Образцовый самец

Но главный вопрос, конечно, что ему вообще от меня надо?!

— Но я же бесполезна, — возразила логично. Всё-таки запнулась о камень, но — не упала, уткнулась спиной в стену.

Всё, отступать дальше некуда. Расстояние неумолимо сокращалось.

— Для размножения, — поправил Марий. — Я долго за тобой наблюдал. Мне нравится твой запах.

Три метра.

— Даже без полного слияния это будет приятно, — продолжил он.

Два метра…

В голове вдруг стало удивительно пусто, ясно и спокойно. Пальцы крепче стиснули булыжник.

Метр.

Марий резко задрал подол — и я едва не выронила своё оружие. Потому что с нормальной мужской анатомией то, что находилось у него под юбкой, не имело ничего общего. Что-то длинное, склизкое, отвратительного красно-фиолетового цвета, шевелящее многочисленными отростками. К горлу подкатила тошнота, перед глазами запрыгали чёрные мушки.

Рука взметнулась сама собой, как будто за камень кто-то потянул. Кто-то очень решительный и опытный, меткий. Удар пришёлся точно в висок чуть склонившегося Мария. Брызнуло тёмным.

Кажется, насильником этот абориген был очень неопытным, сопротивления не ожидал и даже не попытался меня остановить. От силы удара голова его мотнулась — и мужчина медленно выпрямился.

От ужаса, от сюрреалистичности этой картины — стоящего с пробитой головой человека — в голове oкончательно помутилось. Страх выплеснулся яростью, и я сама шагнула к Марию.

Камень скользил в пальцах, с мерзким чавкающим звуком впивался в плоть. Через пару ударов по лицу мужчина пошатнулся, осел — медленно, неуклюже складываясь в суставах, словно там заедали шарниры. Подставил под камень макушку и плечи. Я продолжала с остервенением лупить, не целясь, вымещая страх и отвращение — перед ним самим, перед серыми коконами, перед всем этим безумным миром.

Когда Марий, наконец, рухнул набок, я упала рядом на колени, продолжая раз за разом опускать камень — уже вовсе не разбирая, куда бью.

Уничтожить! Раздавить мерзкую тварь в лепёшку!

Других эмоций не было.

Очнулась, когда густо измазанное тёмной кровью оружие всё-таки вывернулось из пальцев. Марий не шевелился.

Я поднялась на нетвёрдые, негнущиеся ноги, поковыляла прочь. Казалось, что стены пещеры сдвигаются, а личинки в своих коконах — шевелятся, стремясь вырваться на свободу и сожрать. То ли меня, то ли своего мёртвого сородича.

Вечерний воздух по сравнению со стылой сыростью пещеры показался горячим. Я жадно хлебнула запахов нагретых солнцем камней, близкого озера, вечерних цветов — и через пару шагов снова рухнула на колени.

Ни разу в жизни меня так не рвало. Казалось, вслед за ужином я вот-вот распрощаюсь с собственными внутренностями. Болезненные спазмы продолжали скручивать даже тогда, когда внутри ничего не осталось. Трясло. По спине тёк холодный пот. Хотелось бежать как можно дальше отсюда, не думая и не разбирая дороги, но ноги не держали.

Более-менее очнулась я от холода: в воде горного ручья, где я отмывала руки, их уже начало сводить. Как добралась сюда в сумерках, не помнила — сознание воспринимало действительность фрагментарно, урывками. Руки горели не только от холода, кожа в прямом смысле болела. Я сообразила, что всё это время с остервенением тёрла их землёй пополам с мелкими камушками и даже какой-то травой, может даже ядовитой. Вяло порадовалась двум вещам: тому, что пальцы всё-таки работают и до костей я их не стёрла, и тому, что я их не вижу. И так едва-едва вернула себе способность здраво мыслить, а если взгляну на это безобразие — может, опять в истерику скачусь, уже от жалости к себе.

Странно, но меня до сих пор не поймали. И вообще, кажется, не искали. И Мария почему-то не хватились…

Вспомнив аборигена, я передёрнулась от отвращения. Живот опять свело судорогой, но несильно, и выпитая вода удержалась внутри.

Кажется, потихоньку отпускает. И в голове уже достаточно прояснилось, чтобы начать думать.

Выходит, местные, несмотря на внешнее сходство, не люди. Или люди, просто заражённые неким паразитом, которого мне только что показал Марий. Или остальные нормальные, а заражён был только он, потому и озверел? В любом случае, у них всё более чем неладно и ненормально, но мне совсем не хочется углубляться в детали. То есть, конечно, хочется, но издалека, из безопасной лабoратории.

И сейчас это в любoм случае не главное. Куда важнее другой вопрос: что делать дальше?

Первым вариантом, пришедшим в голову, и самым заманчивым оставался побег. Куда-нибудь подальше и побыстрее, лишь бы больше никогда не видеть этих… аборигенов. Даже брухи сейчас виделись более приятной компанией.

Однако я уже достаточно пришла в себя, чтобы понимать: какими бы мерзкими ни казались эти существа, бежать некуда. И даже если бы имелась конкретная цель, глупо срываться с места ночью, без какого-либо снаряжения и запаса еды. Поэтому вернуться придётся. Хотя бы затем, чтобы попытаться надеть начбезовскую броню и запастись припасами. лавное, не думать, как и из чего готовится еда, которой они меня несколько дней кормили. Разумно? Вроде бы.

Что может ждать в лагере? Меня до сих пор не хватились, и это обнадёживает. Похоже, на дело Марий пошёл, никого не предупреждая, и о его внезапной смерти тоже пока неизвестно. Или известно, но им просто плевать? Когда брухи сожрали несколько человек, Нурий был совершенно спокоен. Может, сейчас сработало то же отношение? Умер и умер, попал в лапы хищника — сам дурак. В любом случае никакой суеты ни в лагере, ни вокруг не наблюдалось.

Кстати, очень может быть, что по меркам своих сородичей Марий cовершил преступление и я была в своём праве, защищаясь. Или в этом случае пофигизм аборигенов распространялся и на женщину? Отбилась — молодец, не отбилась бы — туда тебе и дорога. Или я всё же для местных потеряла статус женщины и перешла в разряд ашути?

Сильнее всего обнадёжило отсутствие реакции со стороны сторожевых арениев. Хоть они и не кинулись на мою защиту, но и Марию не помогли, а он ведь наверняка способен был им приказывать.

По всему выходило, что никакой угрозы для меня со стороны аборигенов нет. Значит, надо идти обратно в лагерь. Как бы ни было мерзко, страшно, тошно, но — надо. Как говорил Гаранин, из двух зол выбирaют знакомое.

Чёрт побери. Где полковника носит, когда он так нужен?! Скорее бы уже вернулся, пока я тут не рехнулась…

О том, что он может не вернуться вовсе, я продолжала старательно и очень сосредоточенно не думать.

И вообще, если разобраться, всё не так уж плохо. Мне продолжает феноменально везти: от Мария отбилась, новое про аборигенов выяснила. Жива, цела и даже почти невредима. Перепугалась, конечно, до истерики, руки до сих пор трясутся, ноги едва держат, и есть я в ближайшем будущем не смогу. Но зато голова на месте, а в ней — по — прежнему мой разум. Бедовый, не к месту пытливый, уверенно глушащий позывы инстинкта самосохранения, но — мой! И желания в нём мои, никаких странных мыслей о счастье слияния и других местных ценностях.