Обратная сторона жизни

Протяжный писк сменился на быстрые: «Пик-пик-пик!», — и Виктор Петрович замер.

— Мать его так, да за кобылью ногу в тихом перекрестке!! А нашего соколика, правда воскресили! — тощее тело спившегося пациента, разрезанное на груди и усыпанное стеклом, зашевелилось на вогнутом столе. — Лежи-лежи, парень! Нам тебя еще штопать надо! — грубо заорал он, умея разговаривать с алкашами, а медсестры не шелохнулись, сидя на полу и жадно открыв рты, словно видели чудо.

Пациент тем временем разгибался, стряхивая стекло и никого не слушая, больше осматривая серо-голубыми глазами место, где находится, а оперировавший его хирург готов был поклясться, что ранее они были карие. Порезы от стекла на неудавшемся мертвеце заживали, грудь, вскрытая для запуска сердца, затягивалась с пугающим хрустом, а монитор, сопровождающий пиканье визуальным отображением пульса с давлением, говорил, что сердечный ритм перевалил за пятьсот.

Исхудавший труп, кожа которого вернула приятный персиковый цвет, что не виднелось в темноте, спустил ноги на покрытый острыми осколками пол, и с него упала простыня, прикрывающая срам. Следующее, что он сделал, это оторвал электроды, генерирующие бешеное и ритмичное пищание, отчего ломаная линия на мониторе стала ровной, а писк непрерывным. Его спокойный, слегка насмехающийся взгляд прошелся по всем присутствующим в операционной и задержался на Жанне, вывалившей грудь, очевидно очень неплохую, что отразилось у мертвеца ниже пояса.

— Привет, красотуля. Халатик не жмет? — произнес Данел, мигом возжелавший грудастую девицу, что говорило об отличном физическом состоянии, а та, икая, уставилась на него коровьим взглядом, видя, как преображается лицо мертвеца. — Ну, не хочешь — не отвечай! — он сделал шаг, наклонился и дернул Жанну за нос, отчего та рухнула без сознания, растопырив ноги, а Падший повернулся к пожилой, непрерывно крестящейся медсестре.

— Сгинь! Сгинь! Свят! Свят! Господи, помилуй! Сгинь! Сгинь! Свят! Свят! — как скороговорку выговаривала она бессмысленные слова, и Данел понимающе отвернулся, уставившись на хирурга, что наморщив лоб, рассматривал чудо из чудес, словно желая что-то спросить.

— Одолжите халат, уважаемый? — он внимательно взглянул на Виктора Петровича, а тот абсолютно безбоязненно кивнул, не забыв задать встречный вопрос.

— Конечно, молодой человек! Но не могли бы вы сначала подписать отказ от лечения?! — он быстро вытащил из кармана уже оформленную должным образом бумажку, ибо на его веку встречались разные пациенты. — Чтобы потом у вас, да и родни вашей претензий не было, хотя… Ты ведь уже не Александр Гундяев, правильно? — хирург не постеснялся задать прямой вопрос Падшему, смешливые глаза которого были настолько старыми, что впору хоронить, причем минимум веков десять назад.

— Правильно! — Данел кивнул, радуясь тому, что на Земле еще не перевелись сильные духом люди, и возможно это один из «Спящих». — Но вы же не спрашивали этого, правильно? Скажите, что Гундяев очнулся от взрыва или чего там придумают СМИ и выпрыгнул в окно, — он вопросительно взглянул на Виктора Петровича, а тот яростно закивал, как и не верящая глазам пожилая медсестра. — Вот и отлично! — Падший выхватил бумажку из руки хирурга и поднял дешевую ручку, валяющуюся на полу, усыпанном стеклом. — Держите! — одна рука отдала подписанный документ, а вторая уже нетерпеливо сдергивала халат с помогающе-поворачивающегося хирурга, и не прошло двух секунд, как пациент скомкал белоснежную тряпку и молниеносно выпрыгнул в разбитое окно, ободрав спину.

Виктор Петрович услышал запоздалый, удаляющийся мат и настороженно подошел к подоконнику с облупившейся краской, откуда увидел лишь быстро мелькнувший голожопый силуэт, скрывшийся в глубине холодной ночи.

— Кому спиртяшки? — спросил врач, и пожилая медсестра мигом подняла руку, продолжая шептать: «Сгинь!». — И это правильно Варвара Семеновна! Это правильно… — чуть тише добавил он, подойдя к белому шкафчику, откуда чудом ничего не выпало. — Вот и еще одно волшебство! — он улыбнулся, всей грудью вдохнув свежий воздух, заполнивший разрушенную операционную, а в больнице до сих пор раздавались крики. — Я всегда знал, что они бродят среди нас! Знал! — и взглянул на Жанну, широко раскидавшую ноги. — Далеко пойдет, девка! Ох, далеко! Даже без сознания умеет охмурить мужика! — сказал он и поставил бутыль со спиртом на помятый операционный стол.

Эпилог

«Пора! Пора понять, что там написано!», — он неторопливо, утопая босыми ступнями в мягком песке, подошел к привычному месту и, развернув газету, пробежал по ней светящимися глазами, после чего скомкал и отбросил, вспомнив спокойные деньки в Аду, когда только репетировал эти строки.

Люди. Однажды созданные для поиска Бога, но забывшие эту цель… Забывшие, кто они есть и кем могут стать, поддавшись лживым словам тех, кто возжелал превратить их в животных, дабы питаться их телами и энергией… И да. У них получилось.

Сегодня человек, ни кто иной, как разумный зверь, неконтролируемо плодящийся на определенной для него территории, и думающий, что заселяет все желаемые и пригодные для жизни участки, однако это не так. Люди глупы и убоги, они не понимают, что их растят, как рабов, удовлетворяющих потребности собственных создателей вместе с другими кукловодами, окутавшими их понятиям давно не существующей «свободы», а еще человеческая раса — это участник многочисленных экспериментов, куда не требуется оговаривать запись. Экспериментальные вакцины, искусственная еда, новые болезни, наркотики и другие социальные опыты над личностью с легкостью навязываются с помощью СМИ, и это стало нормой жизни, движимой лозунгом: «Главное — человек!». Все существование людей окружено несмолкающими фразами о всеобщей свободе, добровольном выборе и эта сладкая ложь по душе каждому, а как иначе? Если людям покажут правду — они сойдут с ума, ибо она чересчур усложнит жизнь.

Мало, кто понимает, что свобода — это быть собой, без навязанных масок и крепких оков, которые разрешают добровольно одеть, говоря, что это игра, но, не предупреждая, что она не заканчивается. Свобода — это скинуть религиозные оковы, оковы алкоголя, пищи, лекарств и телевизора, взяв контроль над собственным телом, ведь стоит сделать это, и сумеешь сдерживать все.

А еще глупо утверждать, что выросшие в единой среде люди обязаны идентично мыслить и вести себя одинаково, хоть это и утверждают множественные книги по психологии. В реальной жизни существует неисчислимое множество примеров, когда братья-близнецы отличны друг от друга, как лед с пламенем, как бы их не пытались «дрессировать». И здесь не помогают даже утверждения о пра-пра-прадедушке, который однажды ударился головой, что отдалось на одном из братьев, как любят оправдываться родители таких сыновей или сестер.

Это действительно глупо. Глупо считать, что люди — одноразовые кучи мяса, которые могут быть одинаковыми при определенном воспитании. Глупо писать толстые книги на данные темы, доказывая разнообразные отклонения от кем-то выдуманной нормы из-за того, что тот уродился в маму, этот в папу, а тот в деда дяди, который во внука прадеда. Очень глупо, ибо воспитание — это любительская кузня, где выковывается уродливая маска, которую человек обязан надеть, дабы жить среди собственных собратьев, боясь хоть как-то выделиться, однако таковы правила.

Именно он, отвратительный зверь по имени Общество, пищей которого является человеческая уникальность, диктует главный догмат: «Не выделяться!», — и отвратительная маска прирастает к потухшему лицу несчастного, ни разу не видевшего себя настоящего даже дома в зеркале, но…

Также нельзя безоговорочно утверждать, что ВСЕ люди разные, конечно же, нет! Большая часть представителей человечества идентична, словно партия гладких досок для хорошего забора, и это объясняется началом их развития! Их недавним рождением в бесконечности Вселенных и первых жизней, что отчетливо видно по этим индивидуумам.