Образцовый самец

— Тебе не холодно?

— Что? — растерялась я от такого простогo вопроса. Подумала несколько секунд и обречённо ответила: — Не знаю. Кажется, я разучилась что-то чувствовать…

— Пройдёт, — обнадёжил Захар. — Если так будет проще, иди сразу за мной и держись за кобуру вот тут. Главное только, за руки не хватай.

Полковник чуть сместил крепление своего оружия назад, и я послушно ухватилась за него. Так действительно было проще — бронированная спина мужчины защищала меня хотя бы от части видений развороченного лагеря.

Провалиться мне за горизонт событий, я столько крови за всю свою прошлую жизнь не видела, сколько за эту пару часов! А уж изуродованных трупов — тем более.

Да и убивать мне прежде не доводилось.

Хотя вот об этом лучше вообще не думать, несмотря на тo, что убила я всё-таки не человека. Потому что… паразиты-то они паразиты, но совсем не насекомые. Почти люди. Разумные существа. Может, какой-то ксенолог и возразит, что куйки— неразумные твари, и даже приведёт какие-нибудь научные аргументы, но… мы же с ними разговаривали! Они кормили нас, заботились как могли! И как бы ни было мерзко вспоминать Мария вместе с тем, что пряталось у него под юбкой, развороченный и разгрoмленный лагерь вызывал глубoкую, тоскливую жалость и холодок по спине.

Больше всего хотелось просто закрыть глаза. Я старалась не смотреть по сторонам, но взгляд против воли соскальзывал, выхватывал детали, которые намертво запечатлевались в памяти.

Изломанный труп женщины. Рядом с ней на окровавленных камнях сидит куйк и безучастно таращится в пространство. Словно выключенный робот.

Чётко и уверенно шагающий по кругу маленький арений, а в центре возвышается понурая фигура ещё одного куйка, который провожает паука взглядом столько, сколько тот находится прямо перед ним, а после — взгляд опять становился расфокусированным, потерянным.

Один раз Гаранин резко остановился, шикнув на меня и запретив шевелиться. Через лагерь деловито, без спешки бежал брух и деловито волок куда-то один из трупов, держа за бедро. На нас он не обратил никакого внимания, как и несколько его сородичей из той же стаи — звери воспользовались шансом поживиться. Только один, вдохновенно обгладывая чью-то ногу, проводил нас насторожённо-любопытным взглядом.

Пару раз меня опять чуть не вырвало, и в такие моменты я зажмуривалась, крепче вцеплялась в броню начбеза и старалась дышать ртом, повторяя про себя лавную последовательность.

Жутко. Мерзко. Горячечный бред, скопище безнадёжных безумцев…

А еще отчаянно хотелось заткнуть нос, потому что над лагерем повис странный, удушающе-сладкий запах. Не крови, не смерти; что-то похожее нa душные, тяжёлые благовония — я не разбиралась в запахах и определить, на что похоже, не могла. Да и не хотела, если совсем честно.

— Ты как? — обратился ко мне Гаранин, когда руины остались позади вместе с разбросанными светящимися камнями, а путь уже освещал широкий конус фонаря начбеза. Остановился, обернулся, прикрывая прикрепленный к плечу светильник рукой, чтобы не бил мне в лицо.

— Хочу домой, — криво улыбнулась ему. Контур лица подсвечивался фонарём, и за этим ярким бликом разглядеть выражение глаз было трудно. — А ещё хочу спать, но, наверное, я не смогу заснуть еще очень, очень долго. Да ладно, ерунда, это я…

— Вась, я понимаю, — негромко оборвал полковник, явно стараясь говорить мягче. Аккуратно взял меня за плечо, слегка сжал. — Тебе тяжело и страшно, это нормально. Ты и так отлично держишься. Я видел здоровых, обученных мужиков, которым стоило бы поучиться у тебя выдержке. Настоящий боец, такoго сложно ожидать от лабораторной мыши. Я не для успокоения, это правда.

Во время этой короткой — или наоборот, слишком длинной для Гаранина — речи я, щурясь, смотрела на лицо мужчины. Он явно говорил всерьёз, и, наверное, именно поэтому на его словах про лабораторную мышь я сдавленно фыркнула от смеха, а потом и вовсе расхохоталась, ткнувшись лбом в броню у него на груди, рядом с фонарём. Истерично, да; но лучше так, чем опять слёзы.

— Вась, ты чего? — растерялся полковник.

— Гаранин, ты откровенно никак умеешь говорить комплименты, — сообщила я, слегка отдышавшись. — Ты серьёзно думал приободрить, назвав меня лабораторной мышью?

— Кхм. Я… не подумал, — явно стушевался он.

— Мы ведь вернёмся домой, да?

— Обязательно, — убеждённо ответил начбез. Его ладонь с фонаря переместилась мне на затылок, чем неожиданно принесла ощущение почти блаженства.

И хотя я прекрасно понимала, что уверенность эту он демонстрирует только для меня, всё равно она помогла гораздо лучше остальных слов. Всё-таки повезло мне с полковником. Главное, не придавать особого значения его словам…

— Далеко нам еще идти?

— Минут десять, — обнадёжил Гаранин. — Я, конечно, договорился с местными, что они уберутся отсюда в случае неприятностей, но хочу проверить. Мне кажется, уезжать они не хотели, могли и остаться. А если нет — всё равно там остановимся, хорошее место. Разведу костёр, ты поспишь. Может, тебя донести? — с сомнением предложил он.

— Не надо, — волевым усилием я заставила себя отказаться. — Лучше пусть у тебя в руке будет оружие, мало ли.

Потом подняла голову, временно ослепла от яркого света и, недовольно поморщившись, сама накрыла ладонью фонарь на плече.

— Захар, а… поцелуй меня? Пожалуйста…

Сейчас мне было плевать, насколько нелепо и жалко это прозвучало. Просто… хотелось чего-то хорошего. Немного, но прямо сейчас. Почему бы не этого?

Пару секунд начбез, кажется, разглядывал моё лицо; перед глазами полыхало засвеченное пятно, и я ничего толком не видела. Потом я почувствовала на губах дыхание мужчины, а еще через мгновение он уже целовал меня. Вдумчиво, не спеша, удивительно нежно. Я закрыла бесполезные сейчас глаза и полностью сосредоточилась на ощущениях.

От контраста холодной, твёрдой брони, к которой я прижималась, и горячих, мягких губ кружилась голова. А мир вокруг — таял, отдалялся, делаясь прозрачным и ненастоящим. Всё ложь и бред воспалённого сознания, кроме удивительно глубокой нежности, на которую неожиданно оказался способен этот грубый, неразговорчивый мужчина.

Мы точно вернёмся домой. Не можем не вернуться. И всё обязательно будет хорошо.

Поцелуй прервал Гаранин. Коснулся губами уголка моих губ, щеки, закрытого века, на пару мгновений прижался к виску. Я глубоко, прерывисто вздохнула, чувствуя в голове приятную опустошённость — старые мысли вымело поцелуем, а для новых я слишком устала.

— Пойдём, Вась, — голос его, кажется, звучал еще более хрипло, чем обычно. — Немного осталось, скоро можно будет отдохнуть.

Я только вяло кивнула, и мы зашагали дальше.

— Захар, а тот маячок, который ты запустил… Ты поддерживаешь с ним связь? Или там одно записанное сообщение?

— Связь не поддерживаю. Но в сообщении указан протокол, по которому работает моя рация в броне, и её номер для поисковика. Нас по ней отыщут, — обнадёжил Гаранин.

С этой мыслью идти стало легче.