Обсидиановая бабочка

– О чем ты задумалась? – спросил Рамирес.

– Ни о чем.

– Чем бы ни было это «ни о чем», оно для тебя серьезно и почти нагоняет печаль.

Он придвинулся ближе, коснулся пальцами простыни. У него было вопросительное, ласковое и очень открытое лицо. Я поняла, что в каком-то смысле Рамирес – мой счастливый билет. Он знал, что и как на меня действует, частично по совпадению, частично потому, что хорошо меня понимал. Он понимал, что я люблю и что не люблю в мужчинах, лучше, чем Жан-Клод, которому понадобились для этого годы. Я люблю честность, открытость и что-то вроде детского шарма. Есть и другие вещи, вызывающие вожделение, но путь к моему сердцу был таким. Жан-Клод почти никогда и ни в чем не бывал открытым. У любого его поступка была дюжина разных мотивов. Честностью он тоже не особенно отличался, а детский шарм… нет. Но Жан-Клод оказался первым, и к добору или к худу, таково было на сегодня положение вещей.

Может быть, и сейчас поможет толика честности.

– Я задумалась, как бы сложилась моя жизнь, если бы я сперва встретила такого человека, как ты.

– Сперва. Значит, кого-то ты уже встретила.

– Я тебе говорила, что дома меня ждут двое мужиков.

– Ты еще сказала, что не можешь из них выбрать. Моя бабушка всегда говорила, что женщина при выборе одного из двоих мужчин колеблется только в случае, когда ни тот, ни другой ей не нужен.

– Не говорила она такого.

– Говорила. За ней ухаживали двое, она вроде как наполовину была с обоими помолвлена, а потом встретила моего деда и поняла, почему колебалась. Ни одного из них она не любила.

Я вздохнула:

– Только не надо говорить, что я попала в семейную легенду.

– Ты мне не сказала, что уже занята. Скажи, чтобы я не терял время, и я перестану.

Я посмотрела на него – на самом деле посмотрела, проследила глазами линию улыбки, искорки веселья в глазах.

– Ты зря теряешь время. Прости, но мне кажется, что это так.

– Кажется?

Я покачала головой:

– Эрнандо, перестань. О’кей, я уже занята.

– Это не так, ты еще не сделала выбор, но о’кей. Значит, я тоже не тот, кто тебе нужен, иначе ты бы знала. Когда ты его встретишь, у тебя не останется сомнений.

– Только не говори мне об истинной любви, о союзе душ и прочем.

Он пожал плечами, теребя край простыни.

– Что мне сказать? Я воспитан на рассказах о любви с первого взгляда. Моя бабушка, родители, даже прадед говорили одно и то же. Они встречали своих суженых, и после этого больше никто для них не существовал.

– Ты из семьи романтиков, – сказала я.

Он кивнул с довольным видом.

– Мой прадед до самой своей смерти рассказывал о прабабке так, будто они еще школьники.

– Это приятно звучит, но я не верю в истинную любовь, Эрнандо. Не верю, что есть лишь один человек, который может составить счастье твоей жизни.

– Не хочешь верить, – уточнил он.

Я покачала головой:

– Эрнандо, ты переходишь грань между юмором и навязчивостью.

– Зато ты хотя бы стала звать меня по имени.

– Может быть, потому что больше не вижу в тебе угрозы.

– Угрозы? В чем? В том, что ты мне нравишься? Что я тебя приглашал куда-нибудь? – спросил он, нахмурив брови.

Я тоже пожала плечами.

– Что бы я ни хотела сказать, Эрнандо, просто перестань. Это ни к чему не ведет. Что бы я ни решила, все равно я буду выбирать между теми двумя, которые ждут меня дома.

– Судя по твоему тону, до этой минуты ты не была так уверена.

Я задумалась на секунду.

– Знаешь, ты прав. Наверное, я искала кого-то другого, кого-нибудь еще. Но это без толку.

– У тебя не слишком счастливый голос, Анита. А любовь должна делать человека счастливым.

Я улыбнулась, сама зная, что улыбнулась мечтательно.

– Если ты думаешь, Эрнандо, что любовь приносит счастье, то либо ты никогда не был влюблен, либо не был влюблен настолько долго, чтобы обнаружить в любви и нелицеприятные стороны.

– Ты не настолько стара, чтобы быть такой циничной.

– Это не цинизм, это реализм.

У него было грустное и сочувственное лицо.

– Ты потеряла чувство романтики.

– Его у меня никогда не было. Можешь мне поверить, и те ребята, что ждут меня дома, тебе это подтвердят.

– Тогда мне еще сильнее тебя жаль.

– Ты не пойми меня неправильно, Эрнандо, но, когда я слышу, как ты распинаешься насчет истинной любви и романтики, мне тебя жаль становится. Тебя ждет сильное разочарование, Эрнандо.

– Нет, если любовь существует.

Я с улыбкой покачала головой:

– Скажи, а детектив отдела по расследованию убийств имеет право быть наивным или правила запрещают?

– Ты думаешь, это наивно? – спросил он.

– Не знаю, но это очень мило. Я желаю тебе удачи, найти свою миз Которую-Нужно.

Дверь открылась, появился доктор Каннингэм.

– Доктор, ее действительно сегодня выписывают? – спросил Рамирес.

– Да.

– Почему мне никто не верит? – спросила я.

Они оба посмотрели на меня. Странно, как быстро люди замечают некоторые черты моей личности.

– Я бы хотел еще раз взглянуть на вашу спину, а потом вы свободны.

– Тебя есть кому отвезти? – спросил Рамирес.

– Я попросила сестру позвонить Теду, но не знаю, позвонила она или нет и был ли он дома.

– Я тебя подожду, чтобы отвезти. – Я не успела слова сказать, как он добавил: – На что же еще человеку друзья?

– Спасибо, и тогда по дороге ты меня проинформируешь о ходе дела.

– Ты никогда не отступаешь?

– Когда веду дело – никогда.

Рамирес вышел, покачивая головой, и оставил меня наедине с доктором. Каннингэм смотрел, тыкал пальцами и наконец просто провел рукой по моей спине. Она уже почти зажила.

– Впечатляет. Мне приходилось лечить ликантропов, миз Блейк, и у вас раны заживают почти так же быстро.

Я поработала левой рукой, натягивая кожу на месте укуса трупа. След от зубов был уже бледно-розовым, почти превратился в обыкновенный шрам, всего на несколько недель раньше, чем должен был. Я подумала, не исчезнет ли вообще шрам, или все-таки останется.

– Я исследовал вашу кровь. Даже передал образец в генетический отдел, чтобы они поискали что-то нечеловеческое.

– Генетические исследования тянутся месяцами, – заметила я.

– У меня друг есть в том отделе.

– Серьезный должен быть друг.