Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси
Шрифт:
Конечно, во всех такого рода летописных рассказах больше чувства, чем конкретного материала. По ним трудно судить о статистике населения городов, о степени развития в них ремесел, о капиталах, принадлежавших отдельным купцам. Но общий вывод о том, что целый ряд русских городов XIV–XV вв. может быть отнесен к числу крупных торгово-ремесленных центров, сделать следует.
Очевидно, города росли за счет притока крестьянского населения. И здесь мы подходим вплотную к очень интересному вопросу, вызывающему большую полемику среди исследователей: можно ли говорить о том, что беглые крестьяне и холопы, попадая в города, освобождались от крепостной зависимости. Надо сразу оговориться, что прямых данных для решения этого вопроса у нас нет, а косвенных слишком мало. Главным источником при изучении поставленной проблемы для исследователей русского города XIV–XV вв. являются статьи договорных грамот, оформляющих отношения московских великих князей с удельными и касающихся положения крестьян и холопов, бежавших в Москву. В договорной грамоте 1389 г. Дмитрия Донского и серпуховского и боровского князя Владимира Андреевича имеется следующее указание: «А в город послати ми своих наместников, а тебе своего наместника, ине очистять и холопов наших и сельчан по отца моего живот, по князя по великого» [1160] . В докончании великого московского князя Василия Дмитриевича
1160
ДДГ, стр. 32, № 11.
1161
ДДГ, стр. 39, № 13.
1162
Там же, стр. 71, № 27; стр. 131, 134, 137, 140, № 45; стр. 171, 174, № 56; стр. 182, 186, № 58.
По поводу приведенных текстов в литературе имеются прямо противоположные толкования. В. Е. Сыроечковский делает на их основе вывод о том, что горожане Северо-Восточной Руси не обладали теми правами, которыми пользовалось население городов Западной Европы в период средневековья. Бежавшие в город феодально-зависимые люди подлежали возврату своим господам. «…Приток в Москву холопов и сельчан из разных мест великого княжества обращал на себя внимание князей… Но в противоположность городам Запада, — пишет В. Е. Сыроечковский, — «городской воздух» княжеской Москвы не изменял судьбы холопа: князья требовали возврата их». При этом В. Е. Сыроечковский замечает, что князья в первую очередь стремились восстановить свои права на переселившихся в город зависимых ремесленников («мастеров»), которые представляли особенную ценность для их хозяйства [1163] .
1163
В. Е. Сыроечковский, Гости-сурожане, стр. 82–83.
Совершенно иначе толкует те же самые постановления договорных грамот князей о сельчанах и холопах, обнаруженных в городах, М. Н. Тихомиров. Он считает, что в исследуемых договорах речь идет не о возвращении находившихся в бегах сельчан и холопов «старым владельцам, а об оставлении в городе с подчинением определенному третному владельцу» (т. е. тому из московских князей, кто пользовался правом получения доходов с той территории Москвы, на которой обнаружены беглецы). В связи с этим М. Н. Тихомиров делает вывод, совершенно противоположный утверждениям В. Е. Сыроечковского: «…городской воздух в Москве, как, вероятно, и в других больших русских городах, фактически делал свободным, по крайней мере, в эпоху феодальной раздробленности XIV–XV веков» [1164] .
1164
М. Н. Тихомиров, Древняя Москва, стр. 130; его же, Средневековая Москва в XIV–XV веках, стр. 99–100.
А. М. Сахаров в трактовке положения междукняжеских докончаний о розыске в городах княжеских крестьян и холопов возвращается к точке зрения В. Е. Сыроечковского. «Смысл условия совершенно ясен, — пишет А. М. Сахаров, — князья договорились о возврате бежавших в город своих холопов и сельчан. Тем самым они возвращались к своим старым владельцам и вовсе не обязательно должны были оставаться в городе». Что касается «мастеров» и «огородников», то они, по мнению А. М. Сахарова, делились между князьями «пропорционально их третному совладению», т. е. пропорционально той доли доходов с Москвы, которая принадлежала каждому из них [1165] .
1165
А. М. Сахаров, Города Северо-Восточной Руси XIV–XV вв., стр. 218.
В изложенных мнениях следует разобраться. Приведенные выше тексты княжеских договорных грамот не дают права говорить, что «городской воздух» сам по себе делал свободными беглых крестьян и холопов. Поручение княжеским наместникам «очистить» последних означает производство какого-то специального расследования о княжеских феодально-зависимых людях, вышедших в Москву. Кстати небезынтересно отметить, что непосредственно вслед за статьей докончальных грамот, говорящей о том, что надо «очистить» княжеских холопов и сельчан, обычно в этих документах следует пункт о других спорных «делах» между князьями, которые нуждаются в разборе. По контексту следует, что и в отношении найденных в городе княжеских холопов и сельчан также производилось (наместниками) судебное разбирательство. Но с какой целью? В. Е. Сыроечковский и А. М. Сахаров утверждают, что смысл рассматриваемого положения договорных грамот — возврат князьям убежавшего от них феодально-зависимого населения. Но ведь источники этого вовсе не говорят. Это — гипотеза названных исследователей, и гипотеза сомнительная, ибо когда в договорных грамотах речь идет о выдаче владельцам беглых крестьян и холопов, то об этом написано прямо. «А холоп или половник забежить в Тферьскую волость, а тех, княже, выдавати», — читаем, например, в договоре Великого Новгорода с великим князем Михаилом Ярославичем тверским начала XIV в. [1166] Я думаю поэтому, что выражение «очистить холопов и сельчан» надо понимать иначе.
1166
ГВНП, стр. 18, № 7.
Для осмысления данного выражения полезно, по-моему, воспользоваться в качестве аналогии одной из статей Псковской Судной грамоты (ст. 51), касающейся разбора дел по искам псковских землевладельцев к зависимым от них крестьянам (изорникам) о данной последним на обзаведение хозяйством подмоге («покруте»). Среди таких изорников могли оказаться и лица, ушедшие из деревни в город. Рассматривается такой казус: изорник подтверждает, что он проживал в имении феодала, но отрицает факт получения от него «покруты». Суд решает дело на основе показаний четырех-пяти представленных землевладельцем свидетелей, которые должны рассказать, каков был характер обязательств, взятых изорником в отношении феодала, и на основании присяги последнего. Задача свидетелей заключается в том, чтобы раскрыть на суде вопрос о том, «как чистона селе седел» изорник (т. е. пользовался ли он только полученным от феодала земельным наделом или,
кроме того, еще задолжал ему) [1167] . Это и значит «очистить» изорников — «сельчан».1167
И. Д. Мартысевич, Псковская Судная грамота, М., 1951, стр. 160.
Значение выражения «очистить» хорошо выясняется и еще из одной статьи Псковской Судной грамоты (ст. 9), в которой излагается порядок рассмотрения тяжб о пашенной земле или о водных пространствах. Суд должен исходить из показаний «суседей» земельного собственника, к которому предъявлен иск, и решить дело в его пользу, если «суседи» докажут, что он действительно имеет на спорную недвижимость права, никем не оспаривавшиеся в течение четырех-пяти лет («…скажут… что чист… стражет и владеет тою землею или водою лет 4 или 5, а супротивень в те лета ни его судил, ни на землю наступался или на воду, ино земля его чиста или вода…») [1168] .
1168
И. Д. Мартысевич, указ. соч., стр. 138.
Пользуясь наблюдениями (терминологического порядка) над двумя названными выше статьями Псковской Судной грамоты (особенно над ст. 51) и привлекая их для объяснения смысла содержащегося в междукняжеских договорах обязательства об «очистке» проживающих в Москве холопов и сельчан, можно сказать, что речь здесь идет не о непременном их возврате князьям, а о выяснении их обязательств в отношении князей. Сельчане могли уйти из княжеских имений, не выполнив своих повинностей, не вернув владельцам взятую у них подмогу, и т. д. Кабальные должники также могли перейти в город, не расплатившись с господами по своим долговым обязательствам и т. д. Вот все это и следовало выяснить княжеским наместникам. Ну, а каким же должен был быть результат расследования? Очевидно, те из феодально-зависимых лично свободных людей, которые имели возможность ликвидировать свою задолженность, получали право оставаться в городе. Что касается участи остальных, то в данном случае мы вступаем на почву гаданий. Однако, хотя эта почва всегда является весьма зыбкой, думаю, допустимо все же предположить, что отдельные крестьяне могли получить рассрочку в уплате долгов или полное от них освобождение. Не лишним будет сослаться при этом на разрешение, данное в середине XV в. белозерским князем Михаилом Андреевичем серебреникам Ферапонтова монастыря, вышедшим из монастырских владений (правда, не в город, а в волость Волочек Словенский), вернуть игумену с братьей свои долги в течение двух лет [1169] . Не бесполезно также вспомнить, что по духовным грамотам многие землевладельцы частично или полностью прощали долги зависимым от них людям.
1169
АСЭИ, т. II, стр. 307–308, № 326.
Что касается беглых холопов, то я думаю, что вопрос об их дальнейшем пребывании в городе решался на основе того правового статуса, который, как я пытался доказать в предыдущей главе, был установлен духовными грамотами московских князей для их имений. После смерти каждого князя его наследниками совершался пересмотр всех наличных холопов, и известная их часть, ненужная для хозяйства, могла получать свободу. Вероятно, исходя из этого статуса, действовали и московские наместники, «очищая» обнаруженных в Москве беглых княжеских холопов. В частности, я обращаю в связи с этим внимание на одну интересную деталь договора Дмитрия Донского с его двоюродным братом Владимиром Андреевичем 1389 г.: в нем говорится об «очистке» холопов и сельчан «по отца моего живот по князя по великого». Что это значит? Может быть, подразумевается проверка феодально-зависимых княжеских людей, ушедших в Москву еще до смерти великого московского князя Ивана Ивановича (1353–1358 гг.), т. е. не позднее чем тридцать лет тому назад? Вряд ли! Зачем было поднимать дела столь большой давности. Вероятнее, напротив, речь идет о людях, оказавшихся в Москве после смерти Ивана Ивановича. Это, конечно, гораздо естественнее. Но основной смысл указания в договоре на кончину великого князя Ивана Ивановича заключается в том, что дела о холопстве должны были решаться, конечно, в соответствии с его завещанием, которое (как и завещания последующих московских князей) декларировало отпуск княжеских холопов на волю. Хотя такая декларация отнюдь не означала реального роспуска всей холопьей дворни, она предоставляла князьям возможность освобождаться отчасти ненужных им людей. Вероятно, поэтому многие из них, обосновавшиеся в Москве, после «очистки» со стороны наместников получали право там оставаться.
Резюмируя все изложенное выше, можно сказать, что если «городской воздух» и не делал еще феодально-зависимых людей, убежавших от своих господ, свободными (как это утверждает М. Н. Тихомиров), то политика московских князей, вынужденных считаться с требованиями горожан, приводила к тому, что беглые княжеские крестьяне и холопы выходили из чисто владельческой феодальной зависимости и оседали в городе (по крайней мере в Москве), получая на это последующую санкцию со стороны княжеской власти.
И не случайно в договоре 1389 г. и других докончальных грамотах условие «очистить» холопов и сельчан стоит рядом с обязательством князей «блюсти» горожан (о таком обязательстве речь будет дальше). Это-условия одного порядка, содержащие известные льготы в отношении городского населения.
Нам остается разобрать статью договора 1390 г. и последующих годов о разделе по «жеребьям» между князьями «мастеров» и «огородников». Из контекста видно, что это не княжеские крестьяне и холопы, о которых говорится (непосредственно перед рассматриваемой статьей) с эпитетом наши. Имеются в виду ремесленники (по-видимому, «огородники» — это не лица, возделывавшие огороды, а строители оград, заграждений, городостроители), которых « собе вымуть» в пределах Москвы князья или (по более распространенному варианту) « собе выметь» московский великий князь. Значит, речь идет о чужихмастерах и огородниках, по-видимому, о чьих-то вотчинных ремесленниках, прибежавших в Москву и осевших здесь. Князья переводят этих чужих ремесленников в число своих [1170] . Но что значит своих? Похолопливают их князья, обращают в кабальную от себя зависимость? Нет, князья, согласно договору, будут владеть ими по «жеребием», т. е. «мастера» и «огородники» получат личную свободу и станут нести тягло, а повинности, с них взимаемые, князья поделят между собой пропорционально той доле, которая причитается каждому из доходов с города Москвы.
1170
М. Н. Тихомиров понимает текст совершенно иначе: «…междукняжеский договор давал удельному князю возможность вылавливать из числа своих («наших») холопов и сельчан, бежавших в Москву, наиболее ценные категории мастеров и огородников» ( М. Н. Тихомиров, Древняя Москва, стр. 130; его же, Средневековая Москва в XIV–XV веках, стр. 99–100).