Одержимость Грешника

— Ура-а-а! — запрыгала Ксюшка, которая просто обожает шопинг. У этой маленькой модницы платьев в гардеробе больше, чем у меня! А ещё она знает, что мы обязательно зайдём в какое-нибудь кафе, я куплю ей мороженое, а потом мы пойдем прыгать на батуте в городок развлечений. — Хочу в торговый центр! Хочу!

— Тогда нужно хорошо покушать и поспать, — назидательно сказала я ей. — Я возьму с собой только тех, кто будет слушаться. А то сама буду прыгать на батуте! Одна.

— Нет! — топнула она ножкой, нахмурив свои светлые брови. — Я тоже буду прыгать!

— Тогда кушать и спать, — указала ей на выход из ванной комнаты рукой.

Ксюша, напевая что-то себе под нос, унеслась в сторону кухни. Я шла за ней и чувствовала, как путы, стягивающие грудь всё это время, ослабевают. Рядом с дочкой я словно снова могу жить, снова ощущаю радость и любовь. Вот кого я буду любить теперь — мою малышку, которая не предаст, которая и до этого была моим миром, а теперь — моё спасение.

Даже аппетит стал возвращаться. Второе я не осилила уже, а вот порцию куриного супа, заботливо приготовленного для нас Катей, съела всю.

— Ой, вкусно очень, Катюш, — улыбнулась я домработнице, пока она, смущённо улыбаясь в ответ, убирала со стола тарелки. — Ты просто золото. Без тебя как без рук.

— Мне приятно быть вам нужной, Таечка, — ответила женщина. — Вы же знаете, семьи-то у меня не случилось своей. А у вас такая девочка чудесная, да и помощь моя нужна.

— Нужна, Катюнь, — кивнула я. — Ты умница. Ладно, пошли укладываться, малыш.

Мы с дочкой отправились наверх, где я уложила её на дневной сон, а сама тихо ушла. Решила сварить себе кофе и, пребывая в своих мыслях, доставала турку из шкафчика в кухне.

— Вы кофе хотите, Таечка? — услышала я за спиной и обернулась.

Катя тоже пришла в кухню и увидела меня с туркой в руках.

— Ну да, — улыбнулась я ей. — Что же ещё?

— Давайте я сварю, — забрала она у меня из рук посуду. — Вы садитесь, отдыхайте. Вы после болезни, вам нужно набираться сил.

— Да я бы не сломалась, если бы сама себе кофе сварила… — ответила я, глядя, как ловко она обращается с туркой.

— Мне приятно это сделать для вас, Таечка, — улыбнулась мне снова Катя. — Садитесь, отдыхайте. Алексей Сергеевич просил побольше вам отдыха и заботы организовать.

— А… Понятно, — хмыкнула я, усаживаясь за барную стойку и продолжив наблюдать за приготовлением кофе. — А с каких это пор Алексей Сергеевич распоряжения раздает в этом доме?

— Это пожелания, — ответила Катя, ставя турку на огонь. — И я с ними согласна. Таечка…

Она обернулась, оставив кофе пока вариться на плите, и посмотрела на меня.

— Я, возможно, лезу не в своё дело, но… вы бы обратили внимание на Алексея.

— Катя, — возмутилась я. — Это что за разговоры? Я тебе за сплетни плачу?

— А не нужно сердиться на меня, — ответила Катя. — За то, что я вас просто люблю и желаю счастья. Муж ваш никуда не годный, предатель. Так предать! Так подставить! Мне так больно было все эти дни. Вы мне как семья стали все…. Некого мне больше ведь любить. Ксюша — спать, а я — слёзы по вам лить. Сколько всего свалилось на голову вам, бедной…

Я замолчала и опустила глаза, снова нырнув с головой в боль. Паша так и не звонил больше. Может, он уже бросил меня вообще и живёт с Юлей счастливо, ждут ребёнка. Я не знаю. Но мне это уже неважно. Завтра я поеду в суд и подам заявление на расторжение брака. Это я решила ещё в больнице.

— Алексей о вас так заботится, — продолжила осторожно Катя. — Он вас сделает счастливой. Может быть, присмотрелись бы вы к нему?

— Катя, — подняла я глаза на неё. — Я запрещаю тебе говорить со мной на эту тему.

— Вы совсем ничего к нему не чувствуете? — разочарованно спросила женщина.

Я не понимаю — и он, и Катя серьёзно полагают, что я могу за неделю выкинуть всё, что было связано с Пашей, на помойку и вдруг начну любить Северова? Пусть Паша трижды говнюк, но я его любила, и сейчас, наверное, всё ещё люблю. Даже не его, а, наверное, прошлое. Себя рядом с ним, ощущение семьи, наши чувства тогда, когда всё только начиналось… Я не могу так резко перестать им болеть, неужели это непонятно? Я не могу сейчас никого любить в принципе, кроме своей дочери. От мыслей о Паше душит одно разочарование и боль, о Юле — тоже. Алекс же сейчас во мне кроме раздражения ничего не вызывает…

— Спасибо за кофе, Катя, — я встала и ушла из кухни, заметив, как понуро опустила голову домработница.

Может, она и хотела как лучше. Только это всё-таки не её дело и не её жизнь, а я моя, и мне решать, как её проживать. Хотя, возможно, я была с ней сейчас слишком резкой… Она меня любит больше, чем мать, с которой я просто не общаюсь. Вообще. Бывает же так…

В дверь позвонили, мне пришлось вернуться с лестницы, по которой я уже поднималась на второй этаж, чтобы тоже немного передохнуть в своей спальне.

Выглянула в окно и открыла рот от удивления — эвакуатор сгружал мою машину!

Спешно накинула на плечи платок из белой шерсти и открыла дверь.

— Добрый день, — поздоровался со мной мужчина.

— Здравствуйте, — кивнула я ему.

— Мне нужна Вострова Таисия Константиновна.

— Это я.

— Документы покажите.

— Зайдите в дом, я сейчас найду паспорт, — пригласила я его в дом.

Мужчина остался стоять в холле, а я вынула из сумочки паспорт, развернула его и показала ему.

— Отлично, — просмотрел он глазами документ и протянул мне планшет и ручку. — Тогда распишитесь, что машину забрали и претензий не имеете.

— А это я сначала проверю, — изогнула я бровь и, закутавшись в платок, пошла на улицу — осмотреть машину. — Может, вы её где ударили!

— Пожалуйста, — пожал плечами мужчина. — Ваше право. Машина просто стояла на стоянке.

Я обошла свой автомобиль, но кроме слоя грязи от пыли, которую потом размазали дожди и снег, ничего не нашла.

— Хорошо, — кивнула я. — Подписываю.

Он снова протянул мне планшет, и я поставила свою подпись.

— Машина снова ваша. Обременение снято. Претензий к вам Федеральная служба судебных приставов больше не имеет.

— А банковские счета тоже разморозили?

— Этого не знаю, звоните и узнавайте сами. Я уполномочен толькопередать вам автомобиль. автомобиль передать вам. Но раз вернули авто, значит, и счета разморозят. Всего доброго!

Я проводила его взглядом. Потом снова обернулась на машину. Моя девочка снова со мной — какая радость! Эти слова, что приставы больше не имеют ко мне претензий, звучали лучше любого признания в любви!