Очень странные миры

– Это какая-то ошибка, Жак, – мягко возразил Кратов. – Я встречал множество женщин, которым ответственные посты вовсе не мешали сохранять полное очарование.

– И наверняка они употребляли свое пресловутое очарование затем, чтобы чего-то от вас добиться, – проворчал Мадон. – А не добившись, сей же час избавлялись от него, как от ставшего ненужным делового костюма.

– Не понимаю, чем вам так насолили женщины, – пожал плечами Кратов.

– Для того у них имелись возможности, – уклончиво сказал Мадон. – И ни одна не была упущена.

– Что, тоже не спится? – спросил Белоцветов.

– Огромный корабль, – сказал Мадон. – Гулкий. Практически начисто лишенный звукоизоляции. – Белоцветов покраснел. – Совершенно пустой.

– Ну уж и пустой, – возразил Белоцветов. – А эмбрионы?

– Ни одной живой души на борту, – продолжал Мадон. – Одни эмбрионы, и те неизвестно чьи.

– Не преувеличивай, – сказал Белоцветов. – Прекрасно известно, чьи эмбрионы. Я уж наизусть выучил: получатель груза – доктор Ксавьер Монтойя, Авалонский филиал Института агрохимерогенеза, сектор пикноморфоза…

– Я имел в виду – неведомо, что за твари из них должны вылупиться, когда наступит пора, – сказал Мадон. – Все эти термины – агрохимерогенез, пикноморфоз… согласитесь, звучат весьма зловеще.

– Ну, не знаю, – сказал Кратов с сомнением. – По-моему, речь идет о каких-то биотехнах, преобразующих здешние хляби в нечто плотное и пригодное для возделывания.

– Глупая затея, – возразил Мадон. – Тратить столько сил и здоровья, не говоря уже о материальных ресурсах, чтобы обратить никому не нужные поля жидкого дерьма в жалкое подобие аргентинских пашен! Неужели всем этим людям нечем – и, самое главное, негде! – заняться?!

– Да ведь все очень просто, – сказал Кратов. – Есть люди, которым неинтересно сидеть там, где тепло, сухо, приятно пахнет, а кругом бегают сервомехи, которые рыхлят почву, на корню выжирают всякий сорняк, а в свободную минуту разносят среди зрителей холодное пиво. По какой-то причине им интересно быть здесь, жить здесь и работать здесь. А заодно и придавать этому не самому симпатичному местечку некоторую видимость комфорта.

– Опять же Башня, – промолвил Урбанович так, чтобы услышал Кратов.

– Вы оптимист, Консул, – с горечью заметил Мадон. – Вам по должности полагается. Человек, искренне верящий в идеи пангалактической культуры, не может не видеть во всем одно лишь доброе и светлое. А я, горемычный пессимист и, хуже того, мизантроп, по вашей воле оказался между молотом и наковальней. То бишь между смрадной планетой и пустой железной коробкой, битком набитой зародышами каких-то химер.

– Мизантроп, который сознает себя мизантропом, не безнадежен, – заявил Ветковский.

– Либо кокетничает, – присовокупил Урбанович. – Такой специальный кокетливый мизантроп.

– Мог бы мне сказать, – пожал плечами Белоцветов. – Я, так уж и быть, остался бы на «Тавискароне». Хотя ошвартоваться на новой для тебя планете и не переночевать в местном отеле – это немного неестественно.

– Я знаю, что для тебя естественно, а что нет, – сказал Мадон. – Но одно из немногих достоинств этого мира – отсутствие видимого присутствия женщин…

– Прекрасно сказано, клянусь честью! – снова рассмеялся Ветковский. – Отсутствие присутствия! Непременно вверну в одной из своих презентаций.

– На самом деле, я видел здесь вполне живую женщину, – сказал Урбанович. – Она сопровождала вашего мастера в направлении офиса администрации. Это было два часа назад.

Белоцветов встрепенулся и молодцевато развернул плечи, а Мадон скорбно спросил:

– И, конечно же, с тех пор никто его больше не встречал?

– Откровенно говоря, нет, – кивнул Урбанович. – Но, коль скоро вас волнует безопасность командора, в некотором отдалении за ним следовали господа Брандт и Грин. И, коли уж на то пошло, дама была достаточно пожилая.

– Не станет же эта пожилая дама есть троих звездоходов сразу, – серьезно заметил Белоцветов.

«Меня окружает какой-то кошмар, – подумал Кратов. – Я видел кошмар во сне, а проснувшись, обнаружил, что один кошмар попросту сменился другим. Я сижу на чужой планете в компании немыслимых раздолбаев и слушаю их бессвязные беседы ни о чем. Чем темный зверь хуже того же Белоцветова? И от того, и от другого, кажется, нет спасения. Стоило ли лететь за парсеки и парсеки от Земли, чтобы подвергнуться таким истязаниям мыслей и чувств? Разумеется, никто не ожидал, что мир, словно бы в насмешку и надругательство названный Авалоном, хотя бы в небольшой степени будет соответствовать собственному имени. Сплошь и рядом в Галактике имена планетам даются не за достоинства, а вопреки изъянам. Самая жуткая планета, на которой я побывал, называлась, между прочим, Тенерита, что в переводе с магиотского означает „нежность“. Ничего, хотя бы отдаленно претендовавшего на эпитет „нежный“, там не было и быть не могло, потому что каждые полчаса все взрывалось, извергало потоки лавы и гейзеры черной кипящей жижи, и оказался я там потому лишь, что нужно было эвакуировать каких-то сумасбродов-кладоискателей, купившихся на имя, а на стационаре „Кархародон“ в ту пору сложился непредвиденный и жуткий дефицит драйверов. И более прелестных девушек, чем на планете Тартар, я в жизни не встречал: все как на подбор крупные, сильные, с длинными мускулистыми ногами, с улыбками от уха до уха, все без изъятий с высшим ксенологическим образованием, и все, так и стоит перед глазами, обожали купаться нагишом в прозрачнейших и чистейших местных озерах… К чему мне снился зверь? К чему судьба занесла меня на Авалон? Какой в том смысл?.. А может быть, и нет никакого смысла, и бесполезно его доискиваться, а все дело в том, что я подсознательно, втайне от самого себя, всеми силами удлиняю свой путь, пытаясь отсрочить неминуемую развязку чрезмерно затянувшейся истории о рациогене и экзометральных зверях. Я даже могу предполагать, чем все закончится. И мне вовсе не нравится такое завершение моего… гм… анабазиса, но неприятная особенность высшей драматургии заключается в том, что там детально расписаны не только все роли, но и финал. Так что мои жалкие попытки столкнуть строго расписанный сценарий в импровизацию и хеппенинг обречены на провал. И как бы еще режиссер не осерчал на лицедея, несущего отсебятину…»

4

Голос Белоцветова отвлек его от тягостных размышлений и вернул к реальности:

– …Я тоже слышал про Авалонскую Башню. Но поначалу путал с Вавилонской. А затем предполагал, что это какое-то природное образование, пока не повстречал вас.

– Собственно, с Башни все и началось, – объяснил Урбанович. – Это уж потом, много позже здесь обосновался ваш клиент, доктор Монтойя, со своими агрохимерами, когда ко всеобщему удивлению обнаружилось, что здешние ландшафты сулят некие дивные открытия в области терраформ-технологий и прикладного почвоведения. Это к вопросу о жидком дерьме… Поначалу имел место небольшой ксенологический форпост с десятком энтузиастов, которым никто не верил, от которых никто ничего не ждал, как оно, впрочем, и случилось.

– Странно, что я ничего не слышал, – сказал Кратов. – Ни о какой Башне.

– И вправду странно, – усмехнулся Ветковский. – Вам не кажется, Консул, что вы выпали из профессионального дискурса?

– Перестань, Лев, – поморщился Урбанович. – Доктор Кратов не обязан знать обо всем. Никто не обязан знать обо всем, даже тектоны. Хотя они-то как раз изо всех сил стараются ничего не упустить из виду… Вот здесь сидят три весьма приличных и уважаемых ксенолога. И пусть теперь поднимут руки те, кто слыхал, к примеру, об Эрандекском криптополисе.

Кратов с охотой поднял руку.

– Я ответственный специалист, – объявил Ветковский. – Если о чем и не слыхал, то не стану и притворяться.

– А о трансмантийных катакомбах Онатаршохана? – спросил Урбанович.

Кратов повторил свой жест. К удивлению ксенологов, к нему присоединился Мадон.

– Я работал на стационаре «Сирано де Бержерак», когда были найдены катакомбы, – пояснил тот в ответ на недоумевающие взгляды. – А потом трижды высаживался на Онатаршохане вместе с Арланом Бреннаном. Неприятное местечко, доложу я вам. Постоянный мороз по коже. Кажется, что все, кто там умер тысячи лет назад, на самом деле вовсе не умерли, а лишь дремлют и с неудовольствием поглядывают на непрошеных гостей из своих гробниц.