Очень странные миры
Шрифт:
– Конечно, я исчезну. Уходить надо красиво и вовремя. У вас точно нет сигареты? Дым, прощальный взгляд из-за сизого облачка, с той стороны… А ведь вы никогда не узнаете, Консул, что было внутри Башни. И эти милые энтузиасты никогда не узнают. Другой мир, другая парадигма. Громадный сундук новых игрушек. Но это ваш выбор… который вы всё еще можете изменить. Не хотите, нет? Я обязана была спросить. – Она легко поднялась на ноги и потянулась, как маленькая пума. – Вот еще что… не думаю, что открою вам нечто новое. На самом деле, что бы вы ни думали, генетически я – юффиэй. Но моя родина не Яльифра.
Она выжидательно молчала, и спустя минуту, показавшуюся бесконечной, Кратов спросил:
– Потерянные корабли Мейал-Мун-Сиар? Осколки Великого Разделения?
– Ойе ма, – разочарованно сказала Лилелланк и негромко поаплодировала. – Консул, вы и вправду тот, кем вас считают. Я желала бы провести рядом с вами намного больше времени, но вы, злодей этакий, не оставляете мне шанса… Человечество топчется на крохотном пятачке галактической
– Зачем вы мне говорите об этом сейчас?
– Все еще не теряю надежды выполнить миссию.
Усмехаясь, Кратов промолвил:
Хоть еще я не знаю Той белой горы Сираяма в Коси, Куда ты уезжаешь, Но в снегу постепенно По следу твоему я отыщу ее. [13]Женщина приоткрыла рот, как бы в изумлении. Но затем взгляд ее сделался лукавым, и она ответила:
Тебе в спутники назначенную душу мою зачем в тревожном небе ты оставляешь? [14]13
Ямато-моногатари (2-я половина X в. н.э.). Перевод с японского Л. Ермаковой.
14
Там же.
– Лилелланк, – сказал Кратов проникновенно, – ведь вы – не единственная, верно? Вы и этот ваш… – Он раздельно и со вкусом продекламировал: – Уинхемраанийский гуманитарный университет потерпели фиаско… но одной попыткой дело не ограничится, не так ли?
– Ничто и никогда не оканчивается окончательно, – произнесла женщина, изящно воздев указательный пальчик. – Ойе ма, какая неуклюжая тавтология, вдобавок отягощенная аллитерацией! Мне следует больше работать над человеческой грамматикой… хотя теперь-то уж зачем? Прощайте, Консул. Вы забавный, правда.
Дверь за ней закрылась.
«Прощай, Снегурка», – подумал Кратов. У него так и не получилось как следует на нее разозлиться.
Часть третья
Стояние на Тетре
1
Экзометральный переход – это приключение особого рода. Тут сгодится любая аллегория. Камень, брошенный с высоты. Стрела, расставшаяся с тетивой. Артиллерийский снаряд, покинувший пушечное жерло без надежды вернуться. Нечто отправленное в неуправляемый полет до момента соприкосновения с намеченной целью. Ни свернуть, ни остановиться. Впрочем, остановиться, то есть выброситься из экзометрии в субсвет, вполне возможно. Затруднение в том, что никогда не знаешь, где окажешься в результате. И если это будет межзвездная пустота, а не атмосфера планеты, скопище астероидов или недра звезды, то можно считать, что повезло. Поэтому разумнее всего не испытывать судьбу и лететь или падать, кому какое сравнение ближе, но до конца.
А еще это тяжкое испытание для праздного пассажира на грузовом транспорте. Долгие часы, а то и дни, которые нечем заполнить. Отсутствие всего, что входит в типичное представление о досуге. Ни баров, ни игровых залов, ни бассейна. Голые стены, скучные коридоры, равнодушная к чужим переживаниям команда. Экипаж по крайней мере может заняться штатным обслуживанием бортовых систем, до которых на стоянках руки доходят в самую последнюю очередь, а то и не доходят вовсе. Пассажиру поучаствовать в этом не самом увлекательном времяпрепровождении, разумеется, не предложат. Его удел – торчать в своей каюте, изнывая от зевоты. Либо же пасть в объятия увеселительной фантоматики, пережить какое-нибудь безумное приключение в самых неукрощенных джунглях Галактики, в подводных лабиринтах с кошмарными чудищами за каждым поворотом, на ледяных вершинах невообразимо высоких гор. Наконец, плюнуть на все и проспать весь полет в мягких лапах гибернатора… Кратов был готов к любому выбору. На беду, скоро выяснилось, что на борту «Тавискарона» отсутствовали фантоматоры, даже самые простецкие. (Элмер Э. Татор: «Но мне и в голову не приходило… Кто бы мог подумать… Это же пустая трата бесценного времени… Экипажу всегда найдется работа… Ах да, ты же не член экипажа, Кон-стан-тин…») Гибернаторы, впрочем, наличествовали, и Мадон не нашел лучшего времени,
чтобы заняться их профилактикой. Оставалось одно: скучать и зевать, зевать и скучать.Очень скоро Кратов, совершенно обалдевший от безделья, устремился в коридор. Корабль показался ему вымершим. Вывернувший из-за угла Брандт, безмолвный, каменноликий, оживления ландшафту не прибавил. Глядя куда-то в пространство, он обогнул Кратова, будто некстати подвернувшуюся под ноги декоративную вазу, и сгинул в недрах ангара. «Что-то с ним не так, – подумал Кратов, с подозрением глядя ему вслед. – Может быть, он робот?» Ему понадобилось некоторое усилие, чтобы избавиться от этой богатой мысли.
Спустя несколько минут ноги сами привели его в кают-компанию.
Там было тихо, как и на всем корабле. Горел мягкий рассеянный свет. На длинном столе со скругленными краями стоял прозрачный кофейник. В придвинутом к столу кресле, держа на весу большую белую кружку с дымящимся кофе, сидел бортовой медик Роман Мурашов. Он был закутан в малиновый махровый халат, из-под которого виднелась часть форменной фуфайки с начальными буквами имени корабля. Глаза Мурашова были закрыты, а свободная от кружки рука лежала на стопке листов плотной бумаги, с расстояния нескольких шагов выглядевших абсолютно чистыми.
– И я вас понимаю, – сказал Мурашов, не размыкая век.
Он с первой же встречи показался Кратову человеком весьма проницательным – в смысле, близком к буквальному. Если и существовали в природе натуральные телепаты, то Мурашов явно входил в их число (к ним же безусловно относилась девочка Рисса с острова Ферма, другой знакомый Кратову живой феномен). За исключением этого редкостного качества, да еще, пожалуй, чрезмерного пристрастия к латинской фразеологии, что не всегда оказывалось к месту, сам Мурашов выглядел довольно заурядно и внешностью был наделен непримечательной: простецкая маловыразительная физиономия, короткие рыжеватые волосы, средний рост, среднее телосложение, в общем – все среднее. Вот разве что глаза, холодно-зеленые и неподвижные, немигающие, как у рептилии, неприятно и даже несколько настораживающе контрастировали с внешней простотой и усредненностью. При первом знакомстве Кратов сразу же ощутил подсознательное и труднообъяснимое неудобство в общении. Поломав голову, в чем тут дело, он заподозрил в Мурашове человека-2. А утвердившись в подозрениях, задал тому прямой вопрос, на что получил прямой и обстоятельный ответ. Нет, Роман Мурашов, с его слов, человеком-2 не был, хотя, если уж совсем честно, не отказался бы. Коли не врут популяризаторы науки, люди-2 практически – вернее, технологически – бессмертны, способны адаптироваться к самой неблагоприятной окружающей среде, наделены абсолютным эмоциональным самоконтролем и близки к абсолютному же контролю над собственным метаболизмом, а это Мурашову казалось очень заманчивым. Человек-2 из него вышел бы хоть куда, но бодливой корове бог рог не дает. К тому же люди-2 все поголовно приличные эмпаты, но вот телепатов среди них нет по определению, поскольку телепатия как физиологическая функция живого организма в силу уникальности и малоизученности пока формализации не поддается. По неподтвержденным слухам, какой-то вундеркинд с какого-то детского острова в Юго-Восточной Азии якобы нашел практическое решение этой задачи, пусть и в какой-то чрезвычайно специфической форме, но по крайней своей младости и безграмотности изложить собственное прорывное открытие в формальном виде еще не может, а те, кто может и владеет необходимой эрудицией и тезаурусом, со своей стороны, не в состоянии понять слова и досадливые жесты самого вундеркинда, так что придется подождать, пока юное дарование подрастет и само все сделает, а прозвище означенному вундеркинду – Виктор-То, сиречь Большой Виктор… Затем Мурашов впился в Кратова своим мертвящим взглядом и в свою очередь задал прямой вопрос: не обманывают ли его, Мурашова, ощущения, что доктор Кратов каким-то манером изрядно осведомлен о событиях на упомянутом детском острове в непосредственной связи с Виктором-То?
Поэтому сейчас, располагаясь в кресле напротив, Кратов имел все основания устало проронить:
– Опять за свое, док?
– Я не читаю мысли, – терпеливо сказал Мурашов. – Omne nimium nocet. [15] Что за странные фантазии… У вас на лице написано, что вы изнываете от скуки. Вы натура энергичная и деятельная, запирать вас в жестяной коробке без малейшей возможности самореализации все равно что бросить в бочку два громадных куска урана или что там у предков употреблялось для цепных реакций…
15
Все излишнее вредит (лат.).
– Но вы не смотрите мне в лицо, – заметил Кратов.
Мурашов наконец открыл глаза и впервые поглядел на Кратова с некоторым даже любопытством.
– Я видел ваше лицо нынче утром, – сообщил он. – Такое зрелище врезается в память. Не думаю, будто что-то могло измениться к обеду. Кстати, скоро обед. А это значит, что наши добрые труженики покинут свои норки и скрасят вашу хандру незатейливыми быличками из межгалактического быта.
– Не преувеличивайте, док, – сказал Кратов. – Никто из нас еще ни разу не покидал пределов нашей Галактики. Все, что с нами происходит, ограничено Внешним Рукавом. Мы все еще топчемся на крохотном ее пятачке, – добавил он, вспомнив недавнюю беседу с загадочной девицей по имени Лилелланк.