Объяснительная

В соседях мне с ним непросто пришлось. Не отсидишься, не отмолчишься в собственном углу. Всё время с разговорами лезет, предложениями, идеями. Раздражало. Вызнал всё про меня досконально, хотя изначально я ему о себе не хотел рассказывать ничего вовсе. На старости лет хочется покоя. Трансляцию посмотреть интересную или погонять в сети погонять игруху. Не тут-то было у дяди Лёни. Первый раз увидел, как я гоняю в футбол, поджал недовольно губы. На следующий уже день позвал меня, в руках у него ракетки и шарик.

– Пойдём, - сказано тем же тоном каким пьяницы спрашивают собутыльников об уважении к своей потребности выпить.

Оказывается, в спорткомплексе забронировал нам стол для пинг-понга. Пришлось идти, осваивать вид спорта, в который я никогда не играл до этого. Ладно бы ещё на бильярде позвал покатать, там бы я быстро уделал его. И не уставал бы так всё время нагибаться за шариком, так нет. Пинг-понг, бадминтон, городки, волейбол, коньки зимой, смеша детвору на катке. А, впрочем, интересно даже. Ведь кроме футбола резиновым мячом в деревне на грунтовом поле с самодельными воротами я в общем-то никакого другого спорта я и не знал в своей жизни. Потом ещё, правда, узнал футбол со стороны трибун и телевизора. Можно сказать, шрамы от полицейских дубинок и ожоги от петард - мои спортивные травмы. Или только возьмёшься за игру или фильм, прилетает от него срочное сообщение в профиль. В нём ссылка на статью или книгу. Обязательно что-либо политическое, философское, социальное, научное или критическая статья на тот фильм, который собрался смотреть.

– Не согласен? Давай обсудим, - или ещё хуже, - Ну-ка, Игорёк, у меня тут развернулась дискуссия. Посмотри, может и ты выскажешь своё мнение по вопросу.

Высказать открыто своё мнение по вопросу. Это для меня всё равно что голым пройти по улице. Я же и двух слов между собой связать не мог. Кто я такой? И что понимаю во всех этих теориях, старых и новых? Послал бы я его, наверное, с этими дискуссиями, только понимал, что в них участвует и Марьяна. И не просто участвует, прямо-таки сражается за свою позицию и взгляды свои и товарищей. Иной раз хотелось поддержать её, да боялся испортить неловким словом. И к тому же если честно не совсем я согласен. Особенно как раз с молодыми этими коммунарами, горячими словно железяка только из огня вытащенная. Думаю, поживут, подстынут со временем немного, глядишь, заговорят по-другому.

Но зато дядя Лёня - вот кто в каждом споре и пробка, и штопор. Сколько раз ночью я просыпался от его громкого голоса, когда он доказывал точку зрения в сетевом споре. Он вскакивал, расхаживал, горячился, курил прямо в комнате, хлебал крепкий чай. Пока на связь по интеркому не выходил дежурный по коммуне:

– Дядь Лёнь, успокойся уже. И хватит нарушать правила общежития. Сосед у тебя спит небось... Получишь дисциплинарку и вылетишь из коммуны на индивидуальное место жительства, месяца на три для первого раза.

Однако эта угроза на мой взгляд могла быть уже выполнена не один раз и даже не два. А его непонятные отлучки? Возьмёт палки для ходьбы, рюкзак, сложит в него водный запас, питательные батончики и уходит ничего никому не сказав. Коммуникатор отключит, из профиля выйдет, а приходит иной раз бывает только через день или два в предрассветный час, чтобы не видел никто. По уши весь в пыли, грязи, в ссадинах. В прихожей скинет ботинки, штормовку, идёт в душ отмокать, отмываться. Наведёт чаю, выпьет, спать ляжет. Догадывайся где был, чем занимался, какую-то ведёт тайком деятельность созидательную или подрывную? Проснётся не говорит, ничего, не рассказывает никому против обычного. Отшучивается.

– Человек должен много ходить. Мы для этого созданы. Неподвижный человек болеет и деградирует.

Однако, вскоре после того памятного разговора про энтропию подошёл ко мне и произнёс с самым заговорщицким видом:

– Пойдём, покажу чего.

Привёл меня к себе в генераторную. Открывает подсобку. В генераторной я у него и раньше был, но в эту каморку слепую никогда не заглядывал. Включился свет, а там на полу навалена целая гора каких-то табличек и знаков: жестяных, пластиковых, фанерных, всевозможных форм и размеров.

– Это чего у тебя такое?

– Вот, посмотри, почитай. Собирал по всей округе.

На табличках надписи разным цветом и шрифтом, в квадратах, кругах, треугольниках. Написаны по -разному, но всё об одном и том же: частная собственность, вход воспрещён, охраняется, злая собака, без ордера не входить, частная территория, стой, охраняется ЧОП, охраняется служебными собаками, под сигнализацией, под напряжением, вооружённая охрана, несанкционированный вход - вторжение на мою территорию.

– А это моя любимая, - сказано это было тем же тоном, каким предсказывают будущее для бешеной собаки, - Жемчужина коллекции, так сказать.

На табличке картинка: человек в ковбойской шляпе, на фоне заката и виселицы, в руках ружьё и надпись: знаю свои права. Ниже чёрным маркером пририсовано три могильных креста на характерных холмиках.

– Это зачем всё?
– спрашиваю глухим голосом.

– Потому что этого никогда не должно быть теперь. Это мой вклад в борьбу с энтропией, если хочешь.

– И что будешь делать с этим?

– Не решил точно. В начале мысль была просто уничтожать их. Потом подумал, что этого делать нельзя. Память должна остаться, как предупреждение. Может лучше сделать музей человеческой жадности? Как считаешь?

– Не знаю.

– Вот именно, - и помолчав, спросил, - Будешь искать со мной? Предупреждаю сразу, дело не простое и опасное. Иной раз сражаться приходилось из-за этих обломков старого мира.

Мы с ним почти год жили в одном модуле, работали нередко вместе в нашем коммунальном хозяйстве, но до этого дня были как будто порознь. Неуютно так, хоть проси перевести в другой модуль. И тут появилось хоть какая-то точка пересечения. Поэтому отказаться я не смог, хотя занятие это мне показалось чистой воды озорством, мальчишеством. На поиск табличек выходили в рейд словно партизаны. Пораньше с утра и порознь шли из коммуны, через разные проходные, с интервалами во времени. Он уже окрестности почти все исходил вдоль и поперёк, а мне интересно было пройтись по дорожкам в полях и тропкам в лесах. Места вокруг красивые, хоть бери мольберт и кисти с собой. Портили всё как раз обломки старого мира... Не только деревни стоят пустыми и порушенными - это уже давно началось, но после многих лет безудержной рыночной экономики и войны брошенные, пришли в негодность и новые посёлки, целые городки, фермы, заводы, базы, склады, сооружения.

И мне если честно не по себе в таких местах. Дома стоят как окаменевшие на свету тролли, разинув пасти, раскинув руки, пялятся мёртвыми глазницами окон. На месте некоторых уже только остовы. Другие с провалившимися крышами, пообвалившимися стенами, без стёкол, с выбитыми дверьми. После одной такой прогулки в брошенный коттеджный посёлок я даже хотел отказаться от этих экспедиций. Гулять хорошо по берегу речки, брести по полю или по лесной опушке, а тут неуютно, страшно, опасно. На голову упадёт кирпич или плита, провалишься куда-нибудь или донесётся эхо войны в виде мины или неразорвавшегося боеприпаса. К тому же, рыскают стаи бродячих собак. Приходилось несколько раз отбиваться камнями, палками и разрядником, который дядя Лёня носил в кобуре на правом бедре. Но встречаются ведь и стаи бродячих людей. Приезжают, шарятся по развалинам, чего-то выискивают. Во взгляде у некоторых мерещится чёрт знает что, хуже, чем у собак одичалых.

– Посмотри на них. Как будто и впрямь наглотались озверина, наркоты этой новой. На четвереньки встанут и завоют, а затем вцепятся в горло.

– Брось. Мы им кажемся не лучше со стороны.

Подходят к нам как-то раз трое. Одеты кто в чём, вид настороженный, странный. Глаза так и бегают. Смотрю дядя Лёня руку отправил поближе к бедру. Те напряглись тоже.

– Не стрельни в нас, отец - хриплым голосом говорит тот что повыше, - Мы тут на задании.

Выставил ладонь, сверкнул милицейским аватаром, на, мол, коннектись в профиль, проверяй личность. Посмотрели, кивнули ему.