Ода абсолютной жестокости
Шрифт:
– Четыре, – заявляю номер лузы для чёрного.
Чёрный.
Один – ноль.
Публика ревёт.
Киронага подходит к столу.
Разбой. Фиолетовый с полоской – в лузе. Он играет не хуже меня. Жёлтый. Красный. Розовый. Зелёный. Жёлтый. Оранжевый.
Чёрный.
– Один – один! – провозглашает глашатай.
Публика в восторге.
Шары снова становятся в треугольник.
Мой разбой. Синий сплошной в лузе. Красный – розовый – оранжевый – фиолетовый – жёлтый – зелёный. Чёрный.
– Два – один!
Разбой Киронаги. В лузе
И тут до меня доходит. Он играет не просто хорошо. Он играет шары точно в том порядке, в каком играл их я. В обеих партиях. Это невозможно. Забить с разбоя целевой шар невозможно. Шары ложатся в пирамиду случайно. Попасть с разбоя целевым шаром – значит, иметь безумный навык. Такого не может быть.
Я подхожу к столу. И понимаю, что я боюсь.
Мне плевать, что я чего-то не получу. Мне плевать на свободу, я бессмертен. Вырвусь.
Я боюсь проиграть на глазах у этой толпы. На глазах людей, которые меня не боятся. Потому что они не простят мне проигрыша. И никогда уже не будут меня бояться.
Я никогда не испытывал страха. Ни перед кем, ни перед чем. Теперь я знаю, что это такое. Страх – это когда трясутся руки. Когда ты смотришь не туда, куда должен смотреть. Когда думаешь о постороннем. Страшна не вещь, которой боишься. Страшен сам страх.
Я примеряюсь к битку. Целюсь. Разбой. В лузе красный с полоской. Кладу за ним синий, фиолетовый, оранжевый, розовый, зелёный, жёлтый.
Биток стоит плохо. Нужно играть дуплетом. Заявляю лузу.
Примеряюсь. Толпа ревёт.
Я боюсь. Сейчас я могу промахнуться, и тогда он уже не упустит инициативу.
Я не промахнусь. Нет, не промахнусь.
Удар. Шар катится, ударяется в противоположный борт, идёт к чёрному, толкает его. Чёрный катится к лузе.
Ударяется в щёку.
И останавливается.
Я просто смотрю, как Киронага легко выигрывает две партии подряд и выходит вперёд.
– Два – четыре! – провозглашает глашатай.
Я чувствую удовлетворение в его голосе.
Я встаю. Я немного успокоился. В горле пересохло. Глотаю прохладную воду.
Надеяться на ошибку Киронаги нельзя. Надо вынудить его на отыгрыш.
Свою партию я беру.
Он – свою. Три – пять.
И снова то же самое. Четыре – шесть.
Пять – семь. Шесть – восемь. Семь – девять.
И каждую партию, каждую грёбаную партию Киронага демонстрирует своё абсолютное превосходство. Он забивает шары точно того же цвета, точно в такой последовательности, что и я.
Восемь – девять.
Толпа бесится. Она жаждет крови.
Киронага подходит к столу и наносит удар.
С разбоя не закатывается ни один шар.
Не знаю, что подумала толпа. Я уверен, что Киронага не ошибся. Он поддался. Намеренно.
Но я не гордый: я приму этот дар. Я беру эту партию.
Девять – девять. Мой выход. Мне нужно повторить то, что я делал уже не раз в этой игре. Мне нужно просто аккуратно положить шар
с разбоя, а затем сделать серию. И всё.Пустота. Передо мной трамплин в никуда. Кий кажется неподъёмной ношей, шары – в тысяче миль. Глаза Киронаги пусты.
Прицел. Удар.
Шары разлетаются по столу. Ни один не падает.
Киронага играет. Красный. Оранжевый. Жёлтый. Зелёный. Розовый. Фиолетовый. Синий.
Он показывает на лузу для чёрного. Удар. Чёрный не закатывается. Киронага выжидательно смотрит на меня. Я подхожу к столу. И чувствую силу, исходящую от Киронаги.
Красный – оранжевый – жёлтый – зелёный – розовый – фиолетовый – синий.
Я повторяю серию Киронаги точно так же, как несколько партий назад он повторял мои.
Чёрный на столе, в прямом ударе. На тонких губах Киронаги улыбка.
Хватит ли мне гордости отказаться? Хватит ли?
Я уже принял от него один подарок. Теперь он отдаёт мне партию. Я это знаю. Толпа может этого не знать. Они видели Киронагу в роли победителя. Есть только два варианта.
Я намеренно промахиваюсь. И становлюсь в их глазах никем, пустотой.
Я попадаю. И становлюсь никем в собственных глазах. Кто такой этот Риггер? Тот самый, который нечестно выиграл партию у Киронаги. Которому Киронага поддался.
Я промахиваюсь – и остаюсь здесь, навсегда, без права вернуться. Без надежды.
Я попадаю – и Киронага сдержит своё слово. Я верю его слову гораздо больше, чем своему собственному.
От шара до лузы – тысяча метров. Я бью, слабенько-слабенько. Чёрный шар катится, на самом излёте докатывается до лузы и замирает. Он ждёт меня, ждёт моего разрешения скатиться. «Да», – говорю я про себя. И шар скатывается в лузу.
Гробовое молчание сменяется приветственным рёвом. Это приветствуют меня, Риггера. Человека, который победил Киронагу.
– Рита, прости меня, – говорю я.
– За что? – она целует меня. Её тёмные волосы разметались по подушке. Я отвечаю на поцелуй.
У неё смеющиеся глаза, в которых почти никогда не бывает грусти.
– Тебе придётся уйти.
– Сейчас?
– Не просто уйти. Совсем уйти. Уйти от меня. Тебя направили ко мне, точно так же тебя направят к другому.
– Я чем-то не угодила тебе, Риггер?
– Ты прекрасна, Рита.
Я поворачиваю к ней голову. В лунном свете её профиль серебрится. Она безумно красива.
Я продолжаю.
– Но мы не можем быть вместе.
– Ты жестокий, Риггер, – говорит она. – Почему?
– Я просто прошу тебя.
Она молчит. Сегодня полнолуние, хорошее время для прощания.
– Я люблю тебя, Риггер. Ты злой человек. Страшный. Ты хочешь, чтобы тебя видели таким. Наверное, ты был таким там, у себя. Но ты совсем другой. И здесь, со мной, ты совсем другой.
«Я люблю тебя, Риггер», – говорит она. Девушка, присланная пару недель назад для того, чтобы развлекать меня. «Не подойдёт, пришлём другую», – сказал Файлант.