Обычная история Гиганта, всех нас и меня

— Завтра мы сможем забрать тело. После того, как проведут вскрытие.

— Не хочу, чтобы маму вскрывали, — его голос дрожал.

— Хорошо, я договорюсь об этом. Может, лучше, поехать ко мне?

Гигант покачал головой. Он не смотрел на меня впервые:

— Надо забрать все из дома, приготовить. Я даже не знаю, в каком платье ее хоронить.

В моем завещании русским по белому было написано: после смерти — кремировать. Я не верил в обряды, молитвы и тем более Бога.

Мы приехали уже ночью. Он впустил меня вперед, включая свет. Я оказался в небольшом помещении, освещенном скромной люстрой. Тут стояли газовая плита, холодильник, стол, сервант. Обои были скромными, в мелкий цветочек. На стене — ковер, в углу над столом — иконы.

— Ванная и туалет чуть дальше, направо. Зал и спальня прямо.

На этом и заканчивался их дом. Сейчас в нем было холодно далеко не от дождей.

Часы громко тикали. В зале я увидел фотографии, стоявшие на полках. Тут была маленькая история взросления Ильи и исчезновения Яны.

Мы с ним помыли руки в крохотной комнатке, большей похожей на чулан. Он дернул за провод, выключая лампочку. Заботливо подав полотенце, он следом за мной вытер руки.

— Надо всем сообщить об этом, — наконец сказал я.

— Кроме учителей и учеников никто не придет. Им я сообщу утром.

— А родственники? Муж?

— Я не знаю, где они, — он остановился перед холодильником, — и не хочу знать. — Моя спина еще немного ломила после того удара. Гигант открыл небольшой голубой холодильник фирмы «Юрюзань». Я еще раз осмотрел кухню и сравнил со своей. Кажется, в этом доме время перестало идти в нулевых годах. — Суп. Хотите? — Я помотал головой, заглядывая в холодильник. — Мама приготовила сегодня утром.

— Я говорил тот раз, что надо было идти к врачу!

Илья повернулся ко мне. Он спокойным голосом произнес:

— Уже ничего не исправить.

Мы находились в зале, который был просторнее кухни, светлее и содержал более приятные тона в дизайне. В их доме было уютно, пахло чистотой, чувствовался порядок.

Гигант достал телефон. Он нажал на мать и выбрал действие «удалить». Я стоял напротив него, пока он, огромный, сильный, плечистый, сидел на диване. Он нажал на стрелку вверх и вниз, но система выдала ошибку, потому что листать было некуда. В его телефоне оставался только я.

—Зачем ты это сделал? — спроси я.

— Они скажут, что абонент выключен или вне сети. Я все равно не дозвонюсь маме.

На столе в зале лежал ее телефон. Он был подключен к зарядке. В этом доме было много вещей, принадлежавших утром Яне.

Но после смерти человека, как правило, все вещи становятся ничейными.

Он смотрел на телефонный список контактов. А я смотрел на его опущенную голову.

Он поднял голову, и впервые за все это время я увидел, что он похож на свою мать только глазами. Они были большими, голубыми, красивыми и...добрыми.

— Спокойно. После всего переедешь ко мне, поживешь месяцок-другой, придешь в себя, и...

— Ее больше нет. — Его глаза наполнились слезами. Он обхватил меня большими руками, прижимая к себе.

Он сидел. Я стоял. Стоял и не мог пошевелиться. Гигант весь сжался, стал жалким и крошечным. Его лицо уткнулось мне в грудь, и я почувствовал, как ткань рубашки становится влажной. Его горячие ладони замерли на моей спине. Несмело опустив руки ему на шею, я приобнял в ответ, касаясь губами макушки и утыкаясь в нее носом.

В доме было холодно не от дождей, а от пустоты. Прижавшись щекой к его голове, я увидел наше с ним отражение в зеркале шкафа. Мы с ним были очень похожи, как и сказала тетушка. И нас роднила ни дорогая одежда, ни черный цвет волос, ни хорошая работа, а одиночество.

Примечание к части

* — описывается время существования СССР, когда паспорт получали в 16 лет.

– 4-

Прошло много дней, много лет,

И бессонных ночей, много зла и потерь,

И в мой маленький мир разломана дверь.

Я слышал только стены, их пульс в моих руках,

Артерии и вены, как сок на проводах.

Эту песню мне присылает Маша. Я включаю ее, когда мы едем домой. Мне хочется хоть как-то отвлечь его.

Гигант не произносит ни единого слова за все время поездки. Только когда мы подъезжаем к дому, он говорит:

— У вас опять на телефон что-то пришло.

Он сидит на переднем сиденье, рядом со мной. Его голова поднята вверх, взгляд устремлен прямо, пальцы сжаты в кулаки и лежат на коленях. Я опускаю свою руку поверх его. У него смуглая и ровная кожа, а у меня — бледная, немного желтоватая. Костяшки выпирают, а синие вены надулись от повышенного давления. Я обвиваю его руку, он переворачивает ладонь и мы сплетаем наши пальцы.

— Все закончилось, — говорю я, подводя итог.

Он хорошо держался все похороны, хоть и плохо пытался скрывать слезы. Под конец, когда мы прощались с ней, он наклонился ко мне и прошептал, что видит, как его мать дышит, и ему кажется, что мы хороним живого человека.

— Я знаю, спасибо.

Мне сложно представить, что творится сейчас внутри него. Я пожимаю плечами:

— Ничего, ты поживешь у меня, — нам всем нужна разрядка.

— Вы меня не оставите?

Я отвлекаюсь и совершенно не замечаю того, что его хватка становится сильнее. Он притягивает мою руку к себе, пытаясь опустить ее на щеку, отчего я наваливаюсь на него.

Тетушка просила назвать мне хотя бы одного человека, которого я мог бы считать своим другом. Как странно, что я не вспомнил в тот момент про Яну.

— Я обещал твоей матери. — Приобнимаю его. Гигант отвечает тем же. Он чуть дрожит, я даже чувствую через ткань одежды, как стучит его сердце.

— Вас держит всего лишь обещание? — Он отталкивает меня. Против силы Гиганта не попрешь.

— Нет, я... — Руки ложатся на руль. Поглаживаю его, пытаясь собраться с мыслями. — Я пока не разобрался в себе, прости.