Обретение стаи

* * *

Привезенные компьютеры успешно запустили, но это мало кого обрадовало. Привычный ритм работы сломался. Все украдкой переговаривались, разносили слухи и пытались осознать события. Получалось так себе: никто не понимал, что теперь будет и как в этом жить.

В первые же дни куда-то перевелся Жаров, и больше его в отделе не видели. Исчезла Элла. «Крысы побежали с корабля» — с грустной усмешкой сказал Виталий.

Петровна теперь совсем не улыбалась, угрюмо ходила от одного стола к другому, стараясь вдохнуть жизнь в так хорошо отлаженный механизм, который внезапно расстроился. Девушки тоже переживали. То шушукались по углам, то рассаживались за столы и пытались работать. Неуверенность росла.

Окончательно все приуныли, когда Дмитрий Сергеевич, их добрый Гэндальф, тоже куда-то запропастился. Его не видели уже три дня. Сверчков нес какую-то чушь о немцах в городе, но его никто не слушал.

Ясно было одно: дело плохо.

* * *

Январь 1992 года, Город, 26 лет

Капелька пота проложила влажный след по лбу, захватила с собой пару соседок и резво соскочила на пол. Мужчина достал платок и промокнул лоб. Коротко остриженные волосы местами тронула седина. Явно бывший военный: взгляд жесткий, скулы напряжены.

— В ближайшее время нам предстоит с вами работать. Фамилия моя — Мауэр. — Он сурово обвел взглядом собравшихся.

В комнате стало еще тише.

— Обстановка в стране сейчас сложная, сами знаете. Но работа у вас — важная. Разгильдяев я не люблю, хотя кто дело делает, обычно на меня не жалуется. Хотя предупреждаю: уговаривать и держать никого не буду. А теперь мне нужно ознакомиться с личным составом, поэтому я пройду в кабинет, а вы по одному подходите, будем с вами побеседовать. Вопросы есть?

Странная оговорка насторожила: русский для него — неродной? Сам — военный… Все тихонько переговаривались. Потом прозвучал главный вопрос:

— А Дмитрия Сергеевича уволили?

— Нет, он временно перемещен на другой пост. Руководство считает, что возможны проблемы с дисциплиной, поэтому на эту должность назначили меня. Если вопросов нет, прошу в кабинет, начиная с начальником секторов.

Точно неродной! Мауэр… немец, что ли? На режимном предприятии, где полно секретов?! Чудеса, да и только.

* * *

Смена их доброго волшебника Гэндальфа на отставного вояку из обрусевших немцев оказалась не единственным нововведением. Уже на следующий день в отделе ввели усиленный режим секретности. Теперь требовали каждый вечер выключать свой компьютер и тащить его на другой этаж, в Первый отдел (режимно-секретный). Компьютеры сдавали под роспись, записывая в специальную тетрадь с прошитыми и пронумерованными листами. Наутро процедура выполнялась в обратном порядке. Прийти, отстоять очередь и выписать свой компьютер, бегом нести его в свой отдел, подключать и только потом работать.

Все понимали, что это полнейший маразм, поскольку настоящие ценности — информация, документы, исходные коды и рабочие модули всех программ — при этом никак не учитывались. Они спокойно кочевали с компьютера на дискетку, в карман и обратно и жили дома в резервном архиве.

Работы по проектам пока еще по инерции шли. Программисты дописывали начатое, «железячники» доделывали стенды и оборудование. Но все новые заказы сняли. Международные связи разрушились. Люди были растеряны и не знали, чего ждать от следующего дня. Начальники секторов вечерами откровенно рубились в игрушки. Филин предпочитал симулятор автогонок, Сверчков осваивал импортную экономическую стратегию. Пару раз за игрушками заметили даже Петровну! Руководство выжидало.

Жизнь явно свернула с привычной колеи, что будет дальше?

* * *

Зима сменилась весной, но жизнь понятней не стала. Люди по-прежнему ходили на работу и тянули старые хвосты. Торик на всякий случай позвонил Стручку. Тот сказал, что у них все тоже довольно безрадостно. Еэски вдруг оказались нерентабельными. Все направление, в котором Стручок достиг таких высот, решили сворачивать, а потом и вовсе закрывать. Но спрос на разводку печатных плат пока остался. Так что, по иронии судьбы, самые ценные кадры у них теперь — операторши. А так все то же самое: неуверенность, неопределенность и уныние. На том и распрощались.

Через пару месяцев на работе провели большое собрание и объявили о смене курса. Госзаказов больше не будет. Финансирование работ под вопросом. В стране настала эра капитализма. Теперь всем надо было самим искать заказчиков — для себя, да и для других. Люди оказались совершенно не готовы к этому — их никто не учил выживать на диком рынке.

Филин написал заявление об уходе. Мауэр отпустил его сразу, без отработки.

* * *

Май 1992 года, Город, 27 лет

Удивительно, но через пару месяцев поисков, уже в мае, кое-кто действительно смог принести заказы. Странные, в непривычных областях, но за них обещали заплатить, поэтому народ включался в работу без разговоров.

Сверчков организовал железячников делать собственную модель инкубатора. Казалось бы аппаратуре и программам все равно, какую поддерживать температуру: +400 градусов или +39. Зато ящику, где все происходило, было не все равно. Яйца высиживают не в вакууме, потери тепла огромные, а справляться с ними еще предстояло научиться. Да и стоимость установки получалась запредельной — дороже золота.

Герман неожиданно притащил заказ на изготовление самодельного прототипа аппаратуры УЗИ для медицины. Датчики у них уже были, но требовалось с нуля написать программы. За эту задачу сразу радостно уцепились все свободные программисты. Встречались с заказчиком, обсуждали, планировали, чертили диаграммы, писали предложения…

Были и другие задумки. Но нет. Ни один проект реально так и не прижился — по самым разным причинам. Мешала полная экономическая неопределенность, К тому же темы работ выпадали непредсказуемо, как лотерея. Специалисты только за голову хватались: весь накопленный опыт оказался никому не нужен. Карета снова и снова обращалась в тыкву, а крутые спецы — в новичков, делающих первые шаги.

Наука — сфера ранее почетная и хорошо оплачиваемая — стремительно умирала. Да и в целом в стране, тонущей в море капитализма, налаженные за десятилетия связи распадались, а до появления новых оставались еще годы и годы.

* * *

В безрадостной суете последних дней науки Торик почти не замечал, как проходила его жизнь вне работы. Пока добирался до дома, только и успевал, что быстренько зайти за продуктами, сварганить нехитрый ужин и читать-читать-читать.

С продуктами, правда, тоже стало непросто. В городе ввели талоны. Люди постарше тут же вспоминали о блокадном Ленинграде, хмурились и неодобрительно качали головами. У Торика не было таких ассоциаций. Для него это были просто игровые фишки, без которых в магазине почти нечего купить.