Очи черные. Легенда преступного мира

Вуаль снова заколыхалась, но на этот раз не от смеха. Дама в черном одеянии тихо всхлипнула и сделала знак, чтобы он подошел. Наконец-то она убрала от лица зловещую тряпку и, улыбаясь сквозь слезы, произнесла уже без хрипоты, а привычным мягким и нежным голосом, именно таким, какой молодой человек помнил:

— Ах, Мишенька, если бы вы знали, как я страдаю из-за всей этой ситуации, как сжимается сердце мое при одной только мысли о том, что я вас лишила своей любви. Не судите меня строго: ведь я обокрала и себя в том числе! Я скиталась много лет, выживала, чтобы у вас было детство!

— Я знаю, Лидия Андреевна, я это понял, когда увидел все эти ужасы, происходящие в Москве! Я ощутил на собственной шкуре, от чего вы меня оберегали… И я благодарен вам за то, что вы мне подарили маленький солнечный мир, в котором меня оберегали ваша сестра и Лукерья!

Она нашла в стене рядом с собой специальную трубку, возле которой висел шнурок, дернув за него, Лидия Андреевна с легким волнением, которое старалась подавить, распорядилась накрыть обед на две персоны и не беспокоить ее. Затем предложила перебраться на диван, стоящий неподалеку. Обивка была насыщенного зеленого цвета, поэтому он был незаметен среди зарослей, которые одну часть комнаты покрывали до самого потолка. Лишь присмотревшись, Михаил увидел тоненькие нити, которые обвивало вьющееся вокруг них растение. С женщиной вдруг случилась истерика от нахлынувших чувств. Она зарыдала взахлеб, не стесняясь демонстрировать слабость, хотя это было не в ее правилах. Молодой мужчина дал ей возможность выплакаться и сидел, не шелохнувшись. Когда она успокоилась, мать и сын некоторое время сидели молча, разглядывая друг друга. Ее огромные темные глаза немного припухли, а кончик аккуратного носа немного покраснел.

— Вы очень красивы, мама! Вы не против, если я вас буду называть мамой? — осторожно поинтересовался он, и, получив ее согласие, от радости слишком сильно сжал ей руки, Лидия Андреевна охнула, жалуясь на старую рану, — пулевое ранение, — которая еще не зажила. Михаилу вдруг стало противно от самого себя, и он рухнул перед ней на колени, умоляя простить за тот нелепый случай.

— Это не оправдание, но я думал, что Черная моль — враг, разрушающий жизнь людей, которых я люблю!

— Я не сержусь, Мишенька, — воскликнула снова расчувствовавшаяся женщина, призывая его подняться с колен и вновь сесть рядом. — Я поступила бы также, если бы кто-то осмелился обидеть тебя!

Вдруг ее лицо стало очень серьезным, будто ее место на мгновение занял другой человек. Голос ее моментально охрип, как в моменты, когда лицо было скрыто вуалью:

— Я не стала бы нанимать чахоточного и трусливого идиота, ищущего смерть, который толком не может держать в руках оружие, а выстрелила бы сама. И поверь, я бы убила! Потому что если решаешься на серьезный шаг — обратной дороги не будет!

Тут Лидия Андреевна встряхнула головой и снова стала прежней — раскаивающейся матерью. Послышался тихий звонок колокольчика, и она радостно всплеснула руками, произнеся:

— Нам накрыли обед! Идем, сын мой!

Лидия Андреевна повела его к стене, покрытой зеленью, в ней была укрыта дверь. Она двигалась легко и изящно, словно сбросила с себя какую-то тяжесть. Женщина вновь стала молодой и красивой — точно такой же, как много лет назад на закате у моря, когда она мечтательно произнесла, что ее душа поселится именно там. Михаил задохнулся от счастья и даже обронил пару слезинок, пока следовал за своей матерью по секретному узкому коридору. Они вышли к узкой лестнице, поднялись наверх, а спустя несколько минут оказались в просторной столовой, в которой он когда-то бывал и сидел за столом под бдительным взглядом карлика и одноглазой женщины, не выносящей разговоры о революции.

— Не удивляйся, — улыбнулась Лидия Андреевна, видя вопрос в глазах сына. — Это так удобно, когда все рядом! Приходится, конечно, создавать иллюзию расстояния — возить гостей по Москве, прежде чем они попадают сюда. О том, что это убежище находится над «Черными очами», знает очень мало людей. Ты вошел в узкий круг избранных!

Михаил улыбнулся. В столовую вошла женщина с неприятным лицом, одна часть которого была сильно повреждена.

— Это Софья. Она была анархисткой, — представила ее Лидия Андреевна мягким голосом. — Я взяла ее сюда в помощь. Она очень спокойная и вкусно готовит.

— Почему была анархисткой? А теперь? — произнес Михаил, но тут же с опаской посмотрел на женщину, которая не обращала на его слова никакого внимания и, разлив уху по тарелкам, развернулась и ушла, не произнеся ни звука. Он тут же вспомнил женщину с черной повязкой на глазу, которая умела читать мысли. Его мать с прискорбием сообщила, что вспыльчивая дама была склонна к самоубийствам и лишила себя жизни, удавившись.

— Она потеряла смысл жизни и разочаровалась в идее революции. А это ведь страшно — утратить цель… Не уберегли мы ее! — с печальным вздохом произнесла черноглазая женщина, задумчиво уставившись на свою тарелку. В ее супе лежала голова рыбы, которая вызывала у нее омерзение. Вдруг милая улыбка исчезла с лица Лидии Андреевны, она рассвирепела и, схватив тарелку, швырнула ее о стену. На грохот принеслась Софья, и после того, как перст разъяренной женщины указал на рыбью голову, прислужница, взмахивая руками, начала что-то объяснять знаками.

— Иди прочь! — прохрипела Лидия Андреевна и на мгновение замерла, уставившись перед собой, а после снова стала приветлива и улыбчива.

— Софья здесь недавно, не привыкла еще и не все правила знает. Да ведь не все ей и объяснишь порой! Она глухая, с одной стороны это очень удобно, поэтому я ее и взяла к себе в дом. После каторги вернулась без здоровья и обратилась в наш «Черный крест» за помощью. А мы и создавали его, чтобы помогать отвергнутым. Она, кстати, — дама знаменитая, в прежние годы на царя покушалась, но неудачно. Зато после несколько губернаторов пали от ее рук, хотя славу приписали себе другие люди, которые и бомб-то в руках ни разу не держали! Что за время? Даже и в этом правды не найдешь!

Михаил радовался столь приятной компании и внимательно слушал ее рассказ.

— Почему люди соглашаются на убийства? — поинтересовался он. — Бомбы… это так опасно!

— Если человек идет на террор — на то есть причина. Софья верила в победу социализма, пока не осознала, что служила палачам, проливающим кровь невинных людей чужими руками. Она пошла против большевиков и в девятнадцатом году попала в тюрьму…

— Вы познакомились в тюрьме?

— Что? В тюрьме?

— Просто нам в Крыму стало известно из письма, что вас арестовали и затем вы исчезли…

— Прекрати! Немедленно прекрати об этом говорить, слышишь? — торопливо произнесла Лидия Андреевна, и, резко выскочив из-за стола, вышла из столовой, оставив озадаченного ее необычным поведением сына в одиночестве.

Лье спала долго, а когда открыла глаза, вскрикнула, увидев сидящую напротив Душечку, она смотрела на нее отстраненно и задумчиво, на лице был синяк, и нижняя губа была разбита.

— Как ты вошла? — испуганно уточнила новая хозяйка квартиры.

— Через дверь, — отозвалась гостья еле слышно.

— Давно ты здесь?

— С самого утра…

— Что с твоим лицом?

Вдруг Душечка зарыдала, громко, с причитаниями и завываниями, плотина отчаяния прорвалась, и поток воды из глаз никак не затихал в течение часа. Чтобы ее успокоить Лье пришлось открыть бутылку шампанского, которую ей прислал Борис Дмитриевич, изображая щедрого поклонника. С этой ролью он справлялся превосходно и все девицы в «Черных очах» завидовали этому постоянству.

— Он скуп, — кривилась Лье.

— Скуп?! — удивлялись девушки. — Он ходит на все твои выступления и перебивает ставки всех остальных, выкупая тебя до самого утра.