Обрыв
Шрифт:
И прочие молчали, от лени говорить после сытного завтрака. Говорил за всех Иван Петрович.
– А вот теперь Амур там взяли у китайцев; тоже страна богатая – чай у нас будет свой, некупленный: выгодно и приятно… – начал он опять свое.
– Ну, брат, Иван Петрович: всю воду в решете не переносишь… – заметил Тычков.
– Я только из любопытства хотел с ними наговориться, они в столице живут… Теперь опять пишут, что римский папа…
В это время из залы с шумом появилась Полина Карповна, в кисейном платье, с широкими рукавами, так что ее полные, белые руки видны были почти до плеч. За ней шел кадет.
– Какая жара! Bonjur, bonjur, [130] –
– Тут нам тесно! – сказал Райский и пересел на стул рядом.
– Non, non, ne vous derangez pas, [131] – удерживала она, но не удержала. – Какая скука! – успела она шепнуть ему, – у вас так много гостей, а я хотела бы видеть вас одного…
– Зачем? – спросил он вслух, – дело есть?
130
Здравствуйте, здравствуйте (фр.).
131
Нет, нет, не беспокойтесь (фр.).
– Да, дело! – с улыбкой и шепотом старалась она говорить.
– Какое же?
– А портрет?
– Портрет, какой портрет?
– А мой! Вы обещали рисовать: забыли – ingrat! [132]
– А! Далила Карповна! – протяжно воскликнул Нил Андреич, – здравствуйте, как поживаете?
– Здравствуйте! – сухо сказала она, стараясь отвернуться от него.
– Что ж не подарите меня нежным взглядом? Дайте полюбоваться лебединой шейкой…
В толпе у дверей послышался смех, дамы тоже улыбались.
132
неблагодарный! (фр.)
– Грубиян: сейчас глупость скажет!.. – шептала она Райскому.
– Что брезгаешь старым, а как посватаюсь? Чем не жених – или стар? Генеральша будете…
– Не «льщусь» этой почестью… – сказала она, не глядя на него. – Bonjur, Наталья Ивановна, где вы купили такую миленькую шляпку: у madame Pichet? [133]
– Это муж из Москвы выписал, – сказала Наталья Ивановна, робко взглянув на Райского, – сюрприз…
– Очень, очень мило!
133
мадам Пише (фр.).
– Да взгляните же на меня: право, посватаюсь, – приставал Нил Андреич, – мне нужна хозяйка в доме, скромная, не кокетка, не баловница, не охотница до нарядов… чтобы на другого мужчину, кроме меня, и глазом не повела… Ну, а вы у нас ведь пример…
Полина Карповна будто не слыхала, она обмахивалась веером и старалась заговорить с Райским.
– Вы у нас, – продолжал неумолимый Нил Андреич, – образец матерям и дочерям: в церкви стоите, с образа глаз не отводите, по сторонам не взглянете, молодых мужчин не замечаете…
Смех у дверей раздался громче, и дамы гримасничали, чтоб скрыть улыбку.
Татьяна Марковна постаралась было замять атаку Нила Андреича на ее гостью.
– Пирога скушайте, Полина Карповна, – я вам положу! – сказала она.
– Merci, merci, нет, я только что завтракала!
Но это не помогло. Нил Андреич возобновил нападение.
– А одеваетесь монахиней: напоказ плеч и рук не выставляете… ведете себя сообразно вашим почтенным летам… – говорил он.
– Что
это вы ко мне привязались! – сказала Полина Карповна, – est-il b^ete, grossier? [134] – обратилась она к Райскому.134
он глуп, груб? (фр.)
– Да, да, «парле ву франсе»… – перебил Тычков, – жениться, сударыня, хочу, вот и привязался: а мы с вами пара!
– Едва ли вам найдется кто под пару! – отозвалась Крицкая, не глядя на него.
– А как же не пара, позвольте-ка: я был еще коллежским асессором, когда вы выходили замуж за покойного Ивана Егорыча. А этому будет…
– Какая жара – on etouffe ici allons au jardin! [135] Мишель, дайте мантилью!.. – обратилась она к кадету.
В эту минуту показалась Вера.
135
здесь душно: пойдемте в сад! (фр.)
Все встали, окружили ее, и разговор принял другое направление. Райскому надоела вся эта сцена и эти люди, он собирался уже уйти, но с приходом Веры у него заговорила такая сильная «дружба», что он остался, как пригвожденный к стулу.
Вера мельком оглядела общество, кое-где сказала две-три фразы, пожала руки некоторым девицам, которые уперли глаза в ее платье и пелеринку, равнодушно улыбнулась дамам и села на стул у печки.
Чиновники охорашивались, Нил Андреич с удовольствием чмокнул ее в руку, девицы не спускали с нее глаз.
Марфенька не сидела на месте: она то нальет вина кому-нибудь, то попотчует закуской или старается занять разговором своих приятельниц.
– Вера Васильевна! – сказал Нил Андреич, – заступитесь вы, красавица моя, за меня!
– Разве вас обижают?
– Как же не обижают! Далила… нет – Пелагея Карповна.
– Impertinent! [136] – громким шепотом сказала Крицкая, поднимаясь с места и направляясь к двери.
– Куда, Полина Карповна: а пирога? Марфенька, удержи! Полина Карповна! – останавливала Татьяна Марковна.
136
Нахал! (фр.)
– Нет, нет, Татьяна Марковна: я всегда рада и благодарна вам, – уже в зале говорила Крицкая, – но с таким грубияном никогда не буду, ни у вас, нигде… Если б покойный муж был жив, он бы не смел…
– Ну, не сердитесь на старика: он не от злого сердца; он почтенный такой…
– Нет, нет; прошю, пустите – я приеду в другой раз, без него…
Она уехала в слезах, глубоко обиженная.
В гостиной все были в веселом расположении духа, и Нил Андреич, с величавою улыбкой, принимал общий смех одобрения. Не смеялся только Райский да Вера. Как ни комична была Полина Карповна, грубость нравов этой толпы и выходка старика возмутили его. Он угрюмо молчал, покачивая ногой.
– Что, прогневалась, уехала? – говорил Нил Андреич, когда Татьяна Марковна, видимо озабоченная этой сценой, воротилась и молча села на свое место.
– Ничего, скушает на здоровье! – продолжал старик, – не ходи раздетая при людях: здесь не баня!
Дамы потупили глаза, девицы сильно покраснели и свирепо стиснули друг другу руки.
– Да не вертись по сторонам в церкви, не таскай за собой молодых ребят… Что, Иван Иваныч: ты, бывало, у ней безвыходно жил! Как теперь: все еще ходишь? – строго спросил он у какого-то юноши.