Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)
Шрифт:
Переход от доклассового общества к феодальному в древней Руси обусловлен прежде всего существованием сельской общины. В условиях созревания рабовладельческого общества в Средиземноморье община не успела сложиться к тому времени, когда родовые отношения, под влиянием торговли и развития денежного хозяйства, разлагались и на основе патриархального рабства возникало классовое общество, общество рабов и рабовладельцев. В древней Руси торговля, ростовщичество, денежное хозяйство в период складывания классового общества, в конце VIII–IX и в начале X в., несмотря на свое абсолютное развитие, не играли столь существенной роли, как в древней Греции и Риме в стадиально ту же эпоху.
Ф. Энгельс указывает: «Для того же, чтобы рабский труд сделался господствующим способом производства в целом обществе, общество должно достигнуть гораздо высшего развития производства, торговли и накопления богатств». [454]
Род трансформируется «в локализированный микрокосм» — общину, вервь, с ее устойчивостью и застойностью.
«Где патриархальный род успел переродиться в сельскую общину, там создаются особо благоприятные предпосылки для возникновения феодализма — как путем захвата общинной земли выделившимися из среды самой же общины, но оторвавшимися от нее богатыми, военизированными и потому сильными людьми, превращающимися в феодалов, так и путем подчинения общины и обложения ее данью, превращающейся в ренту-налог в результате завоевания». [455]
454
Энгельс Ф. Анти-Дюринг. Партиздат, 1932. С. 114.
455
Равдоникас В. И. Маркс — Энгельс и основные проблемы доклассового
В условиях существования общины ее структурная устойчивость препятствует развитию рабовладения, так как последнее потребовало бы коренной ее ломки, тогда как при феодализме она продолжает существовать, но превращается из организации свободных в организацию зависимых.
«Для сельской общины путь к феодализму значительно естественней и проще, чем путь к рабовладельческой формации». [456]
Таким образом, внутренние, имманентные условия развития общественного строя порождают на территории древнерусских княжеств из доклассового общества феодализм, а не рабовладельческую формацию. Конечно, в условиях феодального окружения Русь не могла начинать с античного рабства, но несмотря на большое значение внешних факторов, вроде влияния Византии и Хазарии на процесс складывания феодальных отношений, обусловленного втягиванием определенных слоев общества славян, финнов и т. д. в орбиту их влияния путем торговли, походов, участия в дружинах и т. д., все же первенствующее значение следует придавать именно первым, т. е. внутренним причинам.
456
Там же. С. 189–190.
Для Ленина не было сомнений, когда датировать развитие феодально-крепостнического строя в России. Этой датой для Ленина были времена «Русской Правды». [457] Начало крепостничества Ленин относит к IX в., т. е. ко временам образования Русского государства, но нельзя думать, что в IX–X вв. вся древняя Русь, и в том числе Северская земля, представляла собой нечто единое в смысле развития феодализма. Вокруг таких центров, как Чернигов, Переяславль, Любеч, Курск, Рыльск, Путивль, Донец, Ницаха, Гочево и, по-видимому, ряд других, имена которых до нас не дошли, создавался ранний феодальный мир. Это были типичные города — феодальные центры с дружинниками, ремесленниками, купцами, зависимым населением: челядью и т. п. [458] В определенном радиусе располагались феодальные владения и жил сельский зависимый люд. Число зависимого люда все время быстро увеличивалось, и в этом круге все более и более сокращался сектор еще свободных общинников. Степень угнетения высока, последнее близко к рабству. Эти центры окружены еще морем общин, среди которых идет автохтонный процесс выделения феодалов. Последний ускоряется включением районов, население которых ранее было обложено Только лишь данью, в орбиту влияния крупных феодальных центров. Общинник превращается в зависимого смерда, земля его экспроприируется, а господствующая знать — «лучшие мужи», «нарочитая», «старая чадь» и т. д. — при оказании покорности входит в состав дружинников князя, а при сопротивлении уничтожается. Феодализм растет вширь и вглубь, перерабатывая и уничтожая родовые отношения. В этом отношении характерны ход исторического развития и социальные отношения, установившиеся в земле радимичей, захваченной феодалами Северской земли. Те же процессы, которые шли в Северской земле, т. е. выделение ремесла, социальная и имущественная дифференциация, выделение дружинной прослойки Б. Рыбаков отмечает и у радимичей, но все шло гораздо медленнее и не столь интенсивно, как в земле северян. В работе Б. Рыбакова, к которой мы и отсылаем интересующихся подробнее вопросом о хозяйстве и социальной структуре радимичей, [459] есть указания на то, что выделение местной дружинной феодальной прослойки тормозилось тем, что результат ограбления радимичского смерда шел главным образом не в пользу дружинной прослойки, а в пользу черниговских и киевских феодалов. Несмотря на то, что полюдье отбило от местной знати объект ее эксплуатации, она сама стала входить в состав черниговской княжеской дружины. [460] Таким образом, автохтонный процесс выделения феодализирующейся верхушки идет различными путями в зависимости от степени и формы влияния окружающего феодального общества.
457
Ленин В. И. Соч. Т. III. С. 142, 150; Т. XI. С. 98; Т. XVII, ст. «О левонародничестве и марксизме»; Т. XXIV.
458
Типичным примером такого феодального центра, развитие которого прервалось в XIII в., является Донецкое городище. Расположено оно в 7 км от Харькова, близ с. Карачевки, на правом берегу р. Уды, и тянется в длину на полтора километра. Население частично жило еще в землянках, но уже иного типа, отличных от землянок VIII–IX вв. землянки, обмазанные глиной, имели столбы по углам, служившие опорой для крыши и кое-где были облицованы досками. Внутри землянок — печи и лежанки. Налицо следы ремесленной деятельности: железный шлак, полуобработанная кость, оленьи и лосиные рога, гончарные круги, осколки посуды с клеймами, тигли, формочки и матрицы для отливания металлических изделий, пряслица и т. д. Жители Донецкого городища знали развитое земледелие (о чем свидетельствуют находки различных злаков и муки грубого помола, зернотерок, жерновов), занимались охотой, рыболовством, скотоводством. Масса всяких украшений, своего изделия и привозных, восточные монеты, раковины каури, гирьки от лесов указывают на широкие торговые связи. Находки оружия говорят о выделившейся прослойке феодалов-дружинников. Подобного же рода материалы дают раскопки городищ у с. Ницахи Харьковской области и с. Гочева в Курской области См. ук. соч. А. Федоровского и соч. Городцова в «Трудах XII Археол. съезда». Т. I, и др.
459
Рыбаков Б. А. Радзімічы.
460
Там же. С. 117–140. См. также: Грушевский М. С. Чернигів і Сіверщина в українськії історії // Сборник «Чернигів і північне Лівобережжя». С. 109.
Не менее интересна история и другого племени, вошедшего в состав Северской земли, а именно вятичей. Но если радимичи, наконец, дождались своего исследователя, обрисовавшего путь их развития, то работа А. В. Арциховского «Курганы вятичей» написана давно и проблемы не исчерпывает. Вятичские курганы характерны своим бедным инвентарем. Орудий труда найдено очень мало, попадались главным образом ножи. Раскопками обнаружено было еще пять серпов (все в женских погребениях), топор, ножницы для стрижки овец, кресала. Чаще встречаются украшения, но серебра очень мало, а золотая вещь найдена лишь одна (золотой бубенчик). [461] Раковины каури и клады восточных монет указывают на торговые связи и, в частности, на торговлю вятичей с Востоком, шедшую, судя по топографии кладов, не Доном, а Окою, начавшуюся сравнительно поздно, не ранее середины VIII в., и выдвинувшую в качестве речного порта для караванов, шедших из вятичских лесов, Муром. [462] Однообразие бедного могильного инвентаря свидетельствует о слабой социальной дифференциации. Нельзя считать, что разложение сельской общины и выделение феодальных элементов не коснулось вятичей. Но феодальные отношения, сложившиеся в Муроме, Рязани, в Северской земле, быстро прервали самостоятельное, весьма медленное развитие феодализма среди вятичей и превратили общины вятичей в организацию угнетенного и эксплуатируемого сельского населения, зависящего главным образом от пришлых черниговских феодалов. Всем известны попытки вятичей отстоять свою самостоятельность, их воинственность, сделавшая дебри вятичей неприступной крепостью. В борьбе с киевскими и черниговскими князьями погибают племенные князьки вятичской земли. «Лучшие мужи» вятичские частично были истреблены, частично вошли в состав подчинивших себе непокорное племя черниговских феодалов.
461
Арциховский А. В. Курганы вятичей. С. 95–100.
462
Там же. С. 100; Любомиров. Торговые связи древней Руси с Востоком в VIII–IX вв. // Ученые записки Саратовского гос. ун-та. 1923. Т. I. Вып. 3: С. 31–32.
Среди вятичей несомненно также шел совершенно самостоятельным путем процесс возникновения феодальных отношений, но освоение вятичей черниговскими князьями и боярами сделало последних хозяевами земли и поставило во главе феодального общества не столько феодальных потомков вятичских «лучших мужей», сколько пришлых черниговских феодалов. Разложение родовых отношений в вятичской земле подготовило появление городов, имена которых (Колтеск, Дедославль, Лопастна и др.) начинают с середины XII в. мелькать на страницах летописи. Возникли они Не в XII в., а ранее, и были уже в XII в., по-видимому, не поселениями времен родоплеменного
быта, а городами, хотя больше напоминавшими своих социальных предшественников X в., вроде древлянского Искоростеня, нем Чернигов, Новгород-Северск и другие города — феодальные центры. [463]463
Багалей упоминает о развалинах древней каменной стройки в глуши Аржавского леса. Материал крайне интересен, но, к сожалению, эти развалины не изучены и не датированы. См. его «Историю Северской земли до половины XIV столетия», с. 110–111.
Несколько замечаний о быте и культуре древних северян. Летопись рисует быт северян, радимичей и вятичей в черных красках: «и Радимичи, и Вятичи, и Север один обычай имяху: живяху в лесех, якоже и всякий зверь, ядуще все нечисто, срамословье в них пред отъци и пред снохами, и браци не бываху в них, но игршца межю села, схожахуся на игрища, на плясенье и на все бесовские игрища, и ту умыкаху жены себе, с неюже кто съвещашеся; имяху же по две и по три жены». [464] Столь же нелестную характеристику с точки зрения церковника-чернеца дает летописец и древлянам, тогда как поляне в его представлении отличаются высокой нравственностью… Про них он пишет:
464
«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 12–13.
«Имяху бо обычаи свои, и закон отець, своих и преданья, кождо свой нрав. Поляне бо своих отець обычай имуть кроток и тих, и стыденье к снохам своим и к сестрам, к матерем и к родителем своим, к свекровем и к деверем велико стыденье имеху, брачный обычай имяху, не хожаше зять по невесту, но привожаху вечер, а, заутра приношаху по ней что вдадуче». [465]
Такое выпячивание высокой нравственности полян, в отличие от грубых, диких обычаев северян, радимичей, вятичей и древлян, как их рисует составитель летописи, заставляет упрекнуть его в, тенденциозности. Как киевлянин, он возвел на пьедестал высокой морали свое племя, прочие же, окружающие Киев племена, представлены им живущими «зверинским обычаем». Таким образом, тенденциозность летописца заставляет нас сомневаться в наличии кое-каких особенностей быта, приписываемых летописцем северянам, радимичам и вятичам. Археологические источники, как это было показано ранее, рисуют эти племена, а особенно северян, не такими уж отсталыми и дикими, живущими «якоже и всякий зверь» и «ядуще все нечисто».
465
Там же.
Летописец не признает северянский брачный обычай за брак в собственном смысле этого слова. Но это не совсем так, ибо обычай умыкания невест свидетельствует об упрочении парного брака и о сопутствующем ему патрилокальном поселении супругов, когда жена переходит на жительство, в семью мужа. Перемены, лежавшие в изменении социальных отношений, привели к появлению умыкания невест и к купле и продаже женщин. [466] Пережитки «умыкания» невест, как результат перехода жены в семью супруга, сохранялись до XIX в. в виде рада свадебных обычаев, когда жених делает вид, что похищает невесту, родители и родственники отбиваются, и все это заканчивается мирным «выкупом». На данное явление указывают и некоторые свадебные песни. [467]
466
См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. XVI. Ч. I. С. 32.
467
Багалей Д. И. История Северской земли :до половины XIV столетия. С. 96; Его же. Нарис історії Украіни на соціяльно-економічному грунту. С. 208; Грушевский М. С. Історія України-Руси. Т. I. С. 301–305.
Такими же пережитками древности были «игрища», «колодки», «вечерницы», «досвитки», где молодые люди сговаривались, как «съвещалися» древние северяне, и между ними завязывались отношения, приводящие к браку.
Установившийся вместе с умыканием обычай выкупа невесты позже также исчезает, так как он подрывал экономическую базу семьи мужа.
У северян, радимичей и вятичей существовала уже парная семья, правда, со следами группового брака. [468] Встречалось и многоженство. Следов матриархата остается очень мало: месть по женской линии в одном случае по «Русской Правде», кое-какие обычаи, как, например, переодевание в женское платье отца молодой, — след того явления, когда новые члены семьи входили в род матери, и др. [469] Но все же это пережитки очень отдаленного прошлого, правда, цепляющиеся еще за новые формы быта. Семья — патриархальная. Во главе мужчина — отец. Положение женщины приниженное. В более отдаленные времена, когда сохранялись еще пережитки матриархата, женщина играла большую роль в славянской семье. Позже ее положение изменяется. На это указывает обычай убивать и хоронить после смерти мужа-господина женщин, упоминаемый Ибн-Фадланом и Масуди в описаниях похорон знатного руса и русских обычаев. [470] В IX–X вв. он еще бытует. Обычай убийства женщин вместе со смертью мужчины эволюционирует в эпоху патриархата от насильственной смерти жены, ее убийства, до широко распространенного, но уже не обязательного самоубийства жен впоследствии, в период распада патриархальных отношений, и, наконец, тогда, когда внутренние процессы ведут родовые отношения к их гибели, когда создается экономически мощная прослойка знати, — тогда, с превращением женщины в выгодный товар, а брака в торговую сделку, в семьях господствующей прослойки усиливается рабство, развивается власть мужчины над его «домочадцами», «чадью» и увеличивается число жен-наложниц, рабынь. Две категории жен: собственно жены, свободные, и наложницы сливаются воедино. Данный период отражается в описаниях обычаев русских Ибн-Фадлана, Ибн-Росте (Ибн-Даста) и др. Наблюдаемые ими самоубийства жен и убийство любимой жены-наложницы, слуги-рабыни, равно как и материалы совместных погребений отражают именно последний этап, характеризуемый подчиненным положением рабыни-наложницы, что в свою очередь отражает усиление патриархального рабства и зарождение рабства уже классового общества. [471]
468
Греков Б. Д. Энгельс и проблема родового строя у восточных славян // Вопросы истории доклассового общества. С. 704; Ковалевский М. Ук. соч. стр. 43–44.
469
Верзилов А. Найдавніший побут Чернигівьскої околици // Сборник «Чернигів і північне Лівобережжя». С. 78.
470
Гаркави А. Я. Ук. соч.
471
Артамонов М. Совместные погребения в курганах со скорченными и окрашенными костяками // Проблемы истории докапиталистического общества. 1934. № 7–8. С. 120–122.
Захоронения женщин рядом с мужчинами также свидетельствуют о данном явлении. Так, например, в наиболее интересных в этом отношении могилах, № 2 и № 10, раскопанных П. Смоличевым у с. Шестовицы в 12 км к юго-западу от Чернигова, мужской скелет лежит рядом с женским с левой стороны, причем при захоронении мужчина обнимал женщину левой рукой. Судя по инвентарю, между прочим, это похороны богатых, знатных людей, [472] Если мы сопоставим данные раскопанных Смоличевым могил с указанием арабов, то можно сделать выводы, что погребения и сожжения женщин с мужчинами характеризовали собой лишь обычай господствующей верхушки. Среди последней мужчины имели не только собственно жен, но и жен-наложниц, рабынь, которые сопровождали мужа после смерти. Б. А. Рыбаковым высказано предположение, подтверждающее наше мнение. Он считает, что общинникам и членам древнего дворища чересчур дорого обходилась потеря рабочих рук, вытекающая из обычая хоронить с мужем жену, и склонен видеть в совместных бедных рядовых погребениях мужчин и женщин не признак данного обычая, а простые похоронения жены в могиле мужа. [473] Многоженство, по-видимому, тоже было не общераспространенным явлением, так как доступно было лишь богатым. Позже, когда распространилось христианство, многоженство еще сохранилось, но законной считалась одна жена, а остальные были наложницами, что нисколько не мешало сыновьям князей от их наложниц самим становиться князьями. [474]
472
Смоличев П. Разкопи сіверянських могіл в с. Шестовиці на Чернигівщіні у літку 1925 року // Журнал «Украіна». 1926. Кн. 1.
473
Рыбаков Б. А. Радзімічы. С. 121.
474
Грушевский М. С. Історія України-Руси. С. 309.