Обречённые. Том 1

Накаркал! Похоже, корма танка, которую уже лизали огненные языки, наконец прогрелась достаточно: ахнуло так, что бестолково толкущихся у лужи добровольцев расшвыряло, как котят, на одного упала сорванная, бешено вращающаяся гусеница. Смотреть на то, что получилось, не хотелось. Но Наттер смотрел, высунувшись из затормозившего танка. Он знал, что это означает. Безусловный конец карьере, досрочную отставку — и как минимум вдвое урезанную пенсию. Это если повезёт. Гораздо вероятнее, что затаскают по судам, разорят исками родные «добровольцев», а то и начнёт колоть контрразведка. А тут могут всплыть художества с армейскими финансами. Тогда ждёт срок — большой и ни разу не условный…

— Работаем, работаем, — буркнул Наттер в рацию, просто чтобы отвлечь подчинённых от случившегося. — Помните: сначала стреляйте, а потом смотрите, кого подстрелили!

Ярцефф любовался на отблески пожарища: с таким раздолбайством он сталкивался впервые. Чтобы без боя, чуть ли не на ровном месте, потерять одну из лучших машин… Танк, конечно, не гравилёт, подниматься в воздух ему не дано, да и броня послабже, об энергоброне и речи нет — но можно же объехать подозрительный завал! «Да чего уж там! Можно было вообще чуть тщательнее относиться к разведке! А лучше — и не соваться сюда вовсе».

Осторожно, укрываясь пеленой смога, Ярцефф сместился поближе к танку. Устойчивый восточный ветер тянул гарь на него, вместе со смогом и туманом она прикрывала его будто плащом-невидимкой. Конечно, обычный человек в ядовитом дыму не выдержал бы и минуты, но Ярцефф обычным не был. Да и человеком в последнее время воспринимать себя разучился. Если люди — эти палачи-неумехи, уж лучше быть мутантом.

Рвануло будь здоров. Будь танк в нормальном положении, башня наверняка воспарила бы над землёй — и, если уж суперповезло, упала бы на кого-нибудь из нападающих: для людей, хоть в кевларе, хоть без, да и для лёгкой бронетехники, такое попадание стало бы фатальным. Но и так получилось неплохо: сорвавшаяся гусеница прибила кого-то из суетящихся добровольцев, ещё кому-то по ногам прилетел вышибной люк, вдобавок, похоже, всех наглухо контузило волной: едва ли сейчас они что-то слышали. Но хуже всего были брызги пылающей «воды», окатившие стоявших слишком близко. Кто-то рухнул ничком, корчась в грязи, они пытались сбить пламя, вытереть попавший в лицо жидкий огонь, и непрерывно вопили.

Пользуясь моментом, Ярцефф сделал несколько быстрых выстрелов, поднявшегося было бедолагу (по кевларовому панцирю стекают капельки огня, забрало из бронестекла разбито, всё лицо превратилось в кроваво-обугленную жуткую маску) снесло прямо в огненную лужу, ещё один, поднявшийся на четвереньки, бессильно распластался на земле, лишь руки в чёрных перчатках скребли грязь. Получил пулю между лопаток и ещё один, подбежавший на выручку: из груди аж брызнуло…

Ярцефф удовлетворённо хмыкнул. Господа чистильщики так и не поняли, что произошло: ещё несколько пареньков бросились на выручку. Можно было бы снять и их, но… Вот именно, нельзя, чтобы они перепугались. Пусть лучше наоборот, взбесятся до полной потери рассудка. Несколько обугленных и хладнокровно застреленных товарищей — самое то. А теперь — быстро меняем позицию. Пора переходить к следующей части плана.

Стремительной, зловещей тенью Курт пробирался по руинам. На первый взгляд, в адской мешанине битого кирпича, раскрошившегося бетона, пронизанного ржавыми жалами арматуры, будто нарочно укрытой толстым слоем грязи, пробраться было невозможно, скорее уж переломаешь ноги, застрянешь в каком-нибудь капкане, наденешься на полуметровый ржавый штырь. Но Ярцефф приметил в этом хаосе несколько проходимых тропок. По ним, почти не петляя на улицах, можно было за пять минут пробежать посёлок насквозь. Сплошные завалы скроют от глаз наземного противника, и лишь с воздуха могут засечь передвижение. Ну, а в подкупольском смоге, да ещё ночью, да в хаосе, шуме и гаме сражения… Словом, скрытность почти как при передвижении под землёй.

Какие-то вопли сбоку, там, где на старой-престарой карте этих мест обозначена Сычёвская улица. И заполошный треск автоматных очередей, а потом короткое, забивающее все остальные звуки, рявканье танковой пушки… Ещё одно, и сразу — слитный грохот разрывов. На пару секунд очереди смолкли, потом басовито застучал крупнокалиберный пулемёт на «Хамви» — но пальба не утихала. Во всей этой свистопляске Ярцефф расслышал знакомый, ставший в последние месяцы родным грохот древних «Калашниковых».

— Они там что, ох…ли? — вопросил он тьму и, перехватив винтовку поудобнее, поспешил на звук пальбы. — Говорил же придуркам: никакой самодеятельности, сидеть и ждать, пока ребятки втянутся всей толпой в огневой мешок. Только тогда, уроды, только тогда!!!

Сейчас капитан Корпуса Специальных Операций жалел, что связался с обормотами. Говорил же тысячу раз: пока они не знают, что поселяне вооружены, у обороняющихся есть преимущество: действовать против них будут, как против безоружных. То есть наплевав на самые основы тактики.

На этом и строился весь план. Если они станут действовать по уму, надежды вообще нет.

Ситуация менялась: вместо продуманной обороны на превращённом в крепость заводе — суматошная, нескоординированная, и потому обречённая атака. А в атаке не спасут ни пулемёты, ни даже главная надежда — противотанковые гранатомёты. Самое большее, что удастся сделать — спалить пару «коробочек», пока всех не расстреляли в упор…

Хряква Грязноухая не слишком-то доверяла новым властям. Вот Двуглавый Борис — это по-нашенски, это понятно и естественно, а что естественно — то не безобразно. Да и как мужик он был наш человек: всех поселковых девок перепробовал. Ну, и её не забыл, конечно. И то сказать — предпоследний, пятнадцатый отпрыск был точно от него. Такой же крепенький растёт, упрямый и двухголовый. А так, конечно, у неё всякие рождались: трёхногие, хоботастые, лысые и, наоборот, покрытые шерстью. Ну, так и правильно — мужики-то все разные, с чего дети-то должны рождаться одинаковыми? Эти двое — что чужак, с Эири спутавшийся, а потом по-глупому её упустивший, что здоровяк, который завалил Двуглавого и забарьерцев, положили счастью конец.

Вспомнив ночи с Двуглавым, Хряква аж облизнулась, потом причмокнула: стоило вспомнить кое-какие подробности… Борис был ветрен и непостоянен, как… точняк, как ветер. Но уж если удавалось оттереть от него остальных, наглых и щедрых на ласки поселковых девок, она не жалела. Ради Двуглавого стоило пускать в ход главный подарок Бабки-Мутации: двадцатисантиметровые, каменной твёрдости и острые, как бритва, когти. Она почти добилась своего — девки, конечно, с Двуглавым спали, но тайком и редко, когда сама она нажиралась у краников совсем уж вусмерть. Только с одной получился облом — с этой железной бесстыдницей. Увы, когда она становилась железной, её не брали даже когти…

— Да сиди ты спокойно! — прикрикнула она на паренька постарше. Непоседа Кныш так и рвался на улицу, посмотреть, что там такое творится, и куда все бегут. Пришлось дать ему затрещину огромной мохнатой лапой, разумеется, предварительно спрятав когти. Хряква была скора на расправу и тяжела на руку, но своих отпрысков любила. Да что там любила, за любого из них она и порвать была готова любого. А если когти не убрать, можно ненароком и голову смахнуть. Сами-то они длинные и толстые, но края острые, как забарьерная бритва. Получить такими в пузо — не шутка и для Двуглавого.

Да, было время! Как подстрелили Двуглавого, так и настала тоска. Мужики, вместо того, чтобы пить и ползти к Хрякве за сладеньким, то в земле копаются, то бегают туда-сюда, то молотят друг дружку под присмотром здорового, то грохочут, стреляя из трубок железных. Странные они какие-то, трубки эти, не нашенские. С такими пусть «туристы» бегают, в самый раз им, а наши и так хороши. Но попробуй им это объяснить! А как возвращаются со всех этих «стрельб», да «оборонных работ», так ведь не то что на любовь — на выпивку сил не остаётся. Многие, ох многие — и мужики, и бабы — в последние полгода забыли дорогу к краникам.