Обыкновенная война

Из прапорщиков я в полной мере мог положиться на техника, Игоря Карпука – добросовестный парень, инициативный, энергичный. Постоянно работая на технике, он достаточно быстро узнал устройство и особенности эксплуатации техники батареи. Немаловажную роль сыграло и то, что он родом был с Бурятии, откуда была подавляющая масса личного состава. Среди них он быстро завоевал авторитет и солдаты безоговорочно выполняли все его указания. В результате чего получилось так, что замполит Кирьянов был моей правой рукой, а прапорщик Карпук стал, если так можно выразиться – левой рукой.

Старшина же вообще не пользовался никаким авторитетом среди солдат. Он их банально боялся, а солдаты быстро это прочухали и давали ему отпор во всех его начинаниях. Да и я часто его ругал за то, что он всю работу взваливал на одних и тех же безответных, добросовестных солдат.

Среди солдат хорошо узнал тех, с кем мне приходилось часто сталкиваться в период

подготовки батареи. Водителем на мой командирский БРДМ, попал бывший заключённый, рядовой Чудинов – кличка «Чудо». В тюрьму попал по хулиганке, что-то там отсидел, что-то увидел, прочувствовал, чем страшно гордится. Нахватался зековских понятий, законов и пытается здесь этим бравировать. Офицеров и прапорщиков считает «западло», особенно ненавидит старшину, за то, что тот бывший мент. С солдатами живёт нормально, говоря на блатном жаргоне – «Чистые погоны – чистая совесть». Правда, пока выполняет все приказы офицеров и техника беспрекословно, хотя иной раз открыто и нагло саботирует указания старшины, когда рядом нет офицеров и старшина молча проглатывает это, зная о ненависти бойца к нему. Мне старается не залетать, так как я его сразу предупредил – если что, вышвырну. Сержант Алушаев, пулемётчик моей машины, серьёзный и надёжный парень. Санинструктор сержант Торбан добросовестный, но бестолковый. По своей специальности подготовлен слабо и если сталкивается с какой-нибудь болячкой бежит за советом к технику. Игорь, оказывается, неплохо разбирается в медицине – правда, чисто на бытовом уровне. Самое хреновое в санинструкторе то, что он вечно ходит грязный, не соблюдая никакой личной гигиены. Среди командиров машин в лидерах ходят сержанты Некрасов и Фёдор Ермаков. Оба со второго взвода. Правда, краем уха слышал разговор среди солдат, что Фёдор слабоват на выпивку. Андрей Лагерев, командир противотанковой установки с первого взвода – всегда чистенький, аккуратный, но парень с ленцой и сам себе на уме. Такое ощущение, что в любой момент может принести пакость. Командир машины с третьего взвода сержант Рубцов пишет песни, хорошо играет на гитаре. Но в противовес ему его водитель рядовой Снытко. Дылда, самое натуральная бестолочь, вечно грязный и машина у него вечно такая же зачуханная. Хотя, как человек – неплохой парень.

Во втором взводе два сильных сержанта, третий сержант Кабаков, невысокого росточка, худенький. Как командир он ни о чём. Зато с водителем ему повезло. У меня не хватало одного водителя, полк не додал и я не знал, как выкрутиться. А тут подходит рядовой Харитонов: – Товарищ капитан, хочу воевать водителем противотанковой установки, а в батарее не хватает одного водителя. Дайте мне машину, а я вас не подведу. Правда, прав у меня нет, но немного соображаю в технике и умею водить. Отец научил….

Думал недолго: в мирной обстановке на такое предложение от солдата только рассмеялся. Нет прав – гуляй Харитонов. Я за тебя ответственность нести не хочу. Но сейчас задумался лишь на минуту и решил по-военному быстро.

– Хорошо, Харитонов, даю противотанковую установку, Сделаешь – она твоя. – И дал ему один из неисправных БРДМов, как раз Кабакова. Три дня торчала задница из двигательного отсека то Харитонова, то его и Сенченко, то сразу нескольких водителей, которые ему помогали: но через три дня машина была готова и ровно тарахтела двигателем, радуя не только мою командирскую душу. Узнал я и других солдат, сержантов батареи, но это было довольно поверхностные знание, поэтому нужно было не терять времени в эшелоне.

Жизнь в вагоне постепенно наладилась и потекла своим чередом. К личному составу я в основном не лез – так, по очереди выдёргивал их в своё купе и разговаривал с ними за жизнь, прощупывая на что он способен. Солдаты первые двое суток спали, просыпались только покушать или сходить в туалет. Жизнь шла от приёма пищи до следующего приёма, когда все немного оживлялись. Кормили, правда, не ахти как, но мы перед каждым приёмом пищи принимали по сто грамм спирта и всё шло нормально. В офицерском вагоне тоже шла размеренная жизнь. Офицеры под руководством полковника Прохорова, который от дивизии поехал с нами, потихоньку попивали, играли в карты, а когда хорошо поддадут, вызывали техника второй батареи, наливали ему стакан водки и он с удовольствием им играл на гармошке и пел. Интересно было за ним наблюдать из-за особенной артикуляции губ во время пения. Когда он пел, губы у него так складывались, что его лицо становилось похожим на морду обезьяны. Так потихоньку мы ехали и приехали на станцию Таловое Воронежской области, где наш эшелон взорвался.

….Я спал. Спал мой вагон, спал весь эшелон. Мне что-то снилось, причём, очень приятное, интересное и яркое, но в тоже время в мой сон извне упорно пробивались какие-то посторонние звуки, гудки и крики, которые мешали наслаждаться приятными видениями и тревожили даже во сне. И в какой-то момент я с досадой проснулся: эшелон стоял, а из-за стен вагона доносился неясный шум, как раз и явившийся причиной пробуждения. Перевернувшись со спины на живот и чуть приподнявшись, выглянул в окно, за которым вдоль нашего состава, по соседнему пути, метался локомотив, подавая тревожные гудки. Между гудками, высунувшись по пояс из будки локомотива, что-то громко кричал машинист. Но все его слова отскакивали от моего ещё не совсем проснувшегося сознания. Сделав над собой усилие и встряхнувшись, окончательно проснулся и стало понятно, чего он так волнуется.

– …Ну, кто-нибудь проснитесь… Вы… – военные…. Вы же горите….. Пожар в эшелоне…. Сейчас начнёте взрываться. – Локомотив укатил в голову эшелона и голос постепенно затих.

Вскинул руку и поглядел на часы – три часа ночи, пожара в вагоне нет, да и запаха дыма не чувствовалось. Но всё-таки поднялся и затормошил техника с замполитом: – Вставайте, будите командиров взводов и водителей. В эшелоне, кажется, пожар….

Не успел я поставить задачу, как чуть ли не мне на голову, с третьей полки заполошно спрыгнул старшина. Причём сразу же попал ногами в валенки Кирьянова и с диким воплем: – Горим!!! Спасайтесь, кто может…., сейчас будем взрываться…, – устремился в панике по узкому проходу на выход из вагона. Несколько солдат оторвались от подушек, проводили его недоумевающими со сна взглядами и снова уронили головы на постели. Мы быстро оделись и вышли из вагона на улицу. Действительно, в голове эшелона ярко и кроваво горело несколько вагонов и платформ с техникой. Там метались фигурки людей, а в морозном воздухе слышались тревожные крики, которые перебивал зычный, командный, голос. Но это не было бессмысленное метанье – люди организованно пытались или затушить, или хотя бы расцепить вагоны, чтобы огонь не перекинулся на другие вагоны и платформы. Мы же спросонья крутили головами и ни как не могли сообразить, в каком конце эшелона находится техника батарее.

– Коровин, поднимай водителей и одевайтесь. Все должны быть готовы тушить технику, – приказал командиру второго взвода, который выглянул из тамбура, – а мы сходим на разведку. Посмотрим, где наша техника и как там обстановка.

Я, техник впереди, сзади нас ковыляющий Кирьянов, который яростно и зло матерился на каждом шагу из-за того, что валенки старшины были ему очень малы и жали ноги, направились в голову эшелона. Очень быстро разобрались, что наша техника стоит на противоположном конце железнодорожного состава и ничего ей не угрожает, а впереди на нескольких платформах горит техника взвода обеспечения дивизиона, загруженная продовольствием, имуществом и снарядами для самоходок.

Приблизившись к горящим платформам, мы разглядели, что пожар пытаются ликвидировать офицеры и солдаты дивизиона. Большая группа военнослужащих, закидывая снег на машины, пыталась их в безуспешной попытке потушить или хотя бы уменьшить пламя, а вторая, меньшая, предпринимала попытки отцепить горящие платформы, чтобы их потом оттащить на пустырь – в тупик, где они и должны благополучно сгореть и взорваться, причинив минимальнейший вред станции. Но у них ничего не получалось. Всем тушением пожара руководил командир дивизиона майор Князев, зычный голос которого далеко разносился в ночном воздухе. Рядом с ним виднелись фигуры полковника Прохорова и других офицеров. Когда нам оставалось пройти ещё две платформы до горевших машин, чтобы присоединиться к тушению, внезапно и одновременно взорвалось несколько снарядов в кузове одной из горевших машин. В воздухе засвистели осколки и куски раскалённого металла, осыпая суетившихся людей. Мы быстро присели и прижались к колёсам платформ, а остальные повалились на снег.

Как по команде в кузовах горевших машин начали рваться снаряды и гильзы с зарядами. Боеприпасы рвались поодиночке и пачками, разбрасывая вокруг эшелона неразорвавшиеся снаряды, гильзы, остатки ящиков и машин. Всё это сыпалось обильным дождём с неба на людей и раскалённые осколки металла яростно и злобно шипели в снегу, как будто сожалея о том, что они не попали в беззащитные тела людей. Все кто тушил пожар, в перерывах между взрывами, отбежали метров на сто и залегли в снегу, наблюдая, как огонь перекинулся на следующую платформу. Кажется, человек был бессилен перед разгулом этой стихии, кажется, осталось только лежать и ждать, когда всё что должно взорваться – взорвётся и сгорит. Но в цепочке людей, которая лежала и в бессилие наблюдала за пожаром, внезапно поднялась фигурка человека и отважно ринулась прямо в пекло. В свете огня мы видели, как командир взвода обеспечения, а это был он, подскочил к платформе и начал, пытаясь загородиться от жара пылающей на платформе машины, что-то делать со сцепкой. Казалось, что время остановилось. Одежда на прапорщике дымилась и тлела, вот-вот должна вспыхнуть, но продолжал бороться с непослушным железом и в конце концов всё-таки сумел расцепить платформы и ринулся в сторону. Отбежав метров на двадцать от эшелона, он повернулся к тепловозу: закричал, замахал руками, показывая – Трогаййй!!!! Упал на снег и начал кататься, туша всё-таки вспыхнувшую одежду. В выбитых окнах тепловоза, появилось окровавленное лицо раненого машиниста, который махнул рукой в ответ – Понялллл!!!!

И вот…, метр, два, пять, десять, двадцать… – платформы всё дальше и дальше отходят от эшелона. Люди стали подыматься из снега и радостно закричали, видя как тепловоз, уверенно набирая скорость, потащил всё дальше и дальше горящие платформы. А когда они были от нас уже в ста метрах и поравнялись с водокачкой, на средней платформе вспух гигантский огненно-багровый шар от взорвавшегося сразу целиком автомобиля Урал с боеприпасами. Страшной силы грохот и взрывная волна даже на таком расстояние повалило и разметало людей в разные стороны. Крыша водокачки взлетела целиком в воздух, пролетела метров тридцать и рухнула на землю, засыпая всё кругом обломками. Несколько высоких железных столбов линий электропередач вдоль путей были перебиты осколками и упали, обрывая толстые провода, на землю. Тепловоз, вновь изрешечённый осколками сразу встал и загорелся, а из кабины на снег выпала фигурка машиниста, к которой тут же подскочили солдаты и потащили в сторону от пожара и продолжавших греметь взрывов. Нас же взрывная волна швырнула вдоль платформы, около которой мы стояли. Я башкой, хорошо был в шапке, врезался в железный борт и упал на щебёночную насыпь. В полутора метрах от меня, обдирая голые руки об щебёнку, на животе и с отчаянным криком проехал Игорь Карпук и головой воткнулся в сугроб, а между мной и техником, обдав нас искрами, с грохотом упала половинка горящего снарядного ящика. Кирьянов же, отлетев в сторону, утробно охнув и падая, ухватился руками за валенок.