Обретение стаи
Шрифт:
Отшумели новогодние праздники. Этим утром Ольга спала беспокойно, ворочалась, судорожно вздыхала и вздрагивала всем телом. Торик пригладил ей волосы, надеясь успокоить, но она мгновенно проснулась, глянула на него с ужасом, села на диване и тихо выдохнула:
— Фуф, приснится же такое!
— Кошмар?
— Да нет. Я такие сны зову вещими.
— Расскажешь?
— Потом. Давай вставать, сейчас Вадик проснется.
За завтраком толком поговорить не получилось. Почти все время отняло преодоление всяческих «не хочу» и «такая каша вчера была!» Но в троллейбусе оказалось не так
— Ну, кто тебе спать не дает? Рассказывай.
— Ой, там столько всего было, я уже плохо помню. Но самая концовка так и стоит перед глазами. Не знаю как, но мы очутились где-то в горах.
— Всем отделом?
Она удивленно посмотрела на него.
— Ты почему сказал про отдел?
— Просто пошутил. Мы же каждый день там варимся!
— Нет, какие-то плохо знакомые люди. Суровые, бородатые, как ты, но… недобрые. — Она поежилась. — Мы от чего-то спасались, от какой-то напасти.
— Ого! А от чего?
— Не знаю. Может, пожар лесной, может, какие-нибудь дикари или бандиты. Суть не в этом. Из отдела там были Жаров и почему-то Эллочка наша.
— Странное сочетание.
— Мы этим отрядом поднимаемся в горы все выше, выше. Я бегу вверх, и мне уже дыхания не хватает.
— Да, ты задыхалась сегодня. Я почему и проснулся.
— И тут я поскальзываюсь и падаю вниз!
— Ох!
— Да, душа в пятки, и думала, что уже все, но рукой уцепилась за выступ скалы. Пытаюсь подтянуться, ухватиться другой рукой, она соскальзывает. И тут смотрю — Жаров сверху наклоняется.
— Он тебя спас?
— Я тоже думала, что спасет, протягиваю руку, хочу ухватиться.
— И срываешься?
— Нет. Он смотрит мне прямо в глаза и хладнокровно наступает на руку… А рядом Элла. И последнее, что я вижу, падая в пропасть, — ее довольный оскал.
Он слегка притянул Ольгу к себе и незаметно поцеловал в висок. Пару минут они ехали молча. Потом Торик сказал:
— Почему вещий-то? Может, обычный кошмар?
— А ты разве не различаешь их? Вещие сны — другие. Они как фломастером помечены. Их с обычными не спутаешь.
— Я как-то не задумывался. А может, никогда не видел вещих снов. И о чем он, как ты думаешь? Что должно случиться?
— Предательство. Император. Участь.
— Ты что, мысленно раскладываешь Таро?
— Нет, просто думаю, ищу ответ на твой вопрос.
— Оль, ты такая…
— Странная?
— Скажем, необычная девушка.
— Время покажет…
— Не знаю только когда, — машинально добавил Торик.
— Ты о чем?
— Это строчка из Deep Purple: «Time will show, when I don’t know».
— Интересно. А песня как называется?
— Sail Away.
— Это что?
— «Уплывай».
— Я подумаю.
— Нет, это песня так называется — «Уплывай».
— Я поняла. И все-таки подумаю. Судьба дает нам знаки. И случайными они не бывают. Кстати, мы выходим! Чуть не проехали, вот заболтались! Давай, поспеши. Я чуть попозже приду, как всегда.
* * *
Март 1991, Город, 25 лет
Приятную рабочую суету разбавляли праздники. Девочки разных лет поздравили мальчиков, через пару недель мальчики каждой подарили по цветку и искренне порадовались двум большим вкусным тортам. Их принесли
дамы, искушенные в домашнем хозяйстве. Как оказалось, в отделе были и такие. И снова: проекты, алгоритмы, совещания, расписания…А потом: бац! Прискакала Лошадкина.
— Ты все в своих программах сидишь? Вообще ничего не знаешь?
— Ир, ты о чем? Новая тема, что ли?
— Да нет, не новая — весь отдел говорит: Сомова увольняется.
— Ольга?! Да ладно!
— Не ладно, а уже заявление написала, сейчас отрабатывает. Конфетку хочешь?
* * *
— Оль, это правда?
Прямой взгляд таких знакомых глаз, смотревших теперь холодно и отстраненно.
— Правда.
— А я? А как же…
Отчаянно не хватало нужных слов.
— Ты помнишь про лапки? Я тебя просила их не отращивать. Не получилось?
— Да ладно тебе. Ну, будешь работать в другом месте. Хотя могла бы и сказать. Но мы можем…
— Не можем. Давай не будем усложнять, да? Все хорошо было?
— Да, но я думал…
— А ты не думай. Знаешь, как говорят? Расстанемся, пока хорошие. А еще — всему свое время.
— Это же просто слова.
— А в мире только это и есть: мы и наши слова. Не грусти, встретишь еще свою судьбу…
— Я тебя обидел чем-то?
— Нет. Просто время пришло. Или ушло. Как посмотреть.
— Не понимаю.
— И не нужно. Ладно, мне пора.
В последний рабочий день Петровна организовала Ольге проводы. Цветы, тортик и много добрых слов. Глаза у Ольги были на мокром месте, но она не плакала. За год Торик так ни разу и не видел ее слез.
* * *
«Кончилась любовь, как день зимой. Все стало серым — ни темно, ни светло…» — когда-то пел Торик в школьном ансамбле. Так теперь и вышло. Дни стали казаться одинаковыми. Работа по-прежнему была интересной, а программы каждый день преподносили сюрпризы, но из жизни исчезло что-то важное. Или кто-то.
Зато успокоились родители: сын перестал пропадать днями и ночами неизвестно где. Больше всего мама переживала, что его окрутит какая-нибудь разбитная разведенка с ребенком. Ирония судьбы. Торик никогда так не называл Ольгу даже мысленно, настолько далека была она от этого штампа. Но мама, узнай она все обстоятельства их знакомства, сказала бы о ситуации именно так.
Как-то в гости заглянула тетя Азалия с поручением. Ее муж, художник, которого отец в шутку называл ВелиБар — великий Барышев — задумал написать грандиозное историческое полотно об освобождении Кедринска. Теперь ему нужна модель для центральной фигуры — князя Пожарского. Поэтому он очень просит Торика походить к нему в студию и попозировать. Торик с тоской вспомнил свои теперь пустые выходные и… согласился.
В итоге уложились в несколько нелепых сеансов, когда залезаешь на стол, а на нем стул вверх ногами, изображающий коня, ты на нем гнездишься и замираешь неподвижно на час или больше. ВелиБар долго приглядывался, отводил кисть, неспешно намечал что-то углем, стирал, снова намечал…
Картина, здоровенное полотно три на два метра, медленно обрастала деталями. Торику было очень странно видеть свою бородатую физиономию и плечи на эпической фигуре воина, скачущего на дюжем белом коне и ведущего за собой несчетное конное войско, — и все это на фоне с детства знакомой горы Гневни.