Обыкновенные инопланетяне

Площадь перед управлением встретила его жарой и влажной духотой. Прохладное нутро колымажки поманило привычно, но он преодолел себя и прошел мимо. В колымажке столько маячков, что тут же поймают Цайпаня, и летательный допуск не спасет. Только ногами. На ногах маячков нет. Наверно, нет.

Он сумел перейти площадь. Свернул куда попало, лишь бы уйти с линии возможного прицела. Еще свернул. Побежал, не веря в свою удачу. Неужели спасся? Он бежал, пока не выдохся. Потом остановился и огляделся.

Вокруг были плавни.

– Плавни принимают всех, – прошептал он онемевшими губами. – Плавни… принимают всех.

Обыкновенные инопланетяне

– Плавни принимают всех, – тихо напомнил профессор.

– В объятья – или в зубы, – одними губами улыбнулась бабушка Нико. – Экзотизмы Руфеса целиком знать надо, полицайский ложный лидер! Я – зубы плавней, трепещи, самозванец Хэй Син!

Они стояли друг против друга, настороженные, внимательные. Прицел дыродела уставился профессору прямо в грудь, не увернуться, не прикрыться. Мимо шли редкие утренние аборигены, один, с ушными заглушками на голове, даже чуть не прошел между противниками, но профессор вовремя перехватил его и провел у себя за спиной.

– Айя-каргана!

Профессор еле заметно улыбнулся, и глаза Нико-убийцы сердито сверкнули.

– Нельзя стоять, опасно это, – заметил старик. – Тут непривычный мегаполис, почти без седалищных мест на улицах. Так странно, так необычно. Улицы-прогулялки есть, седалищ нет-не видно. Ищем седалища, да-нет, бабушка Нико? Не как бабушку приглашаю, как юницу! Давно рука в руке не гуляли! Мегаполис странный, да, а прогулялки хорошие, чуть ли не отличные прогулялки! Только сидеть негде. Идешь или так стоишь, дыроделом играешься?

– Стоять опасно – почему?

– А старые мы, вот почему. Суставы болят, когда стоишь. Идешь – не болят, а вот если стоишь… так идет бабушка Нико?

– Пусть идет самозванец Син! Зубы плавней и на вдох не упустят самозванца из прицела!

– Но ты не зубы плавней, – улыбнулся профессор. – Ты – большая тайна, Нико-Пяолян. Уж я-то знаю.

И профессор спокойно пошел вперед. Потом обернулся, оглядел застывшую профсоюзную убийцу.

– Рука в руке, Нико. Рука в руке. Как в юности.

– Не гуляли в юности – ты и я! Что может знать доглядальщик полицайский о тайнах Нико? Ничего! Не догадается даже, не подумает! Догадливых рыбы съели еще в юности! В моей юности, не в твоей, самозванец!

Профессор вздохнул. Протянул руку назад, не глядя, но безошибочно ухватил сухую ладошку главы службы собственной безопасности профсоюзов. И они пошли вместе.

– Дело как раз в твоей юности. В юности, да, и еще в фактах. Есть только один способ познания мира, Нико, только один. Факт к факту, один к одному. Долго, но верно. Я так и делаю. Хожу, смотрю, дышу даже, а факты – они копятся…

– Но не складываются? Тогда ты плохой профессор, хуже, чем полицайский доглядальщик, даже хуже, чем самозванец!

– Нико, – вздохнул профессор. – Красавица Нико. Я ведь помню тебя с юности. Тебя все плавни помнят. Неуловимая, бессмертная Нико. Красотка-убийца с очаровательным голоском, очень-очень необычным…

– Я островитянка, не из мира сего, то Худышка Уй всем поведала!

– А я поэт, Нико, настоящий поэт, ни разу не поддельный. Я целый голос народа слышу. Вот гвардеец Чень. Мастер-наладчик много чего, и говорит, как наладчик, а ругается, так даже как команда наладчиков. Это если не прислушиваться. А прислушаешься – гласные тянет наладчик Чень, не все гласные, только те, какие военные в своих командах тянут. Когда говорит – не тянет, только когда кричит. Так забавно, так неосмотрительно. И пальцами дергает наладчик Чень. Когда опасность – так дергает, что видно. Видно, что это армейский сигнал. А говорит – я гвардеец. А гласные тянет, как в армии тянуть любят, не в гвардии. Так забавно – и почти незаметно. Или вот бабушка Нико, совсем настоящая, даже островитянка…

– Я островитянка!

– Молчу весь.

– Я островитянка! И гласные – не тяну! Говорю, как островитяне говорят, кто в плавнях живет-поживает!

– Как островитяне – но не только. И если б знала, насколько сильно «не только»…

Профессор покосился на замолчавшую убийцу и виновато повел пальцами, мол, больше не буду.

– И сильно «не только»? – неловко спросила бабушка.

– Несильно, – вздохнул профессор. – Но несильные факты тоже должны складываться в картину, они же факты. А не складываются. Ты большая загадка, бабушка Нико. Знаешь экзотизмы Руфеса из тех, что в плавнях давно забыли. Забыли еще до твоего рождения, Нико, вот как. И танцевать любила красотка Нико – и сейчас любит. И видны в танцах островитянки следы школы. Хорошей школы, так специалисты по танцам отметили. Только специалисты факты складывать не умеют, вот и не поняли ничего специалисты.

– А если я…

– И Яна Хэка ты не хоронила, – жестко сказал профессор. – Ян Хэк погиб, правильно знаешь. Балахонник застрелил, тоже правильно. Чего не знаешь – четверо их было, Хэков. Ян Хэк – голос народа, убивают таких. Но знамя борьбы кто-то должен держать, и кто-то должен озвучивать требования профсоюзов. Падает один – на его место встает другой. Тоже – Ян Хэк. И еще кто-то, но кто, уже неважно. Я – пятый Ян Хэк, Нико. Пятый. Но ни одного ты не хоронила. Потому что… орден Насмешников создал я. Я и преемников выбирал. Я же оплакивал и хоронил, и сердце обливалось кровью. Я их всех отправил в посмертие, не забыть того вовек, Нико! А как кончились преемники – самому пришлось встать голосом народа. Вот так-то, большая загадка красавица Нико.

– Я…

– Ты хороший профсоюзный боевик, Нико. Лучше не пожелаешь. Я тебя с юности знаю. Загадочная островитянка с очень высоким образованием, выше не бывает! Тогда ты еще сложнее говорила, сейчас-то научилась простоте, от плавней не отличить. Ты говорила и танцевала, а я неявно рядом стоял – и все видел. И запоминал, факт к факту. Меня тайна хранила, а тебя…

– А меня? – неохотно шевельнула пальцами убийца.

– А тебя я. Живи, красавица Нико, островитянка Нико-Пяолян. Мне дела нет до твоих тайн, только любопытство ученого, прости его. Плавни принимают всех, так Руфес говорил!

– Руфеса не было, – привычно сказала убийца.

– Факт к факту, Нико, факт к факту. И не складываются факты-то, красотка Нико. С тобой не складываются – и вот еще с Руфесом, которого не было…

– Но я действительно глава службы собственной безопасности профсоюзов! – упрямо сказала убийца. – И я хоронила Яна Хэка, помню точно!

– Глава службы безопасности – факт, – спокойно отозвался профессор. – И что Яна Хэка хоронила – непонятный, но факт тоже. Факт к факту, Нико. Служи плавням, как и прежде служила, нет тебе упрека. Плавни принимают всех. Вот что даже скажу: профсоюзное движение вовсе не белхалаш организуют, не по силам это белхалаш. Не по силам и не по уму. Организуют выходцы из господарей, те, кто приняли плавни в свое сердце. Такие, как гвардеец-не гвардеец Чень, как боевой пилот Крылатых властителей Робкая Весна… или вот как большая загадка красавица Нико. Плавни в сердце твоем, ничего больше от тебя не нужно, королева островитянских людоедов Нико!

И профессор так заразительно рассмеялся, что бабушка смущенно убрала дыродел. Впервые за все время разговора.

– Но и в тебе множество загадок, Хэй Син, – заметила она. – Или все же Ян Хэк? Или…

Она задумалась. Потом побледнела. И вытащила дыродел.

– Ты не Ян Хэк, – сказала она тихо. – Ты и не Хэй Син. Я догадалась. Вот только что, вот два вдоха назад.

– Убери оружие, – обеспокоенно сказал профессор. – Аборигены смотрят.

– Смотрят, да не видят. Скажут, бабаи стоят посреди прогулялки, всем мешают, больше ничего не скажут – и не поймут. Возьми дыродел, мой извечный враг-друг. Ты прав: только тайна тебя и хранит. Выстрели в ту, которая догадалась, пусть и дальше хранит тебя тайна.