Обреченность

Ерофей Павлов перешел на нелегальное положение. Поменял имя, стал Сергеем. Придумал себе новую биографию. Ожидая ареста, постоянно менял адреса и место работы. За последний год это было уже четвертое жилье.

Всю последнюю неделю днем и ночью слышалась канонада. Красная армия отступала и Павлов ждал, что вот-вот в Новочеркасск войдут немцы.

Встав с постели он побрился и надел белую рубаху. Потом выкурил утреннюю папиросу и решил выйти в город, чтобы понять, что происходит.

В районе Азовского рынка делегация из местных жителей встречали немцев. Впереди делегации стояли несколько стариков в казачьих фуражках и нетрезвый высокий батюшка в помятой рясе, с большим крестом на груди. За ними две молодые девахи с длинными косами. Они были в темных кофтах и пестрых юбках. Обуты в тяжелые башмаки с подковками. Одна из них держала в руках каравай на вышитом полотенце.

Местные жители толпились у стен домов, заборов, в зарослях деревьев, наблюдая за входящими частями.

По улицам тянулись бесконечные вереницы мотоциклов с пулеметами на колясках, кюбельвагены с командирами и штабами, грузовики с солдатами, полевые кухни, обозы тыловых служб. Между всем этим скопищем техники текли ручейки пехоты армейских частей.

К стоящим на площади людям подкатил запыленный бронетранспортер, за ним серый «опель-капитан» в окружении мотоциклистов.

Из «опеля» вышел немецкий офицер. Это был военный комендант города полковник Грюнвадьд. Рядом с ним стояли адъютант и переводчик. Деваха передала каравай седому бородатому казаку с серьгой в ухе.

Он открыл рот, хотел произнести речь, но от волнения смешался и начал совсем не так, как репетировал ночью.

— Ваше высокоблагородие... господин офицер!

Приветствия не получилось. Ревели мотоциклетные двигатели. Слышал топот сапог сотен людей, крики команд.

Над колонной висело облако пыли. Она оседала броню машин, лица солдат, грязными ручейками скатываясь за шиворот черных от пота немецких мундиров.

Переводчик что-то сказал коменданту.

Смущенный казак неловко ткнул офицеру полотенце с караваем. В толпе засмеялись. Немец мотнул головой в сторону адъютанта. Тот ловким движением перехватил каравай, сунул в открытую дверь машины. Усталым бесцветным голосом комендант сказал:

— Гут! Ка-ра-шо. — и махнул рукой.

Вперед выступил переводчик. Он достал из кармана мундира тщательно сложенный листок, развернул его и громким голосом стал читать текст обращения:

— Доблестные сыны славного Дона. Германская армия пришла к вам, чтобы спасти от большевистского ига. С сегодняшнего дня в городе и на всей донской земле устанавливается справедливый порядок, без жидов и коммунистов.

Его было едва слышно. Треск мотоциклетных двигателей и шум проходящей колонны заглушали слова. Стоящие на площади люди, крутили головами, стараясь уловить смысл сказанного.

— Каждый из вас, кто будет честно трудиться на благо великой Германии, будет достойно награжден за свой труд и преданность фюреру. Большевикам скоро будет конец.

Переводчик перевел дух, оглянулся на офицера. Продолжил:

— Немецкое командование имеет вас предупреждать... за саботаж, убийство немецких солдат и совершение прочих преступлений виновные будут караться смертной казнью.

Листок с речью переводчик снова убрал в карман. Опять оглянулся на полковника.

Тот вяло поднял вверх правую руку, произнес:

— Хайль Гитлер!

Стоящие казаки вытянулись во фрунт.

Через несколько часов на площади поставили виселицу.

По углах площади стояли немецкие мотоциклы с установленными в колясках пулеметами.

С рынка и близлежащих улиц немецкие автоматчики пригнали толпу людей. Немцы никого не били, не приказывали. Они просто взяли толпу в кольцо и желающие выйти за него, тут же натыкались на стволы автоматов.

Немцы изредка покрикивали:

— Шнель, шнель.

На площади перед виселицей остановился грузовик Из кузова выскочили вооруженные карабинами немцы и несколько человек в гражданской одежде, с повязками на рукавах - полицаи. Потом поддерживая друг друга спустились пятеро избитых людей, в порванной одежде, без сапог. Среди них была одна женщина, в гимнастерке, изодранной юбке.

Казнью руководил офицер в форме гауптштурмфюрера Ваффен-СС. Гладко выбритый, с аккуратно подстриженными тонкими усиками.

Он стоял рядом с несчастными и постукивал палочкой по голенищу сапога.

Октябрьское солнце нежно согревало кожу его лица. Офицер наслаждался последним теплом осени, расслабленно подставив лицо теплому солнцу.

— Эти люди совершили преступления против третьего рейха. Сейчас они будут повешены.
– Объявил переводчик.

К офицеру обратился один из приговоренных.

— Разрешите по малой нужде, господин офицер. А то согрешу в петле. Неудобно будет перед станишниками.

Один из полицаев ударил его в спину прикладом винтовки.

— Ничего краснопузый, ссы в штаны!..На перекладине просохнешь!

Казнь проходила быстро.

К офицеру подтаскивали очередного приговоренного. Гауптштурмфюр произносил несколько слов, потом кивал головой в сторону виселицы. Человека тут же подтаскивали к перекладине, приподнимали, всовывали в петлю и дергали вниз. Петля была не из веревки, а из проволоки На некоторых повисали, для верности, но быстро отпрыгивали — из тел повешенных текла моча.

На грудь цепляли табличку с надписью: «Он убивал немецких солдат».

Места на перекладине уже не осталось.

Павлову запомнилось почему-то голые ноги женщины. Варикозные прожилки. Грязные пятки в протертых носках.

Ноги дергались, выворачивались в ступнях. Моча текла по ногам, стекая в носки. И лишь когда она затихла, из носков начало капать...

Казалось, что вместе с казненными умер весь город. Глаза людей на площади были мертвыми. На крышах домов ворковали голуби, под ногами шныряли воробьи. Живые были только они.

Через полчаса все было кончено.

— Да-ааа, - сказал сам себе Павлов. — Серьезная власть пришла. Эти шутить не будут.

* * *

Линия фронта все дальше и дальше откатывалась на восток. В городе и станицах налаживалась мирная жизнь. Везде был установлен новый немецкий порядок.

Снова заработали кинотеатры и появились вереницы у театральных касс.

В ресторанчиках и пивных сидели немецкие солдаты.

Заработали магазины, стали заполняться продуктами опустевшие витрины. Но у хлебных магазинов длинные очереди.

Военный комендант вызвал к себе бургомистра.

— Доблестная немецкая армия движется на восток. Мы не можем иметь здесь большой гарнизон, солдаты нужны на фронте. Поэтому вам нужно организовать работу полиции. И еще. Меня очень беспокоят случаи преступлений, совершенных немецкими солдатами. Это разлагает дисциплину. С мародерством можно бороться, если солдат хорошо кормить.

Но если мы будем требовать от германских солдат и офицеров, чтобы они были аскетами, то они будут воевать гораздо хуже.