Объяснительная

– Не осталось ничего от дороги, считай. Не восстанавливают.

– А зачем оно надо, возиться здесь с ней? Прежние хозяева жизни оставили нам много всего разгребать после себя. И в хозяйстве разруха и в головах.

– Ну полно же ещё осталось бензинового и дизельного транспорта. Могли бы ещё ездить на нём по таким дорогам.

– Нет смысла. Время этих дорог ушло безвозвратно.

Время безжалостно ко всему сущему. Это правда. По-научному называется энтропией.

– Никогда бы не подумала о тебе так плохо...

Ага, кажется он сказал это вслух.

– Прочитал об этом недавно.

– С чего бы это? Полагала у тебя заслуженный ветеранский отдых. Виртуальные квесты и кегельбан. А ты занимаешься философскими изысканиями, оказывается. Не преподаёшь ещё?

– Вроде бы здесь, - буркнул он - Ну постой же, кому говорят.

Марьяна отдала команду. Тяжёлая машина послушно замерла в ожидании.

В последний миг только заметил спрятавшиеся под высокой травой знакомые бетонные плиты. Как будто места эти он помнил отлично. Наездил в своё время сюда немало. И всё-таки едва не пропустил съезд на бетонку. Потому что должно быть искать начал сильно заранее, как только повернули после переезда. Высматривал, высматривал знакомый просвет и вот в нужный момент как раз и потерял концентрацию.

А может интуиция подсказала. В этом месте он всегда нажимал на педаль, притормаживая перед крутым съездом с асфальта на бетонные плиты. Гружённый Камаз тяжело осаживался и нехотя, отдуваясь, словно какой-нибудь вол в упряжи, менял направление, послушно переходил с одной бороны на другую.

Да какая к чёрту интуиция? Профессиональная память. Он же водитель. Все эти вехи пройденных путей, наезженных годами дорог, оно помнило профессионально, до мельчайших подробностей. После контузии едва вспомнил как звали жену, зато помнил каждую выбоину в Тульской, Калужской или Смоленской области. Перед какой притормозить, а где только объезжать по обочине. Куда лучше вообще не соваться в конкретное время. Посреди ночи разбуди, скажет в какой день по какой дороге лучше проехать из пункта А в пункт В.

– Смотри, точно здесь?

– Как будто.

Бетонка уходила в лес почти параллельно дороге и потому всегда была не приметна, пока не упрёшься в неё. Ну и конечно изменилось тут всё кругом. Раньше вот здесь на повороте был покосившийся указатель на пионерлагерь. И въезд был широкий. Тянулась линия электропередач. В одно время ещё вырубали сожранные жуком-короедом деревья стволы складывали возле дороги, потом грузили на лесовозы. Теперь снова всё поросло елями и берёзами, да ещё с бешеным густым подлеском.

– Давай поднимем беспилотник. Полетаем. С воздуха будет понятней.

Вызвала меню и отдала команду. Откуда с крыши кабины в воздух взмыл похожий на серебристое монокрыло беспилотник. Одновременно встрепенулся и дядя Лёня. Подключил в своей кабине трансляцию с беспилотника. Включилась камера. Верхушки берёз и елей. Нитка бетонки. Марьяна направила вдоль неё летательный аппарат. Не столько смотрел, сколько вспоминал раньше, чем зафиксирует камера. Метров пятьсот бетонка шла прямо, затем крутой поворот. После метров через сто перекрёсток. Налево ещё метров восемьсот шлагбаум, дачный посёлок. Ветхие щитовые дома, несколько кирпичных. В них во всех уже давно никакой жизни. Направо грунтовка выходит к пожарному пруду. А если прямо метров триста раньше были ворота пионерлагеря. Перед главным корпусом площадка, круг на котором высаживали детей автобусы.

– Да это место. На круг, к зданию. Подъехать тяжело будет, наверное.

– Ничуть. Сама всё сделает.

Марьяна оставила беспилотник подвешенным над перекрёстком. Увеличила карту, вызвала проекцию машины с прицепом и перетащила изображение на свободное пространство у пруда. Несколько раз изменила положение, добиваясь, чтобы изображение стало из красного зелёным.

– Вот. Так она должна поместиться. Углом и прицеп вот здесь встанет. Он же нам нужен зачем-то? Правильно? А так удобнее будет его нагружать. Поехали.

В автоматическом режиме машина тронулась с места и съехала на бетонку, которая была для неё узка. Молодые деревья по сторонам были тут же смяты огромной массой. Марьяна вручную поправила курс, чтобы двигаться по вырубке, оставшейся от линии электропередач. Другая машина, наверное, не прошла бы. Универсал справился.

– Заодно и расчистим. А уже и до перекрёстка недолго.

Выехав к открытому пространству возле пруда машина сама себя выставила в указанную позицию напротив здания. Замерла, ожидая распоряжений. Беспилотник приземлился на штатное место.

Марьяна открыла колпак кабины. Вышли. Ветер. Не холодный, но свежий. Шумят сосны. Птички слышно чирикают вдалеке. В лесу под деревьями ещё лежат сугробы снега. Земля мягкая, мокрая, с площадки не сойдёшь, чтобы не вымазаться в холодной грязи. В таких условиях хорошо хоть не самому всё делать руками. А поделать есть что.

– Неплохо ты тут потрудился, товарищ, - присвистнул дядя Лёня, - Прекрасная инсталляция.

В глубь леса метров на сто уходила колея, вокруг в художественном беспорядке лежал мусор, набросанный кучками больших и малых размеров. Некоторые кучи ушли в землю, были присыпаны листьями, снегом, угадывались только лишь бесформенные очертания.

– Не только я тут старался, товарищ. Впрочем, в той и вот в той куче узнаю неповторимый свой стиль.

Марьяна метнула в мою сторону такой взгляд, что сразу перехотелось шутить.

Посмотрел на здание. Оно всегда мне не нравилось. Как будто это щербатый вечно злой великан во владениях которого чувствуешь себя незваным гостем. Жёлтый кирпич. Три этажа. Все окна, всё двери, всё демонтировано. Ни одного балкона. Зияют широкие проёмы окон. Внизу по периметру всё укутано молодой порослью. На первом этаже виден только вход, словно провал в подземелье. Трудно представить, что из этих окон когда-либо выглядывали детские мордочки: смешные, красивые, умные. Слышались звонкие голоса смех. Вот здесь проводились торжественные линейки, в общем строю можно было ощутить себя частью чего-то великого, важного... А это место для огромного костра в конце смены. Искры взлетали до самых звёзд.

После костра впятером сбежали погулять к пруду. Вожатые отвлеклись, до отбоя ещё было время. И тут их поймали местные. Деревенские. Пионеры. их боялись больше всего. Жадные. Жестокие. Отчаянные. Отнимут всё что найдут, да ещё и накостыляют. Четверо ребят, двое лет по десять-одиннадцать. Порвали им галстуки, рубашки. Разбили губу, поставили синяк под глазом. В таком виде и вернулся домой. Отец увидел, заржал:

– Вот она, пионерия городская. Вот оно равенство, братство. Семьдесят лет терзают русский народ. Ничего. Скоро конец всему этому...

И верно, это был конец. В том августе он успел должно быть в последний раз.

Вспомнил, что в это месте затем любили проводить время, тусоваться различные экстремалы, странные и не всегда приятные личности. Приезжали разного рода спортсмены - страйкболисты, пейнтболисты, альпинисты. Натягивали ленты, гонялись друг за другом по лесу. Наведывались бывшие пионеры. Ставили палатки, напивались, устраивали танцы на весь лес, гонялись друг за другом по лесу, орали и жгли костры. Пробавлялись сектанты. Тоже жгли не по-детски. Наедались чего-то запрещённого, включали странные звуки и гонялись друг за другом по лесу. Заезжала местная молодёжь из деревни, на машинах, на мотоциклах. Эти были страшнее всего. Жёсткие лица, глаза колючие. Будто ты ворвался в их логово, помешал им закапывать труп... Так ведь и было один раз. Приехал на самосвале. Полиция. Выкапывают труп. Ну хорошо почуял неладное. Не сразу свернул на бетонку, прогулялся, увидел машину служебную. Полицейские были чужие. Парень из местных, сознался, что убил свою бабку и показывает где закопал, под каким деревом. Показалось и лицо знакомым. Не один ли это из тех, что возле пруда? Побежал оттуда. В тот раз чуть ли не единственный, отвёз отходы на полигон, как положено.