Обратный отсчет

Конфликт произошел не сразу — слишком разные были области интересов у Пантеона и драконьего племени. Не сразу, но… неизбежно — у мира может быть только один господин.

Драконы мало контактировали с короткоживущими жителями равнин: в основном это было увлечением молодежи, еще не успевшей прочувствовать бессмысленность таких контактов, да редких стариков, что умудрились разглядеть в глупой суете смертных какой-то смысл.

Именно они первыми столкнулись с могуществом Пантеона… и немногие выжившие принесли весть остальным.

Совет Старейших не пожелал мириться с убийством, как и выяснять мотивы пришельцев — даже мысли не возникло у них попробовать договориться.

Что ж… они сполна заплатили за свое высокомерие.

Оглядываясь в прошлое, престарелый дракон был склонен считать, что именно разобщенность его племени, отсутствие государства и единства были причинами гибели его народа. Совет Старейшин — не орган управления, всего лишь собрание самых старых и уважаемых драконов, видевших друг друга хорошо если раз в несколько десятилетий, на празднике Рождения. День, когда новорожденный дракон разбил скорлупу и впервые, смешно моргая глазными перепонками, посмотрел на синее небо, считался священным — праздник для всех соседей, для всего народа. Для того, чтобы отметить это нерядовое событие, временами, прилетали сородичи даже с противоположного конца континента.

Если бы они тогда сразу, по примеру «глупых» короткоживущих равнинников, собрали армию, выступили бы единым фронтом — все могло закончиться иначе. Беда была в том, что драконьей армии не существовало как явления: ни к чему она была тем, кто мог разгонять войска смертных без всяких тренировок и почти не пересекался с равными сородичами — земли было много, драконов — мало.

Совет кинул клич — и сотня добровольцев, решивших размять крылья и отомстить за убитых, встала на крыло… и не вернулась. Впрочем, как стало известно позже, две Валькирии они все-таки смогли убить…

…И этого не простил уже Пантеон. Пока медлительные драконы, принимавшие решение о мести три (!) года, думали, что делать дальше, Валькирии, мстя за убитых соратниц, нагрянули в разбросанные по многочисленным горным хребтам одинокие гнезда.

Обо всем этом черный дракон, спящий в полуразрушенном замке, знал лишь со слов других — слишком мал он был тогда, едва сотня лет исполнилась…

Знал мало — но мог себе представить. Пантеон казался неуязвимым — драконье пламя, даже не алое — чисто-белое от жара лишь красило в черный серебристые доспехи Валькирий: чтобы нагреть и пробить природную защиту этих созданий требовалась слаженная работа десятка драконов в течении нескольких минут… и эти минуты враг вовсе не стоял на месте — удары их копий играючи пробивали чешую, молнии, что они призывали с небес, сводили судорогой могучие мышцы. Когти и клыки были бессильны — и лишь Дикая магия оставалась хоть сколько-нибудь эффективной.

Драконье племя — союз одиночек. Лишь поставленные под угрозу полного уничтожения они смогли договориться о совместных действиях, собрать обитателей многочисленных гнездовий в единый кулак — на западе континента, в россыпи долин горного хребта, который и поныне, кажется, называют Драконьим…

И вот это он уже хорошо помнил. Детей, к которым причислили и его, никто не пустил на передний край обороны (как он теперь понимал — бездарно выстроенной обороны) — их собрали в укромной долине в глубине гор, со всех сторон зажатой отвесными скалами.

Что было дальше, он тоже помнил — дрожь гор и грохот обвалов, рокот лавин, молнии, бьющие с небес, Дикая магия, ломающая мироздание…

В их «детскую» долину добрался только один из Пантеона… кажется, его звали Тор. По крайней мере, здоровенный молот, который трехметровый широкоплечий мужчина в искромсанных, обугленных и окровавленных доспехах тяжело волочил за собой по земле, прихрамывая на правую ногу, был атрибутом именно этого «Рейда».

Они, два десятка неразумных детей и две взрослых драконицы, оставленные приглядывать за ними, попытались дорого продать свои жизни… и, что самое удивительное, — у них получилось, хотя и по сей день черный дракон не знал, как именно. Тор одним ударом молота оторвал ему правое крыло в самом начале безнадежного боя и он, стыдно признаться, потерял сознание от боли.

Он пришел в себя в объятьях одной из дракониц — та, даже с раздробленным позвоночником, закрывала его своим телом от кровавого хаоса последнего боя Драконьего племени… и все-таки уберегла.

А крыло… крыло так и не отросло.

А после он оторвал себе второе — сам. Когда понял, что остался один; когда бродил по долинам, неуклюже карабкаясь по чешуйчатым телам, зачастую сваленным в кучи, и камням, завалившим перевалы, сплавленным драконьим дыханием в одну однородную массу в неаккуратных потеках застывшей лавы; когда разгребал эти, уже начинавшие пованивать горы в безумной надежде отыскать кого-то живого.

Не нашел. Они были мертвы — все до единого: и драконы, и их враги.

Наверное, он и правда немного сошел с ума в тех горах…

Последний дракон этого мира не знал, сколько просидел в горах, где погиб его народ. Может быть, неделю, может — месяцы… вряд ли годы — еда, что запасли взрослые, закончилась, а охотиться самостоятельно бескрылому инвалиду…

Он спустился на равнины — к смертным, о которых знал лишь по рассказам старших, и с удивлением обнаружил, что трагедия, разыгравшаяся высоко в горах, здесь никого не волнует. Эти дикари больше сожалели о гибели Пантеона — пришельцы успели обзавестись сторонниками и последователями, сколотить разрозненные племена подобие единой страны, даже научить кое-чему из того, что умели сами.

По меркам своего народа, антрацитовый дракон был слабым ребенком — гибким и ловким, но субтильным и немощным, даже Дикая магия подчинялась ему с трудом, зачастую просто игнорируя его просьбы.

Но это было там, в горах. Здесь же, на равнинах, он был здоровенной двухметровой рептилией, с практически непробиваемой чешуей, огненным дыханием снежно-белого цвета, длинными острыми когтями, режущими стальные доспехи как бумажные… и разрушительной мощью Дикой магии, пусть и отзывающейся через раз.

И видя, как убийцам его народа продолжают строить храмы, молиться и надеяться на возвращение… ну, он ведь уже упоминал, что немного повредился рассудком, оставшись единственным живым на кладбище?

Следующее столетие он посвятил выкорчевыванию из сознания смертных самой памяти о Пантеоне. Горели города и армии, огромные величественные храмы стирались в порошок и любой житель равнин, посмевший в открытую поклоняться мертвым богам, мог в один прекрасный день обратится в пепел белоснежным огнем другого, ЖИВОГО бога.

И вот, настал день, когда Пантеон ушел в прошлое.

И ничего не изменилось. Черный дракон, почти сотню лет посвятивший уничтожению ненавистного культа, добился своей цели — но по-прежнему оставался последним в своем роде.

Никогда больше драконьи крылья не поднимут в небеса массивное тело, никогда больше довольный рев хищника, загнавшего добычу, не прогремит среди гор, провоцируя лавины и обвалы… и никогда больше тишину пещер не разгонит тихий треск скорлупы, с которым крохотное беспомощное создание совершит свой первый незаметный подвиг, пробивая дорогу к жизни.