Обречённые. Том 1

— Два глупых вопроса, парень. Мог бы сам догадаться. Что происходит? Эти ребятки — передовой отряд вторжения. Они должны всех перессорить, устроить гражданскую войну всех со всеми. А когда народишко, во-первых и передерётся, а во-вторых, соберётся большими кодлами, придёт черёд открытого вторжения. Войска на границе уже концентрируются. Повод найдут: например, в защиту мирных жителей, х-ха! А для этого используют выходки каких-нибудь отморозков и повесят на нас всех. С кем воевать? С ними, Эр, с ними. И воевать придётся. Если не хотите сдохнуть, как свиньи под ножом.

— Погоди-ка… — Мэтхен не мог поверить новостям. Неужто началось?! Ещё так много не сделано! По сути, он почти ничего не успел. — Ты что, против них драться станешь? Ты же военный вроде…

— Ага, — зыркнув на Мэтхена исподлобья, буркнул Забойщик. — Курт Ярцефф, последнее звание — капитан Корпуса специальных операций, к вашим услугам. Вот так-то, как за родину умереть, так всегда пожалуйста. А как наглого ублюдка на место поставить — так сразу под трибунал. Ладно, это всё лирика.

— А что не лирика?

— Не перебивай командира! Как я сказал, бандиты — только начало. Готовятся резервисты, тыловики. Техника старая, прошлого-позапрошлого веков, но местным, сам понимаешь, хватит выше крыши. А отсидеться больше не удастся никому: слишком велика группировка, чтобы это был простой рейд. Словом, надо сражаться.

— Как? И чем?

— Ну, про склады я сказал. А «как»… Ваш завод — идеальный опорный пункт. Там мы устроим им кровавую баню. Если, конечно, бойцы будут подготовлены и не трусить.

— Да кто ж их подготовит?

— Я. Давай, подсуетись и собери тут всех по новой. И кто будет отлынивать, скажи, пущу в расход. Понял?

— Да.

— Не «да», а «так точно», курсант Мэтхен!

Глава 6. Чистильщики

— Не спать, девочки! — орал капитан, которого, с лёгкой руки Мэтхена, все стали называть Забойщиком. Кличка приросла намертво, благо, полностью соответствовала владельцу. Капитан и правда начал с того, что показательно забил нескольких до полусмерти, двое вообще померли. Зато остальные осознали, что такое дисциплина, до самых тупых дошло, что неповиновение командиру — чревато. — Не растягиваться, мандавошки! Чистильщики вас перешмаляют, и не запыхаются даже!..

И верилось, верилось! Сам капитан был свеж и бодр после такой пробежки по развалинам, после которой остальные едва могли дышать. Раз за разом он специально отставал, чтобы отвесить пинка последнему, а если упадёт, добавить ещё. Потом с такой же лёгкостью, будто остальные бежали на месте, вырывался в голову колонны. Наконец, когда посельчане уже не только бежать, ползти не могли, начиналась «теория»: капитан показывал какое-нибудь устройство или оружие, и объяснял, для чего оно нужно, и как с ним обращаться. И горе тому, кто умудрялся заснуть.

А потом снова бег, с препятствиями и без, упражнения, отработка взаимодействия, рукопашный бой, стрельбы… Забойщик не успокаивался, пока силы у каждого действительно не иссякали. Народ едва расползался по своим хижинам и отключался, едва коснувшись пропрелых лежаков… чтобы к утру, повинуясь лязгу подвешенного к чахлому деревцу рельса, превозмогая ломоту во всём теле и матерясь, снова ползти на построение. Скидок капитан не делал никому.

Перекличка занимала немного времени — и всё начиналось по новой, до багровой пелены перед глазами. Но — удивительное дело, как-то незаметно, народ втягивался в невозможный режим, и то, что вчера казалось непосильным, сегодня более-менее получалось, а назавтра уже шло само собой.

А как же бунты, спрашивается? Были они, были, особенно день так на третий-четвёртый, когда несколько мутантов поздоровее сговорились устроить командиру «тёмную». Кончился бунт закономерно: тогда-то двоих самых борзых и стащили к саркофагу. Остальные сделали выводы и стали учиться пуще прежнего.

…После беготни по развалинам тяжёлый ствол ходил в руках ходуном, каждый выстрел отдавал жёстким ударом в ключицу, голову ломило, а сердце, казалось, готово выпрыгнуть из груди. Сейчас он жалел, что согласился признать капитана главным. Только память о ночном избиении, да отпечатавшиеся в памяти картины вырезанного посёлка, да ещё, может быть, обида на забарьерцев заставляли стискивать зубы и терпеть. Как абсолютное большинство землян двадцать второго века, Мэтхен не изведал армейской муштры, а тут было что-то ещё более суровое. Умом он понимал, что иного выхода нет: иначе за оставшиеся месяцы бойцов не сделать. Но как удержать бьющийся в руках, как сильная рыбина, двухвековой давности «Калашников»?

Пули с визгом пропороли космы смога, брызнула бетонным крошевом самодельная мишень — покрытый сажей обломок плиты с нарисованными палкой кругами. Стреляли почти в упор — метров пятнадцать, предельное расстояние, на котором ещё что-то видно. Отодвигать мишень дальше не имело смысла: уже метров со ста «Калашниковы» не одолеют скафандры пехоты. Про броневики не приходится и говорить, тут требовались гранатомёты. Будущих гранатомётчиков он гонял отдельно — ещё больше остальных.

Уже вечером после освобождения Ярцефф повёл всех к складам. Таких оказалось четыре, в том числе найденный Мэтхеном. И стреляюще-взрывающегося добра на них оказалось несколько больше, чем казалось на первый взгляд. Первые ночи, собственно, только и делали, что таскали всё на горбу в развалины завода и подземелья под ним. Под мудрым руководством Петровича устраивали схроны — хорошо замаскированные, чтобы увидеть мог только тот, кто оставлял метки. В этих ухоронках до срока исчезали автоматы, пулемёты и гранатомёты, мины и гранаты, как и бесчисленные ящики с патронами и снарядами. Из обломков соорудили укрытие и для бронетехники, тут не обошлось без инженерной сметки Петровия. А уж «броню» туда перегнал сам Ярцефф. Помнится, приземистая глыба танка, бешено ревущая турбиной, напугала посельчан не в шутку.

Запасы, забившие заводские подвалы, казались Мэтхену бесконечными. На самом-то деле, как, пока никто не слышит, буркнул ему Ярцефф, их было немного. На один нормальный бой, ну, и подучиться немного, чтобы хоть в упор бить могли.

— Отставить огонь, — скомандовал Ярцефф. — Стройсь!

Обычно этим непонятным (для подкуполян всё было откровением) ритуалом начинались и заканчивались выматывающие занятия. Но сегодня отчего-то это случилось раньше обычного: они даже не успели особенно вымотаться, или привыкли уже? Поселковые вытянулись в шеренгу быстро, даже как-то с огоньком. Будь здесь солдаты-люди, да в форме, они казались бы одинаковыми, как капли воды. Но формы для мутантов не нашлось, да и сами они слишком различались, чтобы казаться одинаковыми. Тем не менее, никто не сутулился, не норовил, как обычно, почесаться, даже автоматы теперь держали не как мотыги. Ярцефф удовлетворённо шёл вдоль строя, начало и конец терялись в смоге, и казалось, что шеренга — бесконечна.

— Слушать сюда! — крикнул он. Смог не только ограничивал видимость парой десятков, самое большее тридцатью метрами, он причудливо преломлял звуки: что выстрелы, что громкие слова звучали чуть глуше, чем в нормальном воздухе — зато дольше и протяжнее. — Когда я к вам пришёл, я говорил, что научу вас драться за свои дома и своих детей. Теперь вы — готовы. Конечно, до нормальных солдат, способных воевать на равных с профи, вам как всей этой сраной дыре — до большого города, какой был тут раньше. Те парни, с которыми мы дрались на Луне против ханьцев, разделали бы вас за час.

Мэтхен удивлённо воззрился на командира. Если и правда все мучения окончены, и остается лишь готовиться к бою, зачем он их расхолаживает? Но додумать не успел.

— Но моих парней тут не будет. У них есть дела поважнее, и враг у них похлеще. Они обеспечивают мир на этой грёбаной планетке, чтобы такие, как «туристы», могли после работы пить пиво, а в выходные наведываться сюда. И знаете, зачем? Чтобы набить чучела из вас и ваших детей, и поставить их у каминов. А то и просто поубивать всласть, снять всё это на камеру, и просматривать потом много раз, как вы гибнете и корчитесь. Чтобы какая-нибудь похотливая сучка запала на такого «героя демократии». Помните, мы ходили в посёлок у склада? Они не успокоятся, пока так не станет по всему Подкуполью.