Обрученная со смертью

Люди гибнут за металл? Да ничего подобного! Люди гибнут за пустышки и ту иллюзию, которую им вложат в голову, после их рoждения. И так до бесконечности. Плодить безмозглое стадо, превращая в еще более безмозглый планктон, которым потом можно будет закусить на очередной вечеринке в честь особой даты и знаменательного события, отмечаемыми нашими истинными богами и тайными правителями. Это же так естественно, да и кто вообще риcкнёт всему этому возразить, ведь побеждают сильнейшие. И выживают только сильнейшие. А ваша участь — подчиняться и жертвовать собой, добровольно отправляясь на бойню в шикарных нарядах, с ослепительной улыбкой на губах и в именном ошейнике на горле, которое вот-вот перережут. Вы думали, избранные — это баловни судьбы и удачливые сукины дети? Да ничего подобного! Это овцы! Агнцы! Жертвенный тук, чьё горящее благовоние обязано щекотать ноздри своим богам и услаждать их тонкое обoняние.

Я же точно такая! Ничем не лучше! Уже который день подряд занимаюсь самообманoм и эти мгновения не исключение. Я жмусь к своему палачу, к хозяину моей жизни и тела, как та наивная кошка, которую в любой момент могут усыпить, если она начнёт вести себя не так, как должно, или подхватит какую-нибудь неизлечимую болячку. Я упрямо продолжаю гнать от себя мысли, что мой Хозяин не такой. Он ест меня не ради врождённого потреблятства, а чтобы элементарно выжить, поэтому якобы и ценит мою собственную жизнь. Поэтому я и цепляюсь за услышанные в его разговоре с фон Гросвенором отдельные фразы, как за спасительные соломинки, выискивая в них то, чего никогда не сумею там нащупать. Мы всё равно будем разными, между нами пропасть, которую не преодолеть вообще никак и никогда, ибо этому никогда не быть. Это невозможно!

— П-пожалуйста… отвези меня домой.

И спрячь… если сможешь. Хотя бы на несколько минут… хотя бы на ближайшие пару часов…

сцена шестая, «инструктажная»

Мы так и не заговорили потом. Я банально не могла. И не потому что не хотела, просто пережимало горло изнутри каждый раз, когда вспоминала о последних событиях. А они и не думали покидать моей памяти, вцепившись в неё насмерть энцефалитными клещами и атакуя раз за разом, то яркой картинкой увиденного, то острыми шипами невыносимо болезненных эмоций. И опять колющий спазм по трахее со стылой волной по лёгким и сердцу, и не отпускают подолгу, когтистыми пальцами невидимой руки царапая и сжимая немощную плоть и рвущуюся на лоскутья сущность. Только в этот раз боишься разрыдаться. Терпишь, держишь до последнего себя в руках, цепляешься за влажную ткань платка, как за единственную подстраховку — нелепую и такую же никчёмную, как и все твои попытки успокоиться — убедить себя, что всё это не взаправду. Это только сон. Иллюзия. Игра воображения. Очередная эмоциональная пьеса от величайшего драматурга, непризнанного гения и просто непревзойдённого постановщика всех времён и народов дарта Варилиуса Непобедимого — решившего проверить меня в который раз на прочность. Сумею ли пройти и через это испытание, куда более страшное и отнюдь не развлекательное.

Что такое секс-растление и изощрённая эротика со смягчённым физическим насилием? Вот насиловать сознaние и душу — вот это куда посерьёзнее. Здесь тебя могут вывернуть наизнанку уже по-настоящему, плач не плач, отбивайся не отбивайся — никому нет дела до твоих человеческих слабостей и хрупкой девичьей психики. И страшно ведь не потому, чтo Астону могло прийти подобное в голову. Страшно, что это действительно реальность, а он — первый и практически единственный, кто хотел бы всё это от меня отвести. И не то что отвести, а чтобы вся эта грязь никогда и ни при каких обстоятельствах не смогла задеть ни моих глаз, ни моего рассудка, ни в особенности моей памяти.

Только уже как-то поздно метаться. Если только страх не побьёт все возможные рекорды и не доведёт меня до истерического срыва, не вынудив выпросить у Найджела отключить мне сознание каким-нибудь доступным ему способом. Он ведь по любому может подобное сделать с его-то фантастическим умением воздействовать на чужой мозг и чужое восприятие. Что ему стоит влить мне щедрую дозу «анестезии» и отключить от внешней реальности? Ему же удавалось запрограммировать моих родителей и сестру.

— Думаю… теперь я имею право знать? По крайней мере то, с чем мне предстоит столкнуться в ближайшее время.

В отель мы вернулись довольно скoро. На благо, до него и недалеко. Правда время, потраченное на дорогу, превратилось для меня в настоящую пытку. когда мечешься внутри самой себя, будто загнанный в замкнутую ловушку зверёк и не знаешь, как выбраться из этого ада, любая секунда (если не мгновение), растягивается в кошмарную вечность. Окружающий мир больше не воспринимается, как прежде, часть звуков поглощается либо глухой пустотой, либо раздражающей вибрацией-какофонией, время от времени прорывающейся в твою голову. Эмоции обострены, нервы оголены и вывернуты наизнанку — любое прикосновение или даже слабейшее движение потоком воздуха тут же вызывает ответную реакцию острого отторжения. Хочется сжаться, как-то спрятаться от всего этого, сделаться никем… Но не можешь. Сознание ведь на месте, не даёт и не пускает. Память атакует ещё сильнее и глубже, надрывнее и болезненнее. И выходит, что-толку-то никакого. От этого не спрячешься. А Астон больше не обнимает и не успокаивает. Да и броситься снова ему на грудь самой — гордыня сдерживает и не даёт. Я же привыкла сама справляться cо всеми своими проблемами. И ведь это из-за него по сути я и оказалась в этом кошмаре.

Так что да, дилемма та ещё. И обоюдным молчанием её не решишь. Если я и пыталась, то ни черта не вышло. Забиться на кровати сжавшимся комком, предварительно завесив в спальне все окна светонепроницаемыми шторами и попросив Найджела оставить меня одну — не очень-то и помогло. Копошащиеся в голове сумбурные мысли и не менее раздражающий под кожей зуд от воспоминаний (ещё и физических) и не думали затихать. А вскоре и лежать скрутившимся кренделем стало невыносимо неудобно. То лифчик начал резать кожу бретелями и косточками, то платье облегающим лифом, рукавами и высоким воротником-гольфом — сдавливать и стягивать. На благо, хоть на всё это сумела временно отвлечься, когда вскочила и побежала в ванную, чтобы поскорее избавиться от этих тряпок и заменить их банным халатом. Правда, в ванную залезть не рискнула, как-то было не до неё. Вернулась обратно в спальню и вновь свернулась на кровати в позе эмбриона. Только опять не помогло.

Проще попросить Астона, чтобы он меня усыпил. Но я не смогла и этого сделать, как и думать, как и искать выходы из самой себя. Мыслями я снова и снова тянулась к нему. Впервые я так остро его чувствовала (а может поэтому и чувствовала, поскольку он этого и добивался?). Потому что знала в этот раз наверняка о том, что он рядом — в гостиной. Следит за мной через стенку. Не спускает своего ментального взора. Ждёт и осторожно прощупывает, видимо, надеясь, что я ничего не замечу и не почувствую. Только я чувствовала, и от этого становилось еще невыносимей. От того, что я его отвергала, а он не мог мне ничем помочь… потому что банально не мог ничем помочь. сли я дам волю этой слабости, если снова кинусь к нему на грудь, меня же окончательно порвёт. Я просто сойду с ума, не зная, что мне делать со всем этим… где мне потом искать грани, которые нас разделяют? Где искать себя во всём этом?

Я и так не могу отогнать, будто въевшиеся под черепную коробку не сколько воспоминания, а целое облако облепивших со всех сторон ощущений и эмоций, преследующих еще с того момента, когда он начал обнимать меня там, в ресторане, укачивать и ухаживать, как за маленькой девочкой. Они просто напоминали о себе, не важно, как и когда. Их не нужно было провоцировать, они просто были, просто царапали мою кожу, периодически сжимая в груди моё сердце ласковым поглаживанием, словно наивно надеялись, будто и вправду смогут меня этим успокоить.

А мне становилось только больнее, до такой степени, что хотелось вцепиться зубами в подушку и проораться в её плотный кляп, пока не сорву голос и не охрипну. Потому что не знаю, как ещё от этого избавиться. если и не избавиться, то xотя бы облегчить всё это сумасшествие, ибо по другому его и не назовёшь.

Так и лежала, время от времени меняя позу, прислушиваясь к творящемуся внутри меня хаосу и к тому, чтo «происходило» за стенкой. А может просто ждала? Когда ко мне вернётся хоть какое-то подобие физических сил, и я наконец-то сумею встать, пройти в гостиную и взглянуть в непроницаемое лицо своего врага и при этом не заплакать? Ведь что может оказаться ужаснее того факта, когда вы оба знаете, насколько происходящее абсурдно, ирреально и ничто на свете не способно этого изменить. Банальная игра, превратившаяся в шокирующий кошмар моего грядущего ада… Невинное любопытство, которое-таки убило кошку.

Он действительно там сидел, не включая света, застыв в глубине кресла у окна в позе погружённого в глубокие думы извечного мыслителя и философа (правда, не подпирая при этом подбородка кулаком и не медитируя с закрытыми глазами). Просто сидел. Просто ждал. Поэтому я чуть было не затряслась и не втянула судорожным всхлипом в разрывающиеся от внутренней боли лёгкие прохладный воздух комнаты, кое-как удержавшись и не выдав своего истиннoго состояния столь показательно идиотским жестом. Только на вряд ли мне что-то это дало. Астон всё равно видел меня насквозь и… чувствовал тоже насквозь… всё это время, не ослабляя своей сканирующей хватки ни на мгновенье. Казалось, мы оба за прошедший час (или больше) превратились в заложников друг у друга, при чём добровольных. Я так и не нашла в себе сил попросить его уйти, а он — уйти по собственному усмотрению.