Общество самоубийц

Она взяла Тодда за руку и отвела в самую маленькую комнату в квартире, изначально спроектированную как гардеробная. Теперь же она была практически с полу до потолка завалена картинами. Высокое зеркало, тянувшееся вдоль одной из стен, было испещрено потеками и пятнами краски.

В одиночку Тодд сюда никогда не заходил. Он всегда уважал странное увлечение Лии, и ей это казалось очень милым. Сейчас он с вежливой озадаченностью смотрел на холсты, хмуря лоб, словно пытался решить математическую задачу.

— Как тебе? — Лия заставила Тодда повернуться к большому мольберту, установленному посреди комнаты. — Это город, — она указала на сетку улиц, небоскребы, темное небо.

— Понятно, — Тодд медленно кивнул.

Лия видела, что ничего ему не понятно, но все равно взяла холст и решительно протянула:

— Вот, возьми. Хочу тебе подарить.

— Я не могу это принять! — воскликнул Тодд.

Но Лия не шевельнулась, и он осторожно взял у нее картину, стараясь не касаться влажно поблескивающей поверхности.

— Очень красиво, — сказал он, собравшись с духом. — Спасибо.

Лия поцеловала его, раздвинув губы, будто собираясь пить через соломинку, и игриво подведя язык к краю зубов. Она всегда так целовала Тодда, поглаживая руками мускулистую сильную шею и напоминая себе, что вот он, успех. Здоровый дух, здоровое тело.

Они занялись сексом на полу, посреди холстов и баночек с красками, источающими резкий химический запах. Бедра Лии скользили по холодному мрамору. Снаружи небо было затянуто тучами.

Глава пятая

Какой срок жизни отведен человеку, становилось ясно в первые минуты после его рождения. Тесты проводили сразу — медики просто брали мазок из горла ревущего младенца. Родители, ожидая, как решится судьба их ребенка, ужасно нервничали. Иногда результаты приходили, когда мать впервые держала новорожденного на руках, глядя в его подернутые влагой, еще не совсем человеческие глаза.

Лии рассказывали, что с ней вышло именно так. Она сто раз слышала историю про то, как ее тестировали — как мать попросила врачей повторить проверку, результат вышел тот же, и она стала настаиватъ. чтобы повторили еще раз. Как ей резко ответили, что у них ошибок не бывает, а врач так обиделся, что его черные усы еще долго подергивались. Как мать все равно никак не могла поверить в результат. а в итоге разрыдалась, и ее слезы стекали по подбородку на безупречные круглые шечки новорожденной Лии. Как Лия приоткрыла крошечные розовые губки и впервые в жизни попробовала соль.

С Сэмюэлом, конечно, все было по другому. За сорок лет до рождения Лии. Тогда мать никак не от реагировала, приняла новости так. будто именно этого она и ожидала.

Сначала Сэмюэл, потом Лия. Уджу и Кайто дали детям настоящие, как им казалось, американские имена — имена, которые знаменовали начало новой эпохи в их жизни.

По мнению медиков, их семья оказалась уникальной. Один шанс на миллион. Время жизни, отведенное природой детям одних родителей, обычно почти совпадало и чаще всего имело ограничение в пределах века. Или побольше. Но каждый лишний десяток лет разницы между братьями или сестрами воспринимался как удар по всесильной теории вероятности. А чтобы один ребенок оказался долгоживущим, а другой нет — это выходило за рамки понимания ученых.

Иногда Лия думала, что человеческий генофонд не так уж велик, и если один ребенок в семье получает больше правильных генов, другому достается меньше. Может, она что-то украла у Сэмюэла? Но всерьез вдумываться о таких вещах Лия себе не позволяла.

— Доброе утро! — жизнерадостно пропела администратор, пока двери клиники плавно закрывались у нее за спиной. — Я скажу Джесси, что ты пришла. Подожди минуточку.

Другие клиенты, в основном женщины в узких юбках, деловито печатавшие что-то на планшетах, сидели в стильной приемной. Некоторые держали в руках бокалы с буровато-зеленым налитком холодного отжима, который продавался в овощном баре клиники. Массивные прилавки бара, сделанные из соснового бруса, белые картины в стиле дзен и бумажные фонари — все помогало со ставать у посетителей ощущение покоя.

Лия заказала у симпатичного бариста имбирный чай и, пока он нарезал тонюсенькими полосками стебель свежего имбиря, смотрела на выступающую на его предплечье вену. Возможно, бариста учился на хирурга. На вид он был не старше пятидесяти, так что, скорее всего, заканчивал третье десятилетие учебы в медицинской школе. Говорят, теперь студенты так рвутся набраться медицинского опыта, что на любую вакансию в клинике большой конкурс, даже если требуется просто смешивать смузи или мыть туалеты.

«Сэмюэл хотел стать педиатром», — внезапно вспомнила она. Он всегда хорошо ладил с детьми — практиковался на собственной сестре. Лия вдруг увидела его очень отчетливо: длинноногий и длиннорукий, с узловатыми коленями, он учил ее делать стойку на голове, прислоняясь к кухонному столу, и волосы его касались пола, а очки соскальзывали на лоб. Лия смеялась и вскидывала ноги, пока мать не остановила ее.

Конечно, шансов у брата не было. Недолгоживущие слишком быстро сходили со сцены, и потратить сорок лет на обучение, которое требовалось даже для первичной врачебной квалификации, не могли. Да им никто и не позволил бы.

— Лия.

У нее потеплело внутри от одного звука голоса Джесси. Так уж он действовал, этот голос, казавшийся золотистым и обволакивающим, как мед, — как и у большинства операторов, занимавшихся регулярным обслуживанием людей. Джесси для Лии была почти что членом семьи. Прежде она присматривала за Сэмюэлом и за матерью, пока та была жива. И за отцом до того, как тот исчез.

Они вошли в лечебное помещение, настолько чистое и лишенное всего ненужного, что оно выглядело больше, чем было на самом деле. Все оборудование — регуляторы, датчики, весы — размещалось за белыми панелями стен. Кроме кокона, одиноко стоявшего в углу. Вдоль дальней стены тянулся вертикальный сад — ряды блестящих фарфоровых горшков, в которых росли в основном суккуленты — распухшие колючие стебли, вечно пытавшиеся отвоевать друг у друга место.

— Ох, Джесси, — сказала Лия, — погоди, ты от моих показателей в ужас придешь. Я, наверное, за один вчерашний день целый месяц потеряла.

Джесси натянула поскрипывавшие резиновые перчатки кремового оттенка, который на ее коже казался молочным.

— Тогда посмотрим, насколько все плохо, — Джесси провела пальцем по экрану. Кокон в углу комнаты ожил с тихим жужжанием, засветился бледно-зеленым светом, потом затих.

Лия, быстро раздевшись, аккуратно сложила одежду на стол Джесси. От холода по ее коже побежали мурашки.

— Ого, — Джесси осмотрела темно-фиолетовый синяк на бедре Лии. — Йогой занималась?

Лии вдруг пришла в голову странная мысль, что они с Джесси могли бы оказаться сестрами, расти вместе, делить спальню и изучать, у кого насколько выросла грудь и кто привлекательнее и лучше выглядит. Она задумалась, каково это было бы — иметь сестру, а не брата. В чем была бы разница?

И опять ей вспомнился Сэмюэл как живой. Сидел в углу комнаты, уткнув нос в потрепанную книгу — теорию струн или орнитологию, это были его любимые предметы. Он читал, прикусив палец, и морщил нос. Лия смотрела на него и мечтала, чтобы он поднял голову и посмотрел на нее. Но он так ни разу этого и не сделал.

«Нос у тебя всегда был как у него», — сказала мать, единственный раз позволив Лии погрузиться в переживания, — при любых других обстоятельствах она сочла бы это непродуктивным и вредным. Уджу всегда делала исключение для Сэмюэла.