Обреченность

— Слава Богу, мать. Что случилось? Обидел кто?

— Обидели! Обидели касатик. Еще в 30м годе арестовали и расстреляли мужа. А дом конфисковали. Одна с детьми малыми осталась на улице.

Сейчас сыновья в армии, где-то воюют. А я так и живу в соседской баньке.

Кононов выслушал, кивнул ординарцу.

— Собери через час людей. Говорить буду.

Регулярно Кононов проводил собрания, выслушивал жалобы и просьбы местного населения. В эти дни народ валил к школе.

На школьное крыльцо вышел Иван Никитич. Он стоял, не сходя к толпе, поглаживая рукой прокуренные усы.

Лицо у него было веселое, глаза блестели, усы торчали как пики. Весь ладный, подтянутый, как знак новой прочной власти.

Крыльцо окружила толпа крестьян и деревенских баб.

Ординарец махнул рукой старухе. Та поднялась на крыльцо стала что-то говорить.

— Громче говори! — крикнул чей-то молодой голос.

Кононов поднял вверх руку.

— Тихо граждане крестьяне!

Селяне затаили дыхание.

— Вы все знаете вопрос данной гражданки. Советская власть расстреляла ее мужа, отобрала все имущество и дом, оставив босой и сирой с малыми детьми на руках. Перво- наперво скажу так. Конфискация имущества и смертная казнь без приговора суда является незаконной. Потому требование вдовы о возврате ей дома было признаю обоснованным.

Собравшийся народ встретил это решение одобрительным гулом.

В это время к Кононову протиснулся крестьянин, которому продали этот дом. Он размахивал документами о том, что заплатил за дом сто рублей и настаивал на том, что он приобрел его на законных основаниях.

Крестьяне и казаки выжидающе смотрели на Кононова. Он сунул руку в карман, вынул банкноту в сто рейхсмарок и отдал ее крестьянину со словами:

— Это тебе компенсация! Не огорчайся.

Толпа загудела. Женщины одобрительно зашушукались. По мнению крестьян было принято справедливое решение.

* * *

Казачьему дивизиону вновь было приказано направить два эскадрона на прочесывание лесов с целью ликвидации партизанских баз и отрядов. После разгрома кавалерийского корпуса партизаны немного успокоились.

Кононов понимал, что его планы относительно войны на передовой терпят крах. Его казаки, которых он тщательно отбирал все эти месяцы в концлагерях и пунктах сбора военнопленных, и впредь должны будут выполнять самую грязную работу, какая может быть на войне.

Вот сегодня предстояла самая обычная карательная операция. Нужно будет стрелять не в вооруженного врага, а в крестьянина, деревенского мужика, или его жену, ребенка. Но как отличить простого крестьянина от партизана?

Неоднократно у него на глазах из крестьянской избы вытаскивали простого деревенского мужика, а на нем гроздьями висели жена и малолетние дети. Местные указывали, что это враг. А кто он был на самом деле, ни Кононов, ни его подчиненные не знали.

Кононов знал, что такие операции разлагают дисциплину. Люди перестают ему верить. Он, кадровый командир, сам принимавший участие в подавлении выступлений курских крестьян знал, какими возвращаются бойцы из подобных операций.

И еще казалось Кононову, что его используют в качестве дубины. Ведь выходило так, что любой человек затаивший зло на своего соседа, всегда мог поквитаться с ним чужими руками. И он чувствовал себя бездушным орудием для убийства, не раздумывающим над тем, кого убить.

В январе 1943 года в казачий дивизион заехал генерал-лейтенант Власов. Его поездку организовал помощник командующего группы армий "Центр" полковник фон Тресков.

Кононов и Власов в прошлом оба были советскими офицерами и им было легко найти друг с другом общий язык.

Они сидели в просторной избе, которую занимал Кононов со своим штабом.

Ординарец Кононова полез в погреб. Поднял наверх сало, квашеную капусту, миску соленых огурчиков и началась обыкновенная пьянка, свойственная всем русским людям, как генералам, так и пролетариям.

Время от времени за неплотно задернутой занавески, перегораживающей избу выглядывал ординарец, спрашивал глазами.

«Не нужно ли чего»? — Кононов жестом прогонял его.

— Какой же дурак!? Нет не дурак, какой идиот придумал воевать не с большевиками, а с целым народом. — наклоняясь к подполковнику вопрошал изрядно подвыпивший Власов.

Ему было за сорок. Высокого роста. О таких обычно говорят- каланча. Самое обычное невыразительное лицо. Высокий лоб с залысинами. На носу большие роговые очки с толстыми стеклами. Это было бы лицо бухгалтера или счетовода какой-нибудь конторы. Если бы не глаза. Цепкие, настороженные, глаза очень умного человека.

Власов вышел из-за стола — высокий, слегка сутулый в черных тусклых сапогах, прошелся по комнате, потянулся, поглядел на улицу.

По дороге, змеилась легкая поземка. Ветер посвистывал в печной трубе, постукивали ветки деревьев. Во дворе, казак, подвесив на перекладину ворот баранью тушу, сдирал с нее шкуру окровавленными руками.

Свернувшись в клубок и укутав нос пушистым хвостом выжидающе выглядывал из будки лохматый пес. Из трубы соседней избы стлался белый дымок.

Урядник с красным смеющимся лицом вел в баню взвод казаков.

Генерал сел поближе к печке. Сидя на стуле подложил в топку березовые поленья.

— Люблю знаешь ли, Иван Никитич на огонь смотреть. Мое детство ведь в деревне прошло. Помню, смотришь на огонь и мечтаешь.

Угольки весело постреливали в печи.

Кононов наблюдал за ним, внимательно слушал.

Власов придвинулся к собеседнику вплотную, оглянулся на занавеску и, вдруг побледнев, заговорил полушепотом:

— Я тебе прямо скажу, немцы наверное никогда не поймут, что воевать против русского народа это самый верный способ, чтобы проиграть войну, чтобы погубить свою армию, и еще миллионы ни в чем не повинных людей. Гитлер- идиот!

Власов возмущенно захлопнул дверцу печки.

— Но силы немцев уже на исходе. Скоро они побегут от Красной армии как нашкодившие кутята. И у нас есть только одна возможность победить большевиков, это превратить войну Отечественную, как ее назвали большевики, в войну гражданскую. Желающих свести счеты с большевиками в России предостаточно. Надо бросить десант на сталинские лагеря! Дать оружие военнопленным, которых предал и бросил Сталин!

Власов прислонился к стене, говорил глуховато:

— И вот тогда, понадобится авторитетный человек, вождь, который поведет за собой русский народ. Я, генерал Власов, и есть такой человек. Но для для этого, надо иметь сильную и вооруженную армию. Такая армия есть, это— РОА. Но... Немцы, никогда! Ты слышишь, ни-ко-гда! Не пойдут на это добровольно. Никогда они сами не додумаются до того, чтобы разрешить русским вооружить свою армию, даже корпус! Дивизию!

Своими правильными немецкими мозгами они никак не могут постигнуть той мысли, что для нас большевизм еще более страшный враг, чем для них.