Обычный день

«Я храбрая, я справлюсь, – подумала Маргарет, – какое это будет иметь значение через сто лет? К тому времени я тоже умру, и кого волнует мебель?

Она принялась размышлять. Взломщик. Сначала вызвать врача, потом полицию, потом ее шурина и сестру. Всем сказать одно и то же, со слезами. Не стоит уделять много времени приготовлениям, чем тщательнее все планируешь, тем больше шансов ошибиться. Она выберется, ее не поймают, если она станет думать о деле в перспективе, а не погрязнет в деталях. Стоит только начать беспокоиться о таких мелочах, как отпечатки пальцев, и все потеряно. Против вас сработает то, о чем вы больше всего тревожитесь, так всегда бывает.

– У тебя есть враги? – вдруг спросила она мужа, хотя и не собиралась задавать.

– Враги? – задумчиво переспросил муж. На мгновение он воспринял ее вопрос всерьез, потом с улыбкой ответил: – Полагаю, у меня их сотни. Тайных.

– Я не хотела спрашивать тебя об этом, – призналась она, снова удивившись.

– Почему у меня должны быть враги? – внезапно посерьезнев, спросил он и сложил газету. – Почему ты думаешь, что у меня есть враги, Маргарет?

– Глупый вопрос, извини. Глупая мысль.

Она улыбнулась, и он улыбнулся ей в ответ.

– Полагаю, молочник меня ненавидит. Я всегда забываю выставить бутылки на крыльцо.

Молочник вряд ли стал бы это делать, он ей не помощник. Взгляд Маргарет упал на стеклянную пепельницу, переливавшуюся в свете от лампы для чтения; в то утро она вымыла пепельницу, и ей ничего подобного в голову не пришло. Теперь она подумала: именно пепельницей; первая идея всегда самая лучшая.

Маргарет встала в третий раз и подошла к мужу сзади, чтобы облокотиться о спинку его стула. Пепельница лежала на столе, прямо перед ней. Маргарет наклонилась и поцеловала мужа в макушку.

– Я никогда не любила тебя больше, чем сейчас, – сказала она, и он, не глядя, протянул руку, чтобы нежно коснуться ее волос.

Маргарет осторожно достала сигарету из пепельницы и положила ее на стол, рядом. Сначала муж ничего не заметил, а потом, потянувшись за сигаретой, увидел, что она не в пепельнице. Он быстро поднял ее и коснулся поверхности стола, чтобы удостовериться, не загорелся ли он.

– Чуть дом не подожгли, – рассеянно пробормотал он.

Когда муж снова развернул газету, Маргарет незаметно взяла пепельницу.

– Больше не хочу, – проговорила она и ударила его.

Когда Барри было семь лет

БАРРИ: Восемьсот девять страниц. Таких больших книг у меня раньше не было.

ШИРЛИ: Долго же ты будешь ее читать.

БАРРИ: Но я не собираюсь начинать ее, пока не лягу спать. Потому что не хочу заканчивать слишком быстро.

ШИРЛИ: Смотри, мистер Унтермейер дал тебе автограф.

БАРРИ: Да, я видел. Теперь у меня есть две книги с именами писателей.

ШИРЛИ: Две?

БАРРИ: Да. Эта и книга Луи Пастера. Потому что на обложке книги Луи Пастера стоит «Луи Пастер» золотыми буквами, красивым почерком, и было бы бессмысленно так писать на обложке, если бы это написал не он, своей рукой. Бессмысленно. Стал бы кто-то еще писать его имя? Значит, теперь у меня две книги. Мистера Унтермейера и Луи Пастера.

ШИРЛИ: У меня есть книги Джея Уильямса с его подписью.

БАРРИ: Ну, ты ведь старше меня.

(Позже. Барри все еще носит с собой книгу.)

БАРРИ: Таких тяжелых книг у меня еще не было.

ШИРЛИ: Что ты только с ней ни делал, только не читал. Перестань носить ее с собой и загляни внутрь, ради всего святого.

БАРРИ: Я уже прочитал историю о Луи Пастере.

ШИРЛИ: (нервно) Ну и как? Все в порядке? Он знает, о чем пишет?

БАРРИ: Да. Хорошо знает. Он знает все факты. Конечно, я не все знаю о других, о ком он писал (неправильно произносит имена) – Лев Толстой или Уинстон Черчилль, но о Луи Пастере, наверное, он все заранее узнал.

ШИРЛИ: Ты напишешь ему и расскажешь о своих мыслях?

БАРРИ: (поразмыслив) Да. Когда я прочитаю еще немного. Сначала мне надо ее взвесить.

ШИРЛИ: Взвесить? Книгу?

БАРРИ: Да. Это очень тяжелая книга, таких тяжелых у меня раньше не было. А еще она стоит шесть долларов и девяносто пять центов, а это почти семь долларов. Думаю, мистер Унтермейер хотел бы, чтобы я узнал, сколько она весит.

ШИРЛИ: И сколько она весит?

БАРРИ: Двенадцать фунтов? Нет, это с моей ногой. Три фунта. Тяжелая книга. Я маленький мальчик и мне тяжело ее носить.

ШИРЛИ: Послушай, зануда. Книги не надо носить, книги надо читать.

БАРРИ: Ну ладно. Я почитаю Марка Твена.

(Позже Барри читает в большом кресле, где обычно делает уроки, сидя напротив Стэнли, тоже погруженного в книгу.)

БАРРИ: Пап, что ты читаешь?

СТЭНЛИ: Моби Дика.

БАРРИ: Сколько в нем страниц?

СТЭНЛИ: О боже, пятьсот или около того. Слишком много.

БАРРИ: (с искренним удовлетворением) Моя книга больше.

СТЭНЛИ: (поясняя) Но я должен прочитать все сноски, и еще переписку Мелвилла, и еще книги о…

БАРРИ: Кто написал твою книгу?

СТЭНЛИ: Герман Мелвилл.

БАРРИ: (с чувством превосходства) Кажется, в моей книге о нем ничего нет. Зато у меня говорится о писателе по имени Лев Толстой.

СТЭНЛИ: Ну, Мелвилл…

БАРРИ: Можешь прочитать мою книгу, когда я закончу. Здесь есть несколько страниц о Дарвине. Они тебе наверняка понравятся.

Перед осенью

Все лето она ощущала растущую тревогу среди деревьев, на лугах, в холмах; каждое утро она замечала едва уловимые следы улиток в огороде. «И деревья гораздо менее полагались на птиц, – думала она, – и громче шелестели на ветру». Она была уверена, что здесь не обошлось без красок; перед внезапной вспышкой зеленого цвета в коробке с красками трава сплющивалась и становилась блеклой и тонкой, как лезвие бритвы, и холмы окутывались туманом перед пурпурным всплеском, так тщательно составленным из синего, красного и белого цветов, а иногда, ближе к вечеру, с добавлением желтого. Даже Дэниел как будто стал меньше мужем, в нем осталось меньше красновато-коричневой уверенности и больше осторожного сочетания сливового оттенка и охры с мазками кисти поверх наложенных красок, чтобы имитировать твид… «Возможно, – подумала она, – рисуй я тщательнее… поскольку все, кроме Дэниела, кажется, живет так долго…»