Обратная сторона жизни

Собакоголовый хозяин заповедника услышал звуки сопротивляющегося железа и оскалил пасть в звериной ухмылке, а минотавры держали пальцы могучих лап на курках оружия, парализующего самых сильных узников, однако сигнала атаковать не поступало.

— Наконец-то! Просыпайся! Просыпайся, «Спящий»! — прогавкал укутанный в черное демон, сделав «цок» назад и положив нечеловеческую кисть на правый локоть Дмитрия, а тот, бурлящий недюжинной силой понял, что сейчас будет ОЧЕНЬ больно. — Назови свое настоящее имя! Скажи его! Мне не хватает ваших имен! Еще двадцать два! Так много! Так много! — рычал собакоголовый, водя нечеловеческой рукой по выбранной части тела. — Но я терпелив! — острые когти вонзились в руку, сжав локтевую кость, дернули, и она покинула тело, безвольно лежащее и изуродованное, а испускающего свет из глазниц юношу накрыло такой волной боли, что раздробленный у Анатона локоть и рядом не стоял, правда, в этот раз сознание он не потерял.

Дмитрий закричал, скорее даже завыл, обливаясь слезами и желая, чтобы рука куда-нибудь исчезла и чудовищные страдания прекратились, а стоящие внизу рабы опустили еще больше потускневшие взоры, безнадежно понимая, что демон-садист отвратительно прав… Даже «Спящие» высшего уровня не могут противостоять совершенству человеческих тел и вырваться на свободу, дабы разнести Геенну Огненную в клочья, а чертей сжечь и развеять их прах по теплому ветру.

Многие «жили» в Аду еще с тех времен, когда «Спящие» работали на многочисленных рудниках, разбросанных по проклятой планете, и их еще не разделяли на узников второго и третьего сорта, пока однажды не нашлись рогатые умники, понимающие, что их проклятому миру вредит уменьшение потока человеческого скота с Земли. Вот тогда-то и создали заповедник, где одаренные души находились уже две сотни лет, не получая от беспросветного существования никакого удовольствия.

— Скажи мне свое настоящее имя!! Скажи!! Проснись, «Спящий»!! Проснись!! — вторая коленная чашечка покинула насиженное место, улетев и брызгая красными каплями, а у Димы, лицо которого в не менялось на звериное, лились слезы, бегущие из полных света глаз. — Вот он! Вот тот, кого называют высшей сущностью, но он лежит и воет, как умирающая скотина! Как обычный, жарящийся раб! Вы все добровольно приняли гнет человеческих тел, загнав себя в ловушку! — гавкающий голос собакоголового разносился всюду, не пропустив уши ни одного «жителя» заповедника. — Смотрите на него! Смотрите и смейтесь! Вот он высший, не помнящий своего настоящего имени! Ничтожество! Не может ничего сделать, ибо закован в созданную нами — чертями груду мяса, надежно удерживающего его суть! И это его выбор! Выбор всех вас! Ха-ха-ха! — демон-пес захохотал, вскинув вверх морду, а Дима, нога которого зажила, оставив уродливую вмятину, подумал, как же не хватает полной луны, дабы собакоголовый выглядел по-волчьи. — Скоро, очень скоро Земля очистится и в Ад пойдет один только скот, а о вас — неудавшихся спасителях — позабудут! — желтые глаза с сумасшедшим блеском оглядели собранных внизу «Спящих», и вернулись тяжело дышащему Дмитрию, бурлящему силой, но не могущему разорвать оковы, ибо тело без костей — ничто. — Выходцы из сотен Вселенных, пришедшие на Землю и запертые навеки! Ха-ха-ха! И эти… — он смотрел на источающего свет юношу, бессильно дергающегося на дрожащих носилках. — Две сотни добровольцев, вызвавшихся помочь, но за тысячелетия тысячелетий опустивших руки и разбредшихся по Земле в поисках своих «Я»! Скажи мне свое имя, «Спящий»! Вспоминай!! Вспоминай! — когтистая рука вонзилась в грудную клетку, а затем, словно вгрызшись в нее, прошла насквозь, дабы сжать мощное сердце парня, почувствовавшего жуткий страх, сопровождающий любого к кому приблизился инфаркт.

…И внезапно, из потаенных глубин памяти вырвались воспоминания, где присутствовал голос… Голос, твердящий о необходимости помочь людям, твердящий, что все здесь собравшиеся лучшие, и что требуется перечислить свои имена. И они начали говорить. Стали называть их.

— Турхйял, Аарин, Михаил, Кассиэль, Накир, Абалим, Малак, Тавус, Абдиэль, Езекиил, Йофиил, Ангелос, Офанимы, Тумаил, Аракиба, Люцифер, Арариэль, Рамуил, Асаф, Саракуйял, Адимус, Баракиэль, Аралим, Бараттиэль, Кервиэль, Заафиил, Аф, Бефор, Афаэлеон, Иегудиил, Боэль, Цакебе, Камаэль, Ариох, Кафриэль, Семъяза, Чалкидри, Аракуэль, Камиэль, Чамуэль, Анаиэль, Барадиэль, Анахита, Часан, Данел… — перечисление продолжалось, пока не закончилось на двухсотом имени, а он — Данел, задумчиво рассматривал висящий в глубинах необъятного космоса голубой шарик, на который ему предстояло отправиться. — Все готовы? Никто не передумал? Ну, тогда вперед! И пусть у вас все получится!

— Данел! — не своим голосом прохрипел Дмитрий, и когтистая лапа демона разжалась, освободив не сдающееся, пульсирующее в когтистой руке сердце. — Меня зовут Данел! — бессильно лежащий юноша вспомнил, кто он на самом деле, хоть эти мысли и сопровождали его последние пару часов, а он не хотел в них поверить. — Я Данел! Падший! Один из предводителей Падших! — даже в таком положении гордо добавил истинный ангел, запертый в человеческом теле. — Так нас назвали люди! — он с чудовищной силой дернулся, сверкнув белыми, как первый снег глазами, но истощенные руки, где одна была неестественно искривлена, бессильно лежали, едва двигаясь. — Ты пожалеешь, что приковал меня! — изо рта Дмитрия брызнула почти материальная ярость, а свечение глазниц усилилось. — Ты пожалеешь, уродливая тварь! — прикованный ангел дергался изо всех сил, а память быстро возвращалась к нему, превращая юношу в самого себя, но множество ее обрывков еще отсутствовало.

— Отлично! — зловеще-радостно прорычал демон-пес, и звуки звериного голоса разнеслись по всему заповеднику. — Данел! Один из двухсот Падших и один из лучших, не считая Азазеля с Люцифером! — угрюмые и безнадежные «Спящие» снизу напряглись, блеснув потухшими взглядами, и мечтая, чтобы, наконец, сбылись их надежды, но ходящие меж них двулицые защелкали кнутами, упреждая опасные эмоции. — Но они уже прикованы! Прикованы в том зале! Ха-ха-ха! — зловеще и самодовольно захохотал безымянный хозяин заповедника, проведя когтями по второй половине головы, и оторвав там ухо, но Дима больше не кричал, неистово желая вырваться из надежных оков. — Дергайся, Данел, дергайся! Тебе здесь никто и ничто не поможет! Без костей и в этих созданных именно для вас кандалах, ты ничего не сумеешь сделать! — демон-пес смеялся над ним, водя когтями по тощему телу, неустанно бьющемуся в оковах. — Мне никогда не понять ваших страданий из-за людишек! Этих жалких и вонючих отрыжек нашей с ангельской наук! — как бы собакоголовый не ненавидел ангелов с Элизиума, но признавал, что они участвовали в создании людей. — Зачем помогать им?! Зачем?! Какой смысл?! Они же мясо! Обычное мясо! Таких, как они миллиарды миллиардов во всех Вселенным и не стоит их жалеть! — до сих пор удерживаемое ухо, полетело в толпу узников без брызг крови, ибо та уже скапала, а демон сильно сдавил горло юноши, бесстрашно глядя в источаемый им свет. — Почему ты сопротивляешься, Данел?! Из-за них?! Из-за этих ничтожеств?! Ты столетиями помогал им, но ничего не вышло! Один и тот же результат, а самого тебя десятки раз мучительно убивали они же!! Ты должен возненавидеть их, но нет! Гордый, самовлюбленный и всегда требующий подчинения… Ты постоянно прощаешь их! Раз за разом! Этих бездушных тварей, считающих тебя худшим из чудовищ! — Дима тяжело дышал, выслушивая тюремщика, сдавившего ему горло, но не до конца, милостиво разрешив пользоваться воздухом Ада. — Почему?! Почему, Данел?! Ты же действительно чудовище! Как можешь прощать и зачем?! — вскричал пес с копытами, а узники заповедника смотрели, как сильнейшего из ангелов мучает ничем не выдающийся черт. — А теперь, из-за этого у тебя совсем не осталось выхода и есть лишь один путь! — собакоголовый отпустил когтистую лапу от горла юноши, принявшегося жадно глотать воздух. — Путь в безумие! Я заточу тебя в безмозглую оболочку и стану ждать других! Принесите мне инмульгатор!! Живо!! — из темного коридора, ведущего в амфитеатр, мгновенно, словно дожидался грубого приказа, выскочил сатир, как всегда жирный и с коричневошерстной задницей, тащащий за собой нечто круглое и летящее в воздухе, полное тонких электродов, струящихся голубыми потоками, очень тонкими и похоже, полными энергии. — Сейчас я погружу тебя беспамятство, Данел!! Вскрою черепную коробку на глазах у них, а затем вытащу мозг и выкину его! — заостренная собачья морда приблизилась, и тут же отдалилась, дабы охватить рукой молчащих узников заповедника, привыкших к подобному завершению «шоу». — Я превращу тебя в пустышку, Данел! Пустышку, внутри которой ты будешь болтаться тысячелетиями, пока человечеству не придет конец, и только тогда выпущу тебя, дабы «усладить» твой взор последствиями неумения доводить до конца начатое!! Зря ты ушел от нас!! Зря, Данел! Я много тебе знаю! Очень много! Ты отметился и в Раю, где пернатые до сих пор рассказывают о тебе!! Но пришла пора отправиться к братьям! Закрой глаза, Данел и не сопротивляйся! Пора засыпать! — яростно бьющийся на дрожащих от напряжения носилках Дмитрий ничего не мог противопоставить собакоголовому, а тот схватил его за горло и сдавил намного сильней, чем в прошлый раз. — Давая сюда инмульгатор! — услужливый сатир, умудряясь вальяжно покачивать толстой задницей, поближе подогнал зловещий аппарат, как всегда где-то украденный, ибо совсем не смотрелся в уродливом Аду, и выдернул с обратной стороны лучащегося шара некое, явно хирургическое устройство с острым, быстро завертевшимся диском. — Помахай ручкой своим последователям, Данел! А-а-а!! Ты не можешь! Ха-ха-ха! Я и забыл! Ты больше ничего не можешь! Ну, ничего! Сейчас ты забудешь обо всем! И еще… Зря ты похоронил Зверя, избрав поиск нового пути! Зря! Ты вскормил чудовище, равного которому мир не видел! Единственный и неповторимый ангел, живущий в симбиозе со столь кошмарным существом! — нечеловеческая кисть собакоголового еще сильнее, хотя куда уж сильней, сжала горло юноши, излучающего свет, и тот понял, что наступил час заточения в тюрьму собственного тела, после чего провалился в яму без начала и конца со звуками бьющихся о берег… Волн. Морских волн.

…Дмитрий, с силой разбрасывая песок, вспахал тощим телом пляж, согревающийся ласковым солнцем, и ошалело поднявшись, сел, крутя лохматой головой, полной не могущих уложиться по порядку старых воспоминаний. Он до сих пор ощущал боль в будто бы пережатом горле, затем пошевелил руками с ногами, радостно осознав, что все кости целы и вдруг вспомнил все те разы, когда попадал сюда. Захлестывающий водоворот всех прошлых и новых образов вновь захлестнул его и Дмитрий-Данел, точно знающий, кем является на самом деле, вскочил на худые ноги, принявшись искать старика, зовущегося Совестью, дабы объяснить, что врать нехорошо.

Не успел он об этом подумать, как пляж тихо вздрогнул, словно при землетрясении, но юноша не обратил внимания на всего один подземный толчок мира, созданного им же, направляясь к лавочке, на которой никого не было, зато лежала газета, которую он пытался прочитать несколько раз.

«Пора! Пора понять, что там написано!», — он неторопливо, утопая босыми ступнями в мягком песке, подошел к привычному месту и, развернув газету, пробежал по ней светящимися глазами, после чего скомкал и отбросил, вспомнив спокойные деньки в Аду, когда только репетировал эти строки.

— Прочитал? — раздался позади дребезжащий от страха, старческий голос Совести, прекрасно понимающей, что юноша преобразился, став иным. — Прости, но ты сам… — благообразный старичок не успел договорить, ибо Дмитрий-Данел яростно бросился на него, и без усилий схватив за морщинистое горло, вдавил в воздух пляжа, будто позади несчастного старика находилась стена.

— ЗАЧЕМ ТЫ ВРАЛ МНЕ?! ЗАЧЕМ?! — уставившись слепящим взором в глаза щурящегося деда, он громогласно, чужим и сильным голосом задал вопрос, на который ждал честный ответ.

— Я не врал! Не врал! — захрипел тот, едва шевеля ногами и вися на худой руке голого юноши. — Ты попросил меня ничего не рассказывать, пока не осознаешь! Ты предупредил о такой развязке, поэтому я не мог сказать! Мог только подсказывать! Ты сам избрал этот путь! Еще на Земле захотел вернуться и подарить им надежду! Показать, что свобода рядом, убив кого-то! — с трудом сипела Данелу в лицо Совесть, а тот люто, хоть этих эмоций и не виднелось сквозь белый свет из глазниц, всматривался в него, ища хоть каплю неправды. — Я не мог тебе отказать, ибо ты уже давно превратился в хозяина своей совести! Ты давно хозяин себя и меня! Давным-давно! С тех самых пор, как похоронил ее! — боязливый взгляд старика метнулся на тот участок пляжа, где Дмитрий когда-то закопал Зверя. — Тебе одному виднее, кем она для тебя являлась, раз сумел усыпить свою самую сильную, управляющую тобой часть! Отпусти! Пожалуйста! — трясущийся от ярости Данел несколько раз вдохнул и выдохнул, а затем разжал кисть, отчего Совесть рухнула в теплый песок, помяв светлый костюм, но, не уронив шляпу.

— Давай рассказывай! И учти, я вспомнил все, кроме того, почему зарыл его… Этого Зверя… Не могу понять, кто он или она, как ты говоришь… Откуда он взялся? — слепящий взгляд Падшего буравил напуганного старика, а тот сухо сглотнув, отряхнул песок с костюма и сел на лавку.

— Хорошо. Хорошо, — два раза повторил дед и, уставившись вбок, будто стеснялся своего будущего рассказа, заговорил. — Когда ты ушел исследовать Ад с Раем, то оставался еще очень чистым! Практически ребенком, по крайней мере, относительно Земли. Сколько бы раз тебя не убивали люди, ты всегда был собой — светлым и гордым, никому не подчиняющимся ангелом, выполняющим тяжелую миссию, заключающуюся в их спасении… — Совесть взглянула на Данела, а тот стоял, скрестив на груди руки, без каких-либо эмоций на лице. — Ты многому научил их, как и твои собратья… Вы буквально вытягивали человечество из той грязи, в которой оно, будто специально увязало, заново вас убивая… Люди не желали помощи, а еще больше ее не желали невидимые кукловоды, питающиеся их энергией и телами, поэтому у вас ничего не получалось… Все было против вас. Весь мир Земли, — старик вздохнул, а Дима расцепил руки и озабоченно моргнул, чувствуя, как покрывается гусиной кожей, словно вспоминая что-то нехорошее. — Но самым плохим являлось то, что, ни одна из смертей не меняла тебя, как впрочем, и любого из братьев по духу, и именно это не давало вам понять человечество, так как вы всегда оставались созданиями из другого мира и мыслили совершенно иначе, но… Ты умен. Ты первый попросился жить в Геенне Огненной с Элизиумом, дабы понять мышление человеческих создателей, а значит понять людей! Вот там-то ты и набрался самого плохого! Пусть ты был лучшим в этих мирах, как и в человеческом, но низменные удовольствия давались тебе многократно легче, чем самим людям, ведь ты являлся ребенком… Губкой, впитывающей все и вся… — старик тяжело и грустно вздохнул, посмотрев на недвижимого Дмитрия, уголки губ которого тоскливо опускались ниже и ниже. — И ты увлекся. Тебе понравилось. Все эти низменные страсти и жестокость, царившие в Аду с Раем… Ты помогал искать человеческие миры, куда многие уходили после смерти вместо Геенны Огненной, — Данел дернулся, словно его ужалили, а кадык судорожно прошел вниз, будто сглотнул ужас из прошлого. — Генетический сбой… Люди попадали в астрал, оттуда шли, куда хотели или куда могли… Ты помнишь сны, которыми мучился на Земле? Сны, полные гор ужасно изуродованных трупов, посреди небольших городков? — он внимательно смотрел на трясущегося парня, а тот с трудом кивнул, схватившись за лавку, будто пытаясь остановить чудовищный озноб. — Это ты… Это все сделал ты! Ты вырастил Зверя… Кошмарное, кровожадное чудовище и полностью подчинился ему! — старик «избивал» Дмитрия словами, а тот вспоминал, обжигаемый изнутри адским огнем, кусающим израненную душу. — Ангелы с демонами принимали твою помощь с радостью, а ты был рад стараться, наконец-то чувствуя себя полезным… Забил голову оправданиями, что это необходимо и людей нужно познать через их боль… — после этих слов Падший в человеческом теле так сильно вздрогнул, что с хрустом отломил кусок спинки лавки, но Совесть даже не дернулась, продолжая вгоняющий в тоску монолог. — На твоем счету тысячи жизней, но ты такой не один… Некоторые из шедших рядом, избрали идентичный путь, поэтому вас и прозвали Падшими… — уныло хмыкнула Совесть, а юноша посерел, уподобившись холодным скалам посреди Белого моря. — Но однажды… В одном мире, который ты вновь собирался залить кровью, тебе встретилась женщина… — тут Дима — алкоголик и истинный ангел, запертый в человеческом теле пошатнулся и рухнул на колени в песок, завыв так горько, что мир вокруг изменился, солнце потускнело, а морские волны перестали шелестеть.