Очаг и орел

Они мало разговаривали. Несколько раз Эспер пыталась заговорить с Ивэном о его картинах, но он всегда уходил от этих разговоров, прерывая ее осторожные вопросы физическим контактом, притягивая ее ближе к себе и лаская; молодая кровь Эспер начинала играть, и она тут же забывала, о чем спрашивала. В течение этих трех недель Ивэн был занят только Эспер. Он купил ей зеленое шелковое платье в магазине готового платья Стюарта, цена на него была снижена из-за того, что фасон немного устарел. Ивэн настоял, чтобы Эспер носила его без кринолина, их не волновало то, что фасон вышел из моды, потому что болотно-зеленый цвет был к лицу Эспер.

Впервые она надела это платье, когда гордо позировала ему на фоне драпировки из зеленого сукна. Струящийся шелк делал Эспер изящной, как папоротник, ее волосы свободно ниспадали на плечи рыжевато-золотистыми локонами, как это нравилось Ивэну.

— Ах, Эспер, — пылко вскрикнул он, — ты похожа на сноп огня на колонне из яшмы.

— Правда, дорогой? — прошептала Эспер и бросилась мужу на шею. — Ты разве не хочешь меня нарисовать такой? А?

— Как-нибудь потом, — целуя ее, беспечно ответил Ивэн.

Эспер настаивала, озадаченная тем, что он выпустил ее из своих объятий. Ведь их сблизило именно его намерение нарисовать ее.

— Или по-другому, совсем без одежды, если ты, конечно, это никому не покажешь.

Эспер залилась краской. Было удивительно, как быстро она привыкла к своей наготе, будучи вначале застенчивой.

— Ты по-всякому хороша, моя марблхедская красавица, — произнес Ивэн.

Эспер показалось, что она, как и в день их свадьбы, услышала скрытую иронию в его голосе.

Опустив руки, она отвернулась от мужа, но он, смеясь, опять притянул ее к себе.

Перемена в их отношениях наступила внезапно. Однажды вечером, в конце июля, прогуливаясь, они забрели дальше обычного. Ивэн, который, как и она, выказывал малый интерес к тому, что они ели, сказал, что ему надоело пиво и что им стоит сходить в маленькое французское кафе на Брум-стрит. Эспер это предложение понравилось, но позже она была крайне удивлена, оказавшись в маленькой комнате с кафельным полом. Владелец заведения дружески приветствовал Ивэна.

— Мы так давно не видели вас, месье Редлейк, — воскликнул он, вытирая руки о запачканный фартук, его круглое лицо было приветливым. — Сегодня у нас ваше любимое блюдо — rognonsenbrochette.

— Отлично, — с очаровательной улыбкой ответил ему Ивэн. — Да, я здесь давно не был, — он замолчал на минуту, — а это моя жена.

Эспер простила ему заминку, сначала она и не поняла, что услышала эту фразу впервые. Уже долгое время они ни с кем не общались.

— Добро пожаловать, мадам, — хозяин слегка поклонился и по-французски сказал Ивэну. — Она очень красива.

Ивэн кивнул, но Эспер эту фразу не перевел. Он погрузился в сосредоточенное изучение меню. Эспер села подле него и постаралась изобразить заинтересованность.

Принесенные блюда выглядели довольно странно. Взять, к примеру, тушеные почки без всякого гарнира, ничем не приправленные. Ма сгорела бы со стыда, если бы ей пришлось подать такое постояльцу. И опять это кислое красное вино, которым Ивэн угощал ее в первый день их знакомства.

— Это напоминает мне... — мягко начала Эспер, ставя свой стакан на стол и влюбленно глядя на него, — о, Ивэн, ты помнишь?

Но муж не слушал ее, он смотрел на двух входящих молодых мужчин. Они подошли к столику, и Ивэн поднялся.

— Привет, Лафарж, — поздоровался он, — я так надеялся встретить вас здесь.

Вошедшие поприветствовали его, сдвинули столы и сели рядом с ними. Эспер была представлена, одарена двумя заинтересованными взглядами, несколькими вежливыми фразами и тут же забыта.

Молодые люди были художниками, кажется, их звали Джон Лафарж и Гомер Мартин, оба были чуть старше Ивэна, им было около тридцати.

Их разговор был совершенно непонятен Эспер.

Мистер Мартин рассказывал о своем посещении места, которое называлось Андирондак, где, как ему показалось, ему удалось достичь точности оттенка. Также он говорил о ком-то по имени Коро, которым он восхищался, это был кто-то из Франции. Мистер Лафарж также много говорил о Франции, казалось, он хорошо знал эту страну, он упомянул названия каких-то школ.

Ивэн в основном очень внимательно слушал. Иногда он задавал вопросы, в которых встречались какие-то странно звучащие слова: гуашь, лессирование, перспектива.

Покончив с едой, они с явным удовольствием пили какую-то ужасного вида густую жидкость, называемую кофе, этот кофе никак не напоминал тот, который подавался в «Очаге и Орле». Этот был в маленьких чашечках и имел какой-то дикий вкус.

Потом приятели начали обсуждать художественные галереи города, на что Ивэн сказал;

— У меня мало что есть, но я надеюсь что-нибудь продать в «Лидс» и «Майнерс», мне нужны деньги.

Улыбнувшись, он впервые за весь вечер посмотрел на жену. Остальные также улыбнулись и посмотрели на Эспер, а мистер Лафарж галантно обратился к ней:

— Наш разговор был скучен вам, миссис Редлейк, если, конечно, вы к этому еще не привыкли?

— Не привыкла, — краснея, согласилась она. — Но ничего страшного, — она нервно отодвинула кофейную чашечку и с мольбой посмотрела на Ивэна.

— Эспер родом из Марблхеда, — пояснил он, — она оттуда никогда не выезжала. Там в основном говорят о рыбе, содержании гостиниц и море.

Он не предал ее, его тон был вполне доброжелательным, но все равно ей было больно — Ивэн отделил ее от себя. Он говорил о фактах, к коим не имел никакого отношения, как сторонний наблюдатель.

— Это весьма интересно, — мягко сказал Лафарж, — очаровательный город, я слышал о нем. — И мистер Мартин поддержал их, сказав, что ему не удаются морские пейзажи, ему больше импонирует побережье.

Эспер не знала, что им ответить. Был ли Марблхед «очаровательным городом»? Эти пустые слова зазвучали в ее голове, как «бим-бом» или «дин-дон». Она терпеливо улыбнулась и посмотрела вниз, на скатерть.

Лафарж был добрым и чувствительным человеком, чье мировосприятие было обострено постоянным нездоровьем. Он заметил, что молодая женщина была в замешательстве.