Обскура, или Записки блуждавшего во тьме

На меня смотрели с нескрываемым удивлением, и как только я встретил один из таких взглядов, сразу же взял себя в руки. Это были не мои эмоции, это были чувства, навязанные пирамидой. Странно, кто бы мог предположить, что я поддамся её влиянию и сломаюсь вторым? Поздно корить себя. Подходим ко второму ярусу.

Ещё один портал, ещё одна стена, покрытая рябью. Я повторяю свою фразу. Кто не может - выходите через портал.

Опять вопль, мужской. Взрослый мужчина, срывающийся на плач, почти юношеским тонким голосом. И противно, и страшно. Стойте, это его фонарик погас недавно... Вот что значит прочувствовать тьму чуть ближе, чем остальные.

Он бросается в портал, но чьи-то руки хватают его почти у самой кромки между мирами. Мужик плачет, рвётся к выходу. Он знает, что там что-то скверное, но, во всяком случае, там лучше, чем здесь. Наконец, его удаётся успокоить, и мы продолжаем путь. Странно, я был уверен, что ему дадут пройти в портал, хотя бы из любопытства. Видимо, пирамида стёрла в этих людях всё, кроме страха. А они знают - чтобы выжить, надо держаться вместе. Но, я не чувствовал к ним симпатии. Эти люди потеряли индивидуальность от страха. Страх чувствую и я... Но не чувствую общности с этими людьми. Почему? Потому, что они не принимали меня с должным уважением с самого начала? Потому, что я провёл на первом ярусе пирамиды немалую часть своей жизни, и свыкся со здешними ощущениями? Или потому, что я всю жизнь был до невозможности индивидуалистичен и эгоистичен?

То и дело кто-то из них срывается на плач, утешаемый остальными. На истеричные крики. Я же, потеряв самоконтроль, испытал только ярость. Самый слабый из них.

– У меня кончилась еда, - говорит кто-то.

– У меня тоже, давно, - признаётся другой.

– На привале поделюсь, у меня много...
– отвечает третий.

Они действительно начинают сплачиваться. Но не по доброте душевной. Все слова звучат как-то вяло, безжизненно. Как у безнадёжно больных, даже умирающих. Слушаю их до смехотворного бедную речь...

У меня еды было ещё много. На привале я достал хлебцы, подошёл к тем, кто остался без запасов. Но что-то заставило меня развернуться и убрать хлебцы в рюкзак. Никто даже не взглянул на меня. Я схватил себя за волосы. Неужто я настолько жаден, что не могу отдать ближнему кусок хлеба? Ещё один приступ злости заставил меня отвесить себе пощёчину. Этот жест уже ни у кого не вызывает удивления, к этому моменту каждый из них, хотя бы раз, чувствовал себя на грани безумия.

В прежде ровном, идеально высеченном полу стали появляться широкие разломы. Один человек сорвался случайно... Второй, не выдержав шока и давления пирамиды, прыгнул следом.

– Почему ты не уследил?
– услышал я рёв прямо над своим ухом. Меня хотели покарать здесь и сейчас, и этой каре суждено было бы сбыться, если бы кто-то из людей не заметил, что от меня тут мало что зависело.

– Он - проводник! Он отвечает за каждого из нас! Но даже не ободрит словом!
– послышались возражения. Я забился в угол коридора, обняв рюкзак. Члены моей паствы ругались, отрицая или же защищая меня, обвиняя меня в некомпетентности или наоборот, обеляя... Им просто нужна была тема для скандала, чтобы вновь чувствовать себя людьми, а не бредущими по чёрным коридорам куклами с поломанным нутром.

Я не вмешивался, пусть выговорятся. Слушал их болтовню краем уха, а сам грыз чёрствый хлебец. Кто-то из моих ненавистников подскочил ко мне, вырвал хлеб из рук и закричал, что я утаиваю еду. О, они все уже истратили запасы, а я и не заметил.

– Это моя еда, не ваша, - резонно заметил я.
– Сколько приготовил, сколько нёс - столько и съем.

Но меня никто не слушал, даже мои сторонники. Все, как один, потрошили мой рюкзак. Я не без обиды смотрел, как моя драгоценная еда была подчищена меньше чем за минуту. Потом настала очередь батареек. Их тоже разделили поровну. Спасибо, хоть мне оставили...

А потом с собой покончили ещё несколько человек. Я уж не знаю, какие мысли им внушила пирамида, что они дошли до такого. Но, моральный настрой нашей небольшой компании, и до того совсем нездоровый, ухудшился до невозможного. Я не мог смотреть на эти лица. В них было столько даже уже не страха, а страдания...

Наконец, пирамида начала нашёптывать и мне. Все мои комплексы, все недостатки она выворачивала наружу, заставляла меня переживать по поводу своей никчёмности, даже мою стойкость она объясняла малодушием и чёрствостью. Когда я уже начал чувствовать себя полным ничтожеством, одной лишь изнывающей от своей никчёмности тенью внутри мраморного исполина, тьма поглотила нас.

– Я ослеп?
– крикнули справа от меня...

– Все ослепли, - спокойно ответил я. Стало ясно, что погас последний фонарик. Кто надумал разделить батарейки? Какой идиот сказал об этом первым? Шёл бы впереди один проводник с фонарём, дошли бы до самого дна пирамиды... Если бы не померли с голоду.

– Хранитель, что теперь?
– жалобно.

Я задумался. У меня ещё были спички. Странно, что никто из них не помнил об этом, ведь я продемонстрировал свой запас во время сжигания дневника... Но, доставать коробок вновь я не спешил. Ещё чего, достанут и опять поделят поровну. Кучка идиотов! Безмозглые бараны! Я еле сдержался, чтобы не схватить ближайшего ко мне и не начать избивать. Ужас от своего желания объял меня настолько, что я чуть не бросился в другую крайность, подойдя к краю одного из разломов и отправившись в последний полёт.

– Хранитель?..

– Я пойду первым... Поползу. Передвигаемся ползком, чтобы не свалиться в ямы. Буду рассказывать что-нибудь, чтобы не потерялись. Ориентируйтесь на мой голос.

Итак, мне пришлось нести всякую чушь. Что угодно, но только не прекращать говорить. Это было нужно им. Потерю света надо было чем-то возместить, пусть даже голосом уже ненавистного им человека.

Я говорил о том, что скоро наши мучения закончатся. Нас ждёт не что иное, как рай, которого мы, несомненно, заслужили своими страданиями... Я чувствовал себя новым Моисеем, только пустыней моей была пирамида.

Но, этим людям было всё равно, что слушать. Да и о рае они уже не мечтали. Они мечтали только о том, чтобы развеять окружающую их бесконечную тьму. Я начал рассказывать о пирамиде... Когда эти знания исчерпались, я перешёл к устному изложению своей биографии. Потом, пытался петь песни. Но я был настолько подавлен, что не мог заставить себя выводить даже самый заунывный мотив - в этой до безумного гнетущей атмосфере даже похоронная песнь прозвучала бы задорным маршем.

В конце концов, мой голос, служивший им маяком, стал выводить совсем уж бессмыслицу. Безумные ассоциативные ряды, которые выстраивались непонятно каким образом. Я и сам уже не соображал, но втайне был рад этому. Чем меньше сознательного в моей голове и больше интуитивного - тем сложнее пирамиде будет найти, за что зацепиться.

Третий ярус! Теперь и я заплакал, но от счастья. Порталы излучают слабое свечение... И в этой тьме, наконец прервавшейся хоть таким освещением, я готов был целовать заиндевевший от холода пол. Мои спутники то ли уже совсем сошли с ума, то ли двигались с закрытыми глазами... Я не слышал их реакции.

– Эй, третий портал...
– проронил я. К моему счастью, они не заметили портал просто потому, что не открывали глаза за ненадобностью, а не потому, что двинулись разумом, и я услышал облегчённые вздохи... Даже не возгласы.