Обреченные на гибель (Преображение России - 1)
Шрифт:
– Да я ведь только так себе спрашиваю, - успокоил его Синеоков.
– Не играли, - и бог с вами.
Дня через два Алексей Иваныч уже освоился со всеми в нижнем этаже дома Вани.
Карасек познакомил его с идеей панславизма, Дейнека - с катастрофами в шахтах, Хаджи - со своими поэмами, и к вечеру третьего дня Алексей Иваныч спросил у Прасковьи Павловны тихо и таинственно:
– Это тут, должно быть, маленький сумасшедший дом, - а?
Прасковья Павловна сделала вид, что донельзя удивилась такому вопросу, и Алексей Иваныч сделал свой прежний привычный хватающий жест и сказал:
– Простите!
А
Дня за два перед тем она была в больнице - в который уже раз!
– и там ей сказали, что Илья Лепетов поправляется и его можно видеть; но когда она с билетиком от дежурного врача, разрешившего свиданье с больным, вошла в отделение для хирургических, сиделка не пропустила ее в палату.
– Подождите, - сказала, - здесь в коридоре: я сейчас спрошу больного.
Очень беспокойно было Наталье Львовне, и трудно дышать.
Сидя на простом деревянном белом диване, она все ждала: вот выйдет из двери Илья (она знала, что он уже ходит).
Но вышла снова та же сиделка или сестра милосердия, в белой наколке и с красным крестом на белом халате, молодая еще, кудряво завитая, и сказала почему-то с большим презрением в голосе и любопытством в глазах:
– Больной не желает вас видеть!
И протянула обратно билетик.
– Что-о?.. Кто не желает?.. Как?..
Почувствовала, что побледнела вдруг, и оперлась на ручку дивана.
– Больной Лепетов так и сказал: "Этой особы я не желаю видеть!.." - и швырнул разрешение.
Синие глаза с поволокой были явно насмешливы теперь, и Наталья Львовна крикнула вдруг:
– Вы врете!.. Вы нагло врете!
И пошла было к палате Ильи.
Но сиделка стала около дверей и уже не равнодушно, а с поднятой головой закричала куда-то в глубь длинного коридора служанке с ведром:
– Маша!.. Позови надзирателя!.. Посетительница скандалит!
И Наталья Львовна поняла, наконец, и поверила, что Илья действительно не хотел ее видеть и бросил бумажку, которой она добивалась так долго.
Надзирателя она не дожидалась. Путаной походкой - путаной и в то же время какою-то легкой - пошла к выходной двери, зарыдала было на лестнице, но все-таки нашла возможность удержаться, когда мимо нее пробежали, бойко прыгая через две-три ступени, один за другим два фельдшерских ученика в черной форме.
Все дрожало в ней, но довольно уверенно по желтым ракушкам дорожек дошла до ворот больницы и, только усевшись в свой фаэтон, плакала всю дорогу до самой гостиницы.
Даже извозчик, старичок очень сонного вида, оборачивал иногда к ней голову и потом покручивал ею и стегал лошадей, а когда получал деньги, спросил участливо:
– Или, стало быть, умер у вас кто, барыня, - в больнице-то?
– Умер, - отозвалась Наталья Львовна, еле его разглядев сквозь запухшие веки.
И старичок снял картуз, перекрестился, сказал:
– Дай, боже, царства небесного!
И только потом уже попросил прибавки.
Теперь, приехавши с Худолеем, встреченным на улице, Наталья Львовна смотрела на Алексея Иваныча как на очень родного, как на самого почему-то родного ей в этом городе: ведь Илья был у них общий Илья.
Ей приятно было видеть, что Алексей Иваныч ей улыбался застенчиво, почему-то глядя при этом на нее вбок:
поглядит очень светло и тепло, отведет глаза, улыбнется и гладит одну руку свою другой рукой.Их оставили одних, когда Худолей поднялся к Ване наверх, и Наталья Львовна, говоря вполголоса, спрашивала его, как своего, чем его лечат здесь, как его кормят?
Теперь Алексей Иваныч не говорил уже как прежде: "Я не болен, - нет!" - теперь он конфузливо отвечал:
– Четыре раза в день... что-то я должен пить такое... очень противное... по столовой ложке... И еще порошки на ночь.
– Вы пейте, родной... Это все нужно, - внушала она.
– Я пью, - как же... Я ведь не сопротивляюсь, - отвечал он, упирая глаза в недавно выкрашенный пол.
– А Илья поправляется... Илья уже ходит... Вы знаете?
– Вот ка-ак!..
– очень как бы удивясь, тянул Алексей Иваныч. Хо-дит?.. Скажи-ите!
– Ходит, да... Вы его не хотите видеть?
– Я-я?..
Алексей Иваныч отшатнулся даже, но, видя, как лукаво улыбается Наталья Львовна, улыбнулся почему-то и сам.
– Илье конец!
– сказал твердо.
– В себе я Илью убил... А там, где-нибудь еще, - на что он мне?.. Там, где-нибудь, пусть живет... Я стрелял... бесспорно... на вокзале... Очень помню... Но я ведь не в него даже... Я - в то место в себе, где был он, Илья Лепетов, у которого сын от моей жены... на Волыни, у свояченицы... Лепетюк... В то место, где был он, а совсем не в него... Понимаете?..
И так старательно вглядывался в ее глаза своими белыми, что ответила Наталья Львовна поспешно:
– Да, я понимаю... Я думаю, и другие поймут... должны будут понять... И хорошо, что вы забыли... И не вспоминайте о нем больше, - не вспоминайте совсем!.. Не стоит он!
– Не стоит, да... И я, конечно, забыл.
Они около окна сидели в столовой, и Наталье Львовне отчетливо видно было, как то подходил совсем близко к ней, то, в глубь своих глаз опуская веки, прятался от нее Алексей Иваныч.
– Ну вот, - сказала она, - вас на суде оправдают, конечно...
– Оправдают?.. Значит, будет все-таки суд?
– подошел он к ней близко.
– Суд... будет, должно быть...
– не знала, как ответить, она.
– Бесспорно... бесспорно, да... Должен быть суд... Человек - не муха... То есть он, конечно, муха, пока он не ранен... А если ранен, его куда-то увозят, и потом суд...
– Но вас оправдают, конечно, - это пустяки... И вы опять будете строить дома...
– Дома?.. Да, конечно... И в них будут жить женщины... И к женщинам будут приходить студенты... Строят дома мужчины, но принадлежат они почему-то женщинам... большей частью так бывает... Вы заметили?.. А дом Макухина будет принадлежать вам, а сам Макухин погибнет...
– Алексей Иваныч!
– удивлялась она.
– Простите!
– протянул он к ней руку, и очень жалостное стало у него лицо.
– Я что-то такое сказал не то!.. Простите!.. Макухин... Федор Петрович... Он так много для меня сделал!.. Вы, конечно... Все вы... Но и он тоже... Я понимаю это... Там, - не в тюрьме, а там... тоже решетки в окнах... когда вы явились ко мне там, - это как молния было!.. Да!.. Да!.. И я все вспомнил... Там очень кричали кругом, и я не мог вспомнить... Я хотел определить себя, хотел отделиться и не мог... Я помню... И вдруг вы!.. Вдруг... вы!..