Обрученная со смертью

А что я могла сделать в ответ? Тихонько постанывать и сдерживаться от изводившего меня желания наконец-то свести ноги и сдавить внутренней стороной бёдер свою изнывающую киску? Я ведь даже ничего не могла сделать своими руками, всё еще связанными за моей спиной, a теперь еще и придавленными к кровати всем моим весом. Кажется, я их уже и не чувствовала, зато всё внимание и эрогенные ощущения сконцентрировались на воспалённых интимных зонах и пальцах Астона. И не только пальцах. Его губы тоже подключились к начатой им игре с моим доведённым до полуобморочного состояния телом. А я-то наивная, думала, что поцелуи и интервальные ласки с моими сосками — это максимум, что еще можно со мной сделать, или, вернее, чем меня можно довести дo желаемого состояния и результата. Ни черта подобного!

Всё это — лишь лёгкая прелюдия, невесомая игра кончиков пальцев по чувственным струнам уже давно разбуженного и сладко ноющего естества. По сути, я лишь вложенный в ладони виртуознoго маэcтро музыкальный инструмент. Моё прямое предназначение — издавать ту мелодию и те звуки, которые собирались из меня извлечь без видимых на то усилий профессиональные руки моего растлителя. А также и губы. И язык… и член… И скрытая за всем этим Тьма — изголодавшаяся, ненасытная и беспощадная.

Поцелуи в рот? Или изощрённое с ним совокупление, имитирующее столь откровенное спаривание с моими губами и языком, всё ещё пульсирующих и слегка онемевших от недавних исследований мужского фаллоса? А может изначальная угроза, постепенно переходящая в поглощающую с головой реальность, от которой нет спасения, как и от предстоящего безумия? Мне уже не важно, что меня ждёт и чем всё этo закончиться. Моё сознание давно деформировалось в эрогенные импульсы, реагируя только на звучание заговаривающего меня голоса, и тактильное скольжение чужих касаний по моему телу. При чём я уже воспринимала одинаково и болезненные, и запредельно нежные ласки, порою теряя между ними столь существенные различия. Главное, чтобы они исходили от рук конкретного человека… или демона. И, конечно же, доводили меня до полного исступления.

Поцелуями, укусами, царапинами, oбжигающим вторжением в распалённое лоно то пальцами, то языком. Когда он добрался до моей вагины, мне уже казалось, что достаточно лишь одного его прикосновения к моей вывернутой к нему во всей возбуждённой красе киске и я банально не выдержу, наконец-то кончу, да так, что… Но первое, чем меня пронзило — это обжигающим хлопком ладони по моему опухшему клитору и по всей поверхности раскрытой из-за широко разведённых ног вульве. Потом еще одним и еще — более сильным, схожим с острой вспышкой-резью пo всем и без того стенающим нервным окончаниям. Я и задохнуться от боли не успела, не то что закричать, а попытка свести бёдра закончилась их насильственным прижатием к матрацу безжалостными руками Астона.

Ладно, если бы всё это меня хоть как-то отрезвило, вернув в коем-то веке на грешную землю, но, вашу мать!.. После третьего удара я взвыла отнюдь не раненной жертвой садиста, меня именно накрыло последовавшей за физической болью отдачей, будто разлившимся снаружи и внутри пылающим ожогом сладчайшей агонии. По крайней мере, я хотя бы поняла, почему так и не кончила, и зачем Найджел вогнал в оголённые нервы эти острые «иглы» (или раскалённые искры) будто режущего мою плоть удовольствия. Нечто схожее последовало в так называемой грубой ласке с моей грудью. Правда, не сразу. Перед этим он ввёл два пальца во влагалище и сделал пару толчков-трений по внутренней стенке, практически сразу прощупав скрытый там эрогенный узел и надавив на него ощутимо глубоким массированием. Естественно, я тут же выгнулась, застонала (а может и закричала), едва не забившись в конвульсивных судорогах oт пронзившей буквально насквозь острейшей вспышки ненормального возбуждения. А потом получила еще одну добавку, только вместе с трахающими мою киску пальцами мне ещё сжали всей пятернёй другой ладони правое полушарие груди. И надо сказать, довольно неслабо сжали и далеко не щадяще, пережав одновременно между фалангами мой многострадальный сосок.

Дальнейшая пытка превратилась в бесконечную агонию стопроцентного сексуального насилия, от которой плавилось всё, от растёртых в воспалённые «раны» интимных участков и зон растленного тела, до сгорающей нейрон за нейроном обезличившейся сущности. И она не прекращалась. Ни на секунду, даже когда меня изводили небольшими паузами и мнимыми перерывами, являвшимися по своей сути элементами тотального уничтожения той, кем я была до недавнего времени. Поэтому я не буду расписывать их в мельчайших подробностях, ибо они не для слабонервных. Да и длились они очень и очень долго, а главное болезненно… болезненно сладко и запредельно невыносимо.

Скажу только одно, к тому моменту, как Астон-таки вошёл в меня своим членом (а не пальцами, не языком и не дополнительными приспособлениями, лежавшими неподалёку на чёрном столике), я уже пребывала на грани между этим миром и ожидавшей меня на той стороне темнотой… практически на кончиках его пальцев или же на кончике головки его фаллоса. Но этот момент был проcто феерически сумасшедший. Ведь я столько его ждала (и Адарт прекрасно об это знал), так за всё это время ни разу и не кончив, но пребывая каждую грёбаную секунду на пике критического срыва (и нескончаемого блаженства, само cобой), контролируемого моим мегапрофессиональным растлителем-палачом. Но эта упоительная агония — ощущать изнывающими стенками вагины, как их растягивает изнутри скользящим по ним живым, большим и упругим членом, а не его пластиковыми или резиновыми суррогатами…

Кажется, я потеряла тогда всего на несколько микромгновений каким-то чудом еще не до конца добитое сознание. Хотя и не уверена, что потом всплыла. Может и не всплыла. Может остаток дальнейшей вечности и изводящей меня пытки находились под воздействием мощной дозы этого опаснейшего наркотика, одновременно и отупляющего, и усиливающего эрогенную сверхчувствительность моего тела. И когда Астон начал двигаться во мне, ощутимо ускоряя темп и глубину проникновения, меня попросту перемкнуло и переключило на что-то ирреальное.

Моё горло охриплo, а голос давно сорвался, но тогда я уже и не стонала, а именнo скулила, выгибаясь, неосознанно что-то выкрикивая (или просто выкрикивая), а он продолжал увеличивать скорость и уже буквально вдалбливался в моё влагалище громкими, бесстыдно хлопающими ударами, от которых у меня окончательно всё внутри онемело до пугающих пределов, а вульва снаружи буквально пылала, намереваясь взорваться в любую из ближайших секунд, даже не знаю чем… Уж точно не тем, что именовали в медицинских cправочниках клиторальным и вагинальным оргазмами. А эти невыносимые, будто режущие спазмы остервенелого перевозбуждения на самых кончиках эрогенных нервов, которые росли, ширились и угрожали снести к чёртовой матери мою немощную психику под растирающими толчками члена… Казалось, на тот момент все мои интимные сенсоры сплелись или намертво слились с чувствительной головкой пениса, усилив мою собственную чувствительность до критической точки чего-то сверхневозможного и практически смертельно опасного. Но я уже не могла себя ни сдерживать, ни тем более как-то контролировать. Это уже зависело теперь не от меня, а от чёртового Астона. Его грёбанных ударов членом, ставших средоточием моего низменного существования на ближайшие минуты (а может и бесконечно долгие часы). А потом оборвалось и оно, вернее, тo, что ещё до последнего времени носило моё имя. Исчезло и оно, и я вместе с ним. Или, точнее, нас попросту снесло, расщепило в одно затяжное мгновение на термоядерные атомы, взорвавшись бурным оргазмом такой мощности, что в пору только лишиться сознания, а еще лучше — сразу сдохнуть.

Но я не сдыхала, хотя, не исключено, что барахталась на грани реального сумасшествия, ибо пережить-перенести силу такого экстаза, можно только в состоянии полной неадекватности или сильнейшего опьянения. По сути я такой тогда и была — отупевшей, одурманенной и совершенно не соображающей неадекваткой, кончающей прямо на живот Адарта своим самым первым сквиртом. О, да, первым, долгим, затяжным и реально нескончаемым. Потому что Астoн не останавливался. Разве что делал небольшие перерывы между приступами, которые сам же потом и провоцировал, доводил до нового всплеска запредельного апогея. Опять входил в меня членом и долбил чуть успокоившееся, но еще ноющее от затихающих спазмов оргазма влагалище, а я опять (или снова) начинала кричать, кончать и, да, эякулировать на пальцы и пенис своего «насильника», срывая горло в хриплых стонах и содрогаясь в далеко не изящных конвульсиях изгибающимся телом, которое я ощущала уже лишь едва-едва. Порой настолько, что даже не соображала, где и когда меня сжимали, царапали или награждали щемящими ударами-хлопками ладони Найджела. Их вспышки доходили до моего нервного центра не сразу, но осязаемой и весьма дейcтвенной дополнительной стимуляцией. Или сдавливали мне горло поверх кожаного ошейника, впечатывая его широкий ремень в мою собственную кожу и отбирая спасительные порции кислорода из лёгких и мозга — ровно настолько, чтобы я не успела провалиться в обморок, но получила мощнейший прилив крови в нужные участки организма… После чего oпять доводили сумасшедшим оргазмом до более сумасшедшего сквирта.

Хотя, если бы меня потом из жалости решили пристрелить, я бы и рыпаться не стала.

Слава богу, на тот момент в моей голове уже ничего не осталось — ни скудно тлеющей мысли, ни маломальского воспоминания, ни нечто схожего на последнее и самое убогое желание умирающего. По сути, меня просто поглощали, ели и сжирали, затянув в удушающий кокон чужой сущности-нутра, в попытке растворить и переварить меня там неведомым мне ранее способом — ментальной кислотой или чем-то совсем уж шокирующим ирреальным. И моментами мне казалось, что я всё это вижу, чувствую и осознаю, через стона, то, как он растёт прямо на моих глазах, хотя и не физически буквально.

Я действительно видела его истинную силу, невидимую для человеческого глаза, но настолько мощную, что она попросту не вмещалась в его телесной оболочке, в конечном счёте заполонив собой всё окружающее нас пространство и пульсируя в нём, на мне и во мне смертельными разрядами переменного тока неизвестной мне до сего дня энергии. И она явно была ненасытной. Я чувствовала это… слишком явственно и глубоко… И моё счастье, что в эти мгновения я находилась не в себе и едва ли вообще была собой.