Образ России в современном мире и другие сюжеты
Шрифт:
Он вплотную подошел к осмыслению конкретных механизмов формирования, функционирования и взаимодействия культуры/литературы в целом. Однако не завершил своей «Исторической поэтики». Трансформационные механизмы найдут различные объяснения во второй половине XX в., в том числе и в отечественной науке (с пониманием преемственности по отношению к А. Н. Веселовскому и к его последователям, в частности, к такому крупному ученому, как В. М. Жирмунский). Однако идеи Веселовского не получили достаточной известности в западноевропейской научной среде.
С конца XIX – начала XX в. компаративизм начал обретать международное признание. Появились специализированные компаративистские журналы. Во Франции основы компаративизма заложил Фернан Бальдансперже, автор серии трудов о крупнейших европейских писателях, двух «Историй французской литературы», один из основателей и соредакторов (1921–1935) журнала «Сравнительное литературоведение» («Revue de litt'erature compar'ee»),
После Второй мировой войны крупные центры сравнительных исследований и ученые появились в Соединенных Штатах (Вернер Пол Фридерих, Ренэ Уэллек и др.), затем в Западной Германии, в Канаде. В. Фридерих и Дэвид Генри Мэлон опубликовали «Очерки компаративных исследований от Данте до Юджина О’Нила» (1954). Р. Уэллек в труде «Понятия литературной критики» (1963) внес свой вклад в теорию компаративных исследований, он расшатывал европоцентризм, традиционную французскую нормативность, расширял поле исследований.
В 1955 г. в Париже была создана Международная ассоциация сравнительного литературоведения (ICLA), периодически созывающая конгрессы и публикующая их труды. В 1960—1970-х годах Ассоциация инициировала создание ряда проектов сравнительных историй литератур, основанных на идее культурно-цивилизационных отличий. План создания «Сравнительной истории литератур на европейских языках» вызвал волну принципиальных возражений против европоцентризма. Не нашел убедительного решения и такой сложный проект, как «Сравнительная история литератур Латинской Америки», создававшийся в основном латиноамериканскими авторами.
Как справедливо отметил Д. Дюришин, создание жанра «Сравнительной истории литератур» кажется выполнимым скорее в теоретическом, чем в практическом плане.
Не была удачной и итоговая для советского литературоведения «История всемирной литературы» [143] . Являвшаяся «идеологической основой» труда стадиально-формационная «линейка» «литературного прогресса», на которую «нанизаны» блоки эпох Древности, Средних веков, Возрождения и т. д., закрыла возможность воссоздания множественности путей формирования и взаимодействия различных отдельных литератур и литературных общностей.
143
См. в этом томе: Жанр «Истории» и ловушки исторического и историко-литературного знания на рубеже тысячелетий.
Тем не менее, несмотря на трудности, переживаемые компаративистикой, на ее провалы, теоретические изыскания и практические опыты обогатили возможности историков национальных литератур, расширили горизонты литературного развития и углубили понимание межлитературных отношений (контактно-генетические связи, типологические аналогии и т. д.). Видимо, поэтому идея сравнительного литературоведения снова возникла после жестокого кризиса, который пережили историография и жанр истории литературы в годы постструктурализма.
Кризис и пейзаж после него
Как и ранее, в Античности или при переходе европейской культуры на рубеже XIX–XX вв. в «современность», кризис был двойной: он охватил историографию и историю литературы. Но было и существенно новое: раньше кризисы не закрывали горизонта и впереди мыслилось нечто новое, теперь, казалось, опустился занавес. Сама возможность выявления новых оснований оказалась под сомнением. Если сказать кратко, логико-рационалистическая, аристотелевская традиция, представления о европейской цивилизации и ее гуманитарном знании как «собственно культуре» и «собственно знании» были поставлены под сомнение еще со времен Ницше, Эйнштейна, а к середине 1970-х годов эти сомнения, казалось, достигли апогея.
Если брать в масштабе Большой Истории, то знания, время словно обернулись вспять: согласно новой теории, ученый обладает не фактом, а его «образом», и, следовательно, не истиной, а вымыслом, в мягком варианте – неким «смыслом» среди возможных иных смыслов. Ю. М. Лотман в статье «Возможна ли историческая наука и в чем ее функция в системе культуры?» так обосновал этот феномен: изучая прошлое, мы имеем дело не с «истинными» фактами, а с их «образами»,
а «этот образ исторического прошлого не антинаучен, хотя и не научен» (курсив мой. – В.З.), и всякое историческое сочинение есть один из возможных «прогнозов прошлого» [144] .144
Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб., 2000. С. 389.
Кризис нарастал постепенно и развивался по различным линиям дифференцированной науки XX в., в том числе и в плане историографии и истории литературы.
Назову тех, кто предшествовал кризису. Один из лидеров французской школы «Анналов» Люсьен Февр еще 1933 г. в одной из лекций говорил о том, что исторические факты создаются, вырабатываются, они не являются данными. Историческое повествование он определял как «хитросплетение» фактов созданных, вымышленных или сфабрикованных при помощи гипотез и предположений [145] .
145
Февр Л. Бои за историю. М.: Наука, 1991. С. 14, 15.
В 1950– 1960-х годах аналитическая философия исторического знания попыталась выявить «истинную» суть исторического факта, поставленного под сомнение, с помощью анализа структуры и логики высказываний историка. Предшественником постструктуралистского/постмодернистского подхода был Р. Рорти, один из основоположников так называемого «лингвистического поворота», опрокинувшего все традиционные представления (труд «Лингвистический поворот» вышел в 1967 г. [146] ). Релятивизация объективной реальности, соответственно, исчезновение «истины» происходит в теоретических работах Жана-Франсуа Лиотара, Мишеля Фуко (метанаррации, дискурсивные практики, тропологический поворот) [147] .
146
The Linguistic Turn. Recent Essays in Philosophical Method. Ed. with an introd. by R. Rorty. Chicago: Univ. of Chicago press, 1967.
147
См.: Савельева И. М., Полетаев А. В. Там, за поворотом… О модусе сосуществования истории с другими социальными и гуманитарными науками // Новый образ исторической науки в век глобализации и информатизации. М., 2005.
Облако постструктуралистской теории, казалось, накрыло всю область гуманитарного знания. В проблематизации узлового вопроса о соотношении феноменов «историография – литературная критика (литературоведение, история литературы) – литературный дискурс» решающую роль во второй половине 70-х годов XX в. сыграла книга Хэйдена Уайта «Метаистория. Историческое воображение в Европе XIX века» [148] .
Х. Уайт на основе анализа историографии XIX в. (классический век романтико-позитивистской историографии и историй национальных литератур) пришел к выводу о том, что историография (а по расширению и история литературы, которая всегда кооперировалась с ведущими принципами современной ей исторической науки) никогда не была объективной истиной, не имела надежной методологии, которая могла бы ее «реконструировать». Историография с точки зрения метанарративных, дискурсивных практик, роли языкового, метафорического, тропологического «строительного материала», если убрать тонкости, всегда была литературой, рассказом – нарративом, который конструирует, вымышляет историю, придумывает смысл исторических событий и действий их героев, исходя из господствующих эпистемологических и риторических оснований данного периода. Х. Уайт подкрепил свои теоретические положения конкретным анализом философско-исторических и собственно исторических текстов путем интерпретации их поэтики и обратил внимание на значение процесса «осюжетивания» прошлого, на выбор риторических способов презентации истории.
148
White H. Metahistory. The Historical Imagination in Nineteenth-century Europe. Baltimore and London: The Johns Hopkins univ. press, 1973. Перевод на русский вышел в Екатеринбурге в 2002 г.