Ода политической глупости. От Трои до Вьетнама

При всех своих рафинированных вкусах верхушка правящего класса породила за этот период мало выдающихся умов. Доктор Джонсон объявил, что знает «только двух людей, значительно возвышающихся над средним уровнем» — Уильяма Питта и Эдмунда Берка, но их и нельзя было причислить к верхушке. Питт высказал субъективное мнение, что не знает мальчика, который «не был бы запуган на всю жизнь Итоном». Своим детям он дал домашнее образование. Общее состояние умов лучше понимал Уильям Мюррей — шотландский юрист и граф Мэнсфилд, будущий главный судья и лорд-канцлер. Он без большого успеха попытался направить своего племянника, будущего маркиза Рокингема, на изучение истории, риторики и классической литературы и написал ему, когда юноше исполнился 21 год: «Ты не можешь заинтересовать меня, пока ты занят глупостями, свойственными современной молодежи. Посмей стать умным, посмей и поразмысли». Вот такой была обстановка 1760–1780 годов, когда надо было посметь задуматься. Впрочем, не так ли все обстоит и в любое другое время?

В эти годы мало кто восхищался молодым монархом. Хорас Уолпол, присутствовавший в 1760 году на коронации Георга III, увидел юношу двадцати одного года, высокого румяного, «любезного», но любезность эта была вымученной. Георг рос в атмосфере вражды между дедом Георгом II и отцом, принцем Уэльским Фредериком, умершим, когда сыну исполнилось двенадцать лет. Привычная в королевских семьях взаимная ненависть отца и сына в данном случае была чрезвычайной, потому-то юный Георг неприязненно относился ко всем, кто служил его деду, и считал, что мир, который он унаследовал, глубоко порочен и перед ним стоит моральный долг — его исправить. Выросший в узком семейном кругу в Лестер-хаусе, Георг III был плохо образован и не имел контактов с внешним миром. Характер у него был упрямый, он был беспокоен и не уверен в себе. Его воспитатель лорд Уолдегрейв говорил, что Георг часто удалялся в свой кабинет «и предавался меланхолии». Он редко поступал дурно, «за исключением случаев, когда по ошибке принимал дурное за хорошее», а когда это происходило, «трудно было вывести его из заблуждения, потому что он необычайно вял, но при этом у него сильные предубеждения».

Сильные предубеждения в неправильно сформированном мозгу опасны, а в сочетании с властью — тем более. В сочинении о короле Альфреде подросток Георг написал, что, когда Альфред вступил на трон, «вряд ли в его правительстве можно было найти человека, годного к управлению и непродажного». Убирая безнадежных, перевоспитывая других, Альфред «прославил страну и сделал ее счастливой», а произошло это благодаря Всемогущему Богу, который «расправляется с хитрыми, гордыми, амбициозными и лживыми людьми». Вот таким был взгляд Георга на своих министров, и такова была его собственная программа. Он должен очистить систему, вернуть справедливое правление и исполнить материнский наказ: «Георг, будь королем». Его усилия с первого дня были направлены на смещение вигов, управлявших страной через патронаж, а сделать это надо было, перехватив контроль над этой системой и оказывая и распространяя свое покровительство. Неудивительно, что мало кому понравилось намерение Георга III возродить королевский абсолютизм, побежденный в предыдущем веке.

В желании найти замену отцу Георг с невротическим обожанием устремил взор на графа Бьюта, что должно было кончиться, да и окончилось разочарованием. С тех пор, пока король не встретил спокойного лорда Норта, Георг III либо недолюбливал, либо презирал всякого первого министра, а иногда впадал от него в зависимость. Поскольку король обладал властью назначать на определенные посты и смещать с них, то его метания делали правительство нестабильным. Когда Питт покинул окружение принца Уэльского и стал служить Георгу II, молодой Георг назвал его «самым черным сердцем», «змеей в траве» и поклялся проучить других министров за их неблагодарность. Часто признаваясь Бьюту, что испытывает душевные мучения из-за неуверенности в себе и из-за нерешительности, он в то же время считал себя добродетельным, оттого, что желал всем только добра, а в человеке, который с ним не соглашался, видел негодяя. Такого правителя понять было трудно, да непокорные колонии и не пытались это сделать.

Слабость английского правительства заключалась в недостатке сплоченности или в отсутствии концепции коллективной ответственности. Министры назначались короной как отдельные личности, у каждого были собственные представления о политике, и со своими коллегами они их не обсуждали. Так как правительство формировал король, желавшие получить министерские посты должны были заслужить благосклонность Георга III, а это было труднее, чем при тупоголовых иностранцах, первых Ганноверах. Король, в определенных пределах, был главой исполнительной власти с правом избирать министров, хотя и не на основании одного только королевского фаворитизма. Первый министр и его сторонники должны были иметь поддержку электората в том смысле, что и без политической партии они должны были завоевать большинство голосов в парламенте и опираться на них для осуществления и одобрения своей политики. Даже когда они этого добивались, непредсказуемое и эмоциональное использование Георгом III своего права на выбор в первые годы его правления делало положение правительства крайне неустойчивым. Назревал американский конфликт, а фракции тем временем боролись за власть и за благосклонность короля.

Кабинет постоянно перетряхивался, его состав менялся, и цельной политики у него не было. Глава правительства назывался просто «первый министр», странное, по мнению Гренвиля, нежелание вводить титул «премьер» было наследием двадцатилетнего пребывания на высшем посту сэра Роберта Уолпола и опасениями, что власть вновь будет сосредоточена в руках одного человека. Функция, которую тем не менее надо было исполнять, передали первому лорду казначейства. В кабинет министров входило пять или шесть человек: помимо первого лорда это были два министра — внутренних и иностранных дел, странно именуемых государственными секретарями Северного и Южного департаментов, а также лорд-канцлер и лорд-председатель Совета, то есть Тайного совета — большой и постоянно меняющейся группы из действующих и бывших министров и важных чиновников королевства. Во «внутренний кабинет» порой — но отнюдь не всегда — входил представлявший флот первый лорд Адмиралтейства (или военно-морской министр). В интересах армии выступали секретарь по военным делам, не имевший места в кабинете, и генеральный казначей, который, благодаря контролю финансов и поставок, занимал в правительстве самый прибыльный пост, но у армии не было представителя в политическом совете. До 1768 года ни одно ведомство не было наделено административными функциями по управлению колониями. Получалось, что делами колоний ведало министерство торговли и плантаций, а военный флот, поддерживавший контакты с колониями по ту сторону океана, служил инструментом политиков.

Джентльмены, занимавшие более низкие посты, — младшие министры, заместители государственных секретарей, чиновники министерств и таможенники — исполняли рутинные обязанности, а также предлагали и готовили билли для парламента. На такую службу, как губернатор колонии или чиновник Адмиралтейства в колониях, назначали через покровительство и связи. «Связи», часто в ущерб выполняемым обязанностям, являлись цементом правящего класса и паролем того времени. Это не осталось незамеченным. Когда герцог Ньюкасл попросил адмирала Джорджа Ансона, возглавившего Адмиралтейство после прославленного кругосветного путешествия, взять к нему в штат не имеющего образования члена парламента, дабы заручиться его голосом, тот прямо сказал: «Прошу Вашу милость серьезно подумать, что станет с вашим флотом, если такие рекомендации станут частыми». Он также отметил, что подобная практика «принесла государству больше вреда, чем потеря одного голоса в палате общин».

При правлении приглашенных из-за границы ганноверцев в стране наконец-то, после бурных событий минувшего века, установилось спокойствие. Одержавший верх в той борьбе парламент сохранял свое верховенство, палата общин уже не была пламенным трибуном великой конституционной борьбы. Она превратилась в более или менее удовлетворенный, более или менее статичный орган, состоявший из членов, которые обязаны своими местами «связям», семейным «карманным» округам и купленным выборам. Голоса давали в обмен на покровительство правительства в виде назначений, протекции властей и прямых денежных выплат. Как было подсчитано, в 1770 году 190 членов палаты общин находились на выгодных постах, подаренных им правительством. Такое положение вошло в систему и было настолько распространенным и рутинным, что продолжало существовать, несмотря на регулярные обвинения в коррупции.

Члены парламента не состояли в организованных политических партиях и не придерживались каких-либо политических убеждений. Их различали по социальным, экономическим или даже географическим признакам: деревенские джентльмены, представители деловых или торговых городских слоев; 45 членов парламента были от Шотландии, наличествовала там и группа плантаторов из Вест-Индии, жили они в английских домах на доходы от своих островов. Всего в палате состояло 558 человек. Теоретически, члены палаты были двух видов — рыцари графства, по два человека на каждое, и буржуа, представлявшие небольшие городки-бурги, которым королевской хартией даровано представительство в парламенте. Поскольку рыцари должны были обладать земельными владениями, приносившими им ежегодный доход в 600 фунтов стерлингов, то они принадлежали к состоятельному дворянству или были сыновьями пэров. У членов парламента из более мелких городов было так мало избирателей, что они могли купить их скопом, а уж крошечные городки местные лендлорды держали у себя в кармане. Обычно они выбирали из мелкопоместного дворянства того, кто мог отстаивать их интересы в Вестминстере, а потому в палате общин большинство представляли землевладельцы, заявлявшие, что они отражают народное мнение, когда на деле их избирало лишь около 160 тысяч человек.

Городские округа покрупнее имели более демократичное избирательное право, на выборах кандидаты соперничали друг с другом, и атмосфера часто бывала накаленной. Избирали юристов, купцов, подрядчиков, судовладельцев, армейских и флотских офицеров, чиновников и нуворишей, разбогатевших на торговле в Индии. Люди, сами по себе влиятельные, они представляли меньший электорат, вряд ли более 85 000, потому что городское население, по большей части, было лишено избирательных прав.

Примерно половину мест, как было подсчитано, можно было купить и продать, что ярко показано в наказе лорда Норта секретарю казначейства во время избирательной кампании 1774 года. Он должен был проинформировать лорда Фалмута, отвечавшего за шесть мест в парламенте от Корнуолла. Норт соглашался заплатить по 2500 фунтов стерлингов за каждое из трех мест для своих номинантов, и далее в письме: «Мистер Легг может заплатить только 400 фунтов. Если он получит Лостуитил, то обойдется населению в 2000 гиней. Гаскойн будет иметь право первым избираться от Трегони, если заплатит 1000 фунтов». Далее: «Дайте Куперу знать, сколько вы обещаете за места лорда Эдкомба — 2500 или 3000 фунтов за каждое? Я собирался заплатить ему 12 500 фунтов, но он потребовал 15 000 фунтов».

Политические патроны контролировали иногда семь или восемь мест, часто это были семейные группы, зависевшие от пэра из палаты лордов, которые действовали совместно по указке патрона, хотя, когда дело принимало опасный оборот, мнения разделялись, и голосовали по собственному убеждению. Рыцари из графств, электорат которых был слишком велик, чтобы на него кто-то мог оказывать давление, и тридцать или сорок независимых округов считали себя партией. Привыкнув к местному управлению, графства не хотели вмешательства Лондона и принципиально презирали двор и столицу, хотя это играло на руку вигам. Не принадлежавшие ни к одной фракции, не следующие ни за одним лидером, не имеющие титулов или «места», служащие своему избирательному округу, эти парламентарии голосовали в соответствии со своими интересами и убеждениями. Член парламента из Йоркшира писал: «Я просидел двенадцать часов в палате общин, не двигаясь, и получил большое удовлетворение, поскольку, выслушав аргументы обеих сторон, ясно выразил свое мнение путем голосования». Если людей, думающих своей головой, будет достаточно, они одолеют тех, кто заправляет фондами, идущими на подкуп избирателей.