Обреченные на гибель (Преображение России - 1)
Шрифт:
– Павлик умер?.. Что вы!.. Павлик мне недавно письмо прислал... То есть прислал письмо отец, а в нем была и от Павлика страничка... Поправляется!.. И даже шафером был у Ивана на свадьбе!.. Помните - старик - садовник с нашей дачи?.. Женился, представьте!
– Женился?
– оторопел Алексей Иваныч.
– Как же... помню Ивана...
– И у меня, знаете ли, мысль: если дело с имением у нас сладится (я думаю, что сладится: есть уже подходящее и не так далеко отсюда), я возьму туда Павлика, - пусть ковыляет там... Молоком парным буду его отпаивать, авось, отпою...
Алексей Иваныч глянул на нее благодарно:
– Это вы хорошо!.. А как же море и горы?.. Ведь там не будет?
– Ничего... весной и в деревне отлично... И вас мы думаем тоже туда.
– Меня туда?.. Как же это меня?
– А что же вы будете вечно здесь?.. Куда-нибудь надо вам потом?.. Вот и будете помогать нам по хозяйству!
– Вот как вы меня!.. И думаете вы... что я могу?
– очень удивился Алексей Иваныч.
Он был в своей прежней бурке и прежней фуражке с кокардой и инженерским значком.
– А почему же не можете?
– повернула она к нему новую шляпку.
– Мм... вот как вы думаете меня!
Он присмотрелся к ней очень внимательно своими белыми встревоженными глазами, но в это время загремели около по камням узенькой здесь мостовой колеса извозчика и остановились около ворот.
– Доктор, должно быть, - сказал Алексей Иваныч и ждал рассеянно: вот стукнет щеколда калитки и войдет серое, такое обычное за последние дни для его глаз, - военная шинель, часто бывавшая под дождем и потертая.
Но брякнула щеколда, и открылась калитка, и вошел кто-то в шубе, тоже страшно знакомый, - тяжелой волчьей шубе и шапке.
– Илья, - шепнул он Наталье Львовне и прирос к месту.
Шагах в десяти от них обоих, от калитки к лестнице на второй этаж, медленно еще ставя ноги, побледневший, что было заметно очень, прошел Илья, приехавший, только что, видимо, выйдя из больницы, к Ване.
Вкось бросивши взгляд на Алексея Иваныча и Наталью Львовну, он узнал их сразу и отвернулся, но ни одного движения его не пропустили они и молча смотрели, как он, безошибочно и не нуждаясь в вопросе, подошел прямо к двери, ведущей на верхний этаж, и скрылся за ней.
– Вот как!
– прошептал Алексей Иваныч.
– Да... Он и тогда ведь, когда я была, мог ходить...
Голос у Натальи Львовны тоже стал притихший, но она тут же оправилась, оглянулась кругом, увидела близко скамейку, - сказала весело:
– Сядемте здесь!
Со скамейки, выбранной ею, видны были все выходящие в сад окна второго этажа. Алексей Иваныч, когда они сели, смотрел все время вниз, себе в ноги, она же на окна.
– Да, это он к художнику... то бишь, атлету... Они ведь оказались действительно друзья, - вы знаете?.. И он от него без ума, от Ильи, этот атлет!.. Он вообще туповат, как все атлеты... Умный атлет - это, конечно, абсурд!
– А Петр Первый?
– нерешительно вставил Алексей Иваныч.
– Не знаю... Гениален, говорят, был... Может быть... Но ведь это у него была жена - немка Марта?.. Поломойка!.. Разве умный человек мог бы жениться на поломойке?
– Значит... Макухин умнее Петра?
–
Но она отвечала спокойно:
– Конечно, умнее.
– Да... Макухин... Федор Петрович, - поправился он, - только что не получил образования, а он...
– Это неважно!
– перебила она.
– Зато не говорит явных глупостей, которые надоели ужасно!
– Конечно, - он и не может говорить глупостей, - согласился Алексей Иваныч.
– Для того, чтобы иметь возможность говорить глупости (иногда, иногда, - не всегда, разумеется!), нужно быть очень умным... А он умен, действительно, просто - умен.
– Но не очень?
– подхватила Наталья Львовна.
– Кто же очень, по-вашему? Илья?
– Нет!.. Илья нет!.. Не тот, какой нужен, чтобы быть очень умным.
И вдруг, неожиданно:
– А ваша свадьба как?
– Свадьба?.. Мы отложили пока...
– А-а!.. Вот как!..
И тут же:
– Знаете, - я даже во сне не вижу больше Валю!
– Чтобы видеть во сне, нужно думать, а вы забыли!
– Я забыл? Что вы!
– Да, да!.. Забыли! Я это вижу... Забыли!
– Я нет... Я думаю... А она... И вот я сижу, а он ходит.
– Как сидите? Ведь вы же лечитесь?
– Лечусь?.. Чепуха это все... Этим нельзя вылечить... Да я уже и не болен... Я как-нибудь уйду отсюда.
– Куда уйдете?
– Не знаю... Я что-то делал там около моря... Дорогу?.. Вот... могу опять делать дорогу...
– Нет, вы поедете к нам в имение... На берегу - там вам нечего делать...
– Нечего, правда... И вообще нечего... И везде нечего... У меня был враг, - им я был жив несколько месяцев (чем же еще и жив бывает человек, как не врагом?). Теперь его нет больше... То есть он жив вообще... вообще жив, а для меня умер... Смотрел сейчас на него, как на чужого... Теперь кончено... Нет его... Над всеми тремя крест!
Он провел в воздухе крест указательным пальцем.
– Мне сейчас надо ехать, - поднялась Наталья Львовна, - к владелицам имения, которое мы хотим снять... План мы видели... и условия. Надо поехать туда, на место, но сначала... сначала выяснить еще кое-что здесь... Они только недавно оттуда... Их три сестры, представьте, и все красавицы, и еще девочки почти... Мать умерла недавно... Имение в опеке, а опекун - их дядя, - Оленин, предводитель дворянства... Поняли?.. Ах, какой дом у них здесь!.. Не дом - дворец!.. Вот мне сейчас к ним надо.
И остановилась вдруг: это в одном из окон верхнего этажа мелькнула фигура Ильи, и рядом с ним встал Ваня.
Она поправила вуальку на шляпке и закончила:
– Я думаю, что если я возьму извозчика Ильи, то он ничего не будет иметь против.
– Как же вы его возьмете?.. Он скажет, что занят.
– Ничего... Я дам ему, сколько даст Илья, и еще столько же, и он отлично ему изменит.
Она встала и бойко пошла к калитке.
– Барин останется здесь, - сказала она бородачу.
– На Дворцовую... Плачу за него я.