Обрученная со смертью

— У тебя какой-то… необычный подход ко многим вещам и «ценностям».

И как мне, прикажете, воспринимать его слова? Как за комплимент или что-то другоe?

— Такое ощущение, будто ты меня… тестируешь. При чём с самого утра. Надеюсь, эта девочка — не твоих рук дело?

— Ты слишком высокого обо мне мнения. Такие вещи для таких, как я, своего рода, примитивны и не стоят должного внимания. Хотя, да, благодаря этому ребёнку я узнал о тебе много чего занятного.

— И что, например? То, что я никогда не буду иметь собственных детей и эта встреча — возможно единственное и последнее, что превратиться в болезненное напоминание о том факте, что я так никогда и не стану ни матерью, ни возлюбленной, ни хранительницей своего будущего семейного очага?

Да, каюсь! Вспылила. Не удержалась. После таких эмоциональных потрясений, сложно возвращаться в реальность, тем более в ту, которую уготовили для тебя против твоей же воли. Вот так, одним непредвзятым случаем перечеркнуть всё былое волшебство этого дня. Почти до надрыва нервно сжимающегося в груди сердца и подкатывающих к глазам слёз. Слишком жестоко, даже от господина случая. И смотреть при этом в лицо бездушного чудовища, коему на все мои страдания откровенно начхать?.. Нет уж, увольте.

Хочется куда-нибудь спрятаться, xотя бы минут на пять-десять, можно и в туалете ресторана. Иногда требуется побыть одной, чтобы просто перетерпеть, отдышаться и, главное, не у кого-то на глазах.

— Look at that! What an unexpected surprise!**

Правда, помучиться накрывшей горечью страдальческой безысходности мне так и не дали. Воздушное окно со стороны освещённого солнечным светом авеню, неожиданно перекрыло чей-то нехилой тенью, после чего последовало восторженное восклицание на чисто английском идеально поставленным мужским баритоном. Честно говоря, я даже было решила, что обращались вовсе и не к нам, а, типа, через нас, к соседнему столику. Оно и понятно, «узнать» меня здесь могли только дети, подобные Клаудии (будет мне теперь большим урoком — не выряжаться в стиле Барби), но никак не незнакомые мы мне мужчины-британцы. Да и я сама была слегка контужена после последних событий и к новым потрясениям совершенно не располагала. Только кто меня будет спрашивать? Так что, да. Пришлось рефлекторно обернутьcя и поднять голову к очередному чёртику из табакерки и пропустить тот момент, когда стон на своём месте напрягся и застыл в… выжидательной позе хладнокровного хищника только что завидевшего на горизонте не менее опасного, чем он противника.

— В воздухе, конечно, витали слухи о твoём неотмеченном нигде возвращении, но, как говорится, пока не увидишь собственными глазами — других лучше не слушать. — всё это было сказано на английском, но в этот раз переводчик не потребовался. Основной смысл из общего контекста был уловлен даже мной, пусть и слегка рассеянной.

А после того, как я взглянула на незнакомца, так и вовсе перестала слушать — работал только мой мозг, принимая визуальную и звуковую информацию на автомате и обрабатывая её (тоже на автомате) именно так, как и следовало — строго сортируя каждую деталь по корневым секциям и каталогам в нужном порядке и только в её истинном значении.

_____________________________

*M`ere! Maman, c'est Sam! — Мама! Мамочка, это же Сэм!

**Look at that! What an unexpected surprise! — Вы только посмотрите! Какой неожиданный сюрприз!

сцена пятая, «переломная»

Он мне как-то сразу не понравился. И не потому, что был весь такой холёный, в стильном костюмчике с иголочки цвета горчичной хвои, будто со второй кожей на атлетически слаженном теле. Я сразу поняла кто он и без вводного инструктажа от кого бы то ни было. И если бы на его руках не красовались автомобильные перчатки, а на лице — непроницаемые солнцезащитные очки, думаю, я и без всего этого сразу бы догадалась, кем являлся по своей сути этот вроде как на вид элегантный и по-своему симпатичный экземпляр мужского пола. К тому же, очки он снял, в отличие от Астона, с первых секунд своей материализации из ниоткуда, явив свету большие, чуть на выкате тёмно-серые глаза (словно «поцарапанные» по радужке хаотичными пятнами охристой «ржавчины»), ещё и с неприятно тяжёлыми веками. Правда, у Найджела почти такие же, кроме цвета, но… всё равно не такие. Найджел, это Найджел. Тем более остальные черты незнакомца были совершенно другими, не столь впечатляющими и выделяющиеся чем-то таким исключительно особенным. Да и голова более «сплюснутая» с широким лбом и массивным подбородком. Откровенно говоря, oн мне почему-то напомнил бюст питекантропа с экспозиций покинутого нами недавно музея. Хотя да, не настолько страшного, но всё же. Причёской уж точно, идеально уложенной по форме его круглого черепа эдакими аккуратно размеженными завитками тёмно-медного цвета, ближе к оттенку красного каштана.

И кожа, конечно же, белая, будто матовый мрамор, без единого изъяна и какого-либо намёка на дерматологические проблемы. А вот от его милой «улыбки» в просто растянутых губах, по коже (в особенности на затылке и спине) расползались неприятные мурашки.

— Ты ведь меня представишь своей юной спутнице или мне придётся делать это самому? — спрашивает Астона, а смотрит… нет, скорее вбуравливается своим всевидящим едким взором в моё малость ошалевшее лицо.

И чувство неприятия усиливается в разы. потом ещё сильнее, потому что его взгляд смещается на мою левую чуть дрожащую руку, которoй я вцепилась в край меню. Я не сразу понимаю, зачем, но это ненадолго.

— Это Анастасия Ковалёва. настасия, это… барон Людовик Вацлав Эгберт фон Гросвенор, не знаю только, какой сейчас по счёту. По крайней мере, он любит себя так называть последние шестьсот лет, с небольшими изменениями и перестановками первых имён.

Мне не показалось. олос Астона действительно лишился каких-либо ноток человеческих эмоций, заскользив по воздуху и моему слуху ледяными трещинками арктической мерзлоты. И даже процарапал по моей коже тончайшими иглами-ознобом — эдакой нежданно пугающей реакцией моего тела на его тон. Хотя, не знаю, что было хуже — слушать бесчувственный баритон Найджела или же наблюдать за последовавшей улыбкой от Вацлава фон Гросвенора, резанувшей глаза ослепительным оскалом матёрого хищника.

— Не может быть! Славянка! Ещё и русская! — липовый барон моментально переключился на мой родной язык, при чём без единого намёка на акцент. Что, в принципе, ожидаемо, учитывая его истинное проиcхождение. Да и Найджел ответил ему именно на русском. — И под личной защитой? Всегда восхищался твоей проворностью и изворотливостью, Най. И что-тo мне подсказывает, что её имя в общем реестре банков пуповинной крови нигде отмечено не было, раз ты так по-тихому, без фанфар и помпы решил вернуться в мир живых.

— Каждый выкручивается в этом мире, как может, в силу своих возможностей. Тебе ли этого не знать?

Тут уж если воля случая и начинает преподносить тебе свои шокирующие сюрпризы раз за разом, то остановить данный поток неожиданностей кажется порою просто нереально. Наверное, проще куда-нибудь сбежать и где-нибудь забиться по самую макушку, чтобы пересидеть-переждать всю эту круговерть, пока всё не уляжется. Да вот, кто мне такое вообще даст проделать? Мне с одним наивысшим существoм об этом не приходилось мечтать, а уж с двумя…

Вот и приходится теперь сидеть «меж двух огней» и переводить свой прифигевший взор то на одного, то на другого, жалея в эти мгновения лишь о собственном физическом несовершенстве и о наличии всего пары глаз. Правда, пробиться сквозь бесчувственную маску Астона, в попытке прощупать за ней хоть какое-то подобие истинных эмоций и мыслей еще труднее, чем проделать тот же финт с якобы «дружелюбной» личиной фон росвенора. Ну, а чью выбирать в сложившейся ситуации сторону, тут уж без вопросов. По крайней мере, Найджела я знаю более чем сносно, и, в отличие от Людовика Вацлава, он не изображает столь откровенно наигранного радушия. От Адарта у меня, конечно, тоже постоянные мурашки, но совсем иного содержания. И сейчас он смотрит вовсе не на меня этим своим пронзающим на поражение убийственно надменным взглядом, так что… Выбор очевиден. Поэтому, да, я уже готова отползти в постыдном бегстве за его каменную спину прямо сейчас, только дайте знак. По сути, я уже практически готова сорваться с места, ибо нервы уже натянулись до предела, а от подскочившего в крови адреналина — жжёт в мышцах и ускоряется кровяной ток с бухающим сердцебиением.

Страшно? Ещё и как. А ещё страшнее, когда знаешь, что твой страх чувствуют, а может и тянут его из тебя намеренно, наблюдая при этом со стороны, насколько же тебя хватит.

— Тут уж да, без комментариев. Ибо, как поётся в одной русской песенке «Этот мир придуман не нами». Во всяком случае, не полностью.

Если это была шутка, то какая-то чересчур тонкая и на вряд ли предназначенная для непросвещённых, то есть, не для таких, как я. Но фон Гросвенор осклабился на последнем слове так, будто только чтo с великодушной щедростью принял меня в ряды избранных, поэтому и перевёл на меня взгляд, упомянув о «русской песенке» не просто так. Мне и без того сложно представить, насколько был глубоким и обширным диапазон памяти подобных существ. Знать столько языков, диалектов и исторических фактов только за последние тысячелетия?.. Как это всё вообще умещается в их головах?