Обретение Родины

— Испугался, товарищ генерал-полковник! — ответил лысый майор.

— Уж не меня ли? — спросил генерал-полковник. — Не очень это лестно!

— Товарищ генерал-полковник, — сказал Балинт. — Еще два дня назад этого товарища мог пристрелить любой подвыпивший конвоир. А сейчас он гость нашего главного командования, ваш гость. Слишком быстрая метаморфоза… Притом без всякого перехода.

Генерал-полковник улыбнулся и протянул Фалушу обе руки. Почти насильно пожав руку гостю, он обнял его за плечи и, пропустив вперед, повел к себе в соседнюю комнату.

— Прошу вас, товарищ Михайлов, — повернулся он к капитану, — пришлите сюда еды и чего-нибудь выпить. Это превосходное успокоительное.

Говоря это, генерал-полковник засмеялся, но далеко не весело. Он был озадачен и с укором поглядывал на Балинта, как будто тот был виноват в том, что нервы Фалуша сдали.

Комната, в которую генерал почти силком ввел Фалуша, оказалась гораздо больше первой. Стены и окна ее от потолка до пола были завешаны зелеными плащ-палатками. В комнате стояло три стола. Прямо против двери, в которую вошел Фалуш, находился большой письменный стол, заваленный книгами и газетами. Позади него — кресло. Посреди комнаты тянулся длинный, крытый зеленым сукном стол, окруженный шестью жесткими стульями. В одном из углов помещался еще квадратный столик, на котором покоился вылепленный из белого гипса горельеф какой-то местности. С потолка свисала люстра с тремя сильными лампочками.

— Сколько времени он голодал? — спросил генерал-полковник у Балинта, безмолвно наблюдая за Фалушем.

Услыхав ответ майора, генерал-полковник только покачал головой.

— Скажите ему, Балинт, что я предлагаю выпить теперь за Венгрию, за победу и мир. За будущее венгерского народа.

Фалуш отложил нож и вилку.

Когда лысый майор перевел ему слова, сказанные генерал-полковником, Фалуш уставился сперва на стол, видимо о чем-то задумавшись и чем-то смущенный, затем вопрошающе взглянул на Балинта. Майор вновь повторил ему то, что сказал генерал.

И тут Фалуш заговорил. Внезапно он превратился в темпераментного оратора. При иных обстоятельствах подобное превращение могло показаться комичным. Но в данной обстановке этот неожиданный переход произвел сильное впечатление.

— Войну против советского народа ведет не венгерский народ, а его угнетатели, товарищ генерал-полковник. Венгерский крестьянин мечтает не о землях Украины, а о своей венгерской земле. А что касается венгерского рабочего, то он хорошо понимает все происходящее в мире и ждет вас как своих.

Генерал-полковник предложил Фалушу папиросу и дал прикурить.

— Жаль, что венгерский рабочий только ждет, — сказал он.

Фалуш судорожно сжал зубами длинный мундштук и глубоко затянулся. Почему-то понизив голос, словно боясь, что его могут подслушать, он говорил о подпольном коммунистическом движении, о мученической смерти Ференца Рожи [41] и Золтана Шёнхерца [42] . Повлажневшие глаза Фалуша горели огнем. Он вскочил, не в силах усидеть месте. Наконец голос его дрогнул, и, опустив голову, он замолк.

41

Рожа, Ференц (1906–1942) — член ЦК Коммунистической партии Венгрии, основатель газеты «Сабад неп». В мае 1942 был арестован и замучен в фашистских застенках.

42

Шёнхерц, Золтан (1905–1942) — венгерский коммунист, один из главных организаторов и руководителей антифашистского движения национального Сопротивления. По приговору фашистского военно-полевого суда казнен 9 октября 1942 года.

Трудно было целиком передать по-русски то, что было сказано Фалушем, но Балинт старался перевести каждое слово Сами факты были генералу известны. Да и вообще он неплохо знал положение дел в Венгрии, кое-что, пожалуй, лучше Фалуша. Он прекрасно понимал, что, изверившись в победе Гитлера, венгерские буржуазные партии и группировки стремились в данный момент не к завоеванию свободы для венгерского народа, а всего лишь к смене хозяев. Им теперь хотелось бы видеть на месте гитлеровской Германии Англию или Америку. К иному стремились коммунисты.

Генералу не была известна во всех подробностях героическая и самоотверженная борьба небольших ячеек венгерских коммунистов, зато он хорошо разбирался в том, что собой представляют венгерские политические партии. Именно поэтому воодушевление Фалуша тронуло его.

Генерал понимал, что, не совсем правильно оценивая венгерскую обстановку, Фалуш все же верно угадывает завтрашнее соотношение сил в стране. За его в чем-то наивными рассуждениями отчетливо ощущались растущие силы венгерского народа и воля к победе венгерских коммунистов.

Генерал-полковник задумался.

Все время, пока Балинт, избегая красивостей, монотонно переводил, правая рука генерала лежала на узком плече Фалуша. Потом, взяв его под руку, генерал-полковник помог пленному мадьяру подняться со стула и повел его в другой угол комнаты, к столу с горельефом. Здесь была изображена Венгрия от Карпат вплоть до австрийской и югославской границы.

Сначала Фалуш не понял, зачем показывает ему генерал эту рельефную карту. Меж тем генерал указывал пальцем путь, который предстояло пройти Красной Армии.

Когда Балинт перевел то, что он сказал, Фалуш передал генерал-полковнику драгоценный лоскуток материи с посланием венгерским коммунистам-эмигрантам.

Генерал-полковник взял в руки мелко исписанный лоскут и долго его рассматривал, хотя, разумеется, не понимал ни слова из того, что там было начертано. Потом вручил его обратно Фалушу.

— Послание предназначается не нам! — сказал он. — Пусть товарищ Фалуш лично передаст это по назначению. Завтра утром мы отправим товарища Фалуша в Москву. А теперь не буду вас больше задерживать. До свидания, товарищи.

3. «Бог, мадьяру счастья дай»

На окраине Стрыя высились угрюмые кирпичные корпуса, насквозь пропитанные застарелым запахом кислой капусты, табака и пота. Точную копию таких строений можно было увидеть и в Будапеште, и в Праге, и в Граце, и Вене. Во времена Франца-Иосифа тут помещал казарма, при польских панах жили монахи.

В годы фашистской оккупации в этих кирпичных корпусах гнездились полк СС и отряд гестапо, и мрачное это здание наводило страх и ужас на всю округу. А летом 1944 года в уродливом, угрюмом сооружении, терпеливо и равнодушно переносившем смену эпох и властей, за решетчатыми окнами жили военнопленные мадьяры — три тысячи рядовых гонведов и двести пятьдесят с лишним офицеров.

За июль — август в плен попало множество венгров. Значительную часть их удалось эвакуировать в тыловые районы, в приволжские, уральские, кавказские лагеря. А те, кого сейчас можно было увидеть в мрачных корпусах стрыйских казарм, находились здесь вовсе не в наказание, а в знак оказанного им авансом доверия.

Жили военнопленные в этом лагере в отличных условиях, регулярно сполна получая полагавшийся им паек.

В трехэтажном каменном особняке, там, где во времена Франца-Иосифа был расквартирован штаб полка, теперь размещены были пленные офицеры. Для них читались ежедневные двух-трехчасовые лекции на венгерском языке.