Одержимость

— Ничего, — сказал он. — И в тот вечер — тоже ничего. Я пробовал пару раз, но не в тот день.

Он вынул руку из кармана, и мы оба посмотрели на его царапины.

— Завтра я позвоню Эрике, — сказал он.

Пять.

Следующий день у Эрики был свободен, и она могла начать работать с Джоэлом. Ее пациент, археолог, уехал в Ирак изучать цилиндрические печати шумеров, и Джоэл стал посещать ее по вторникам и четвергам. Вскоре нам всем стало легче, как-будто Эрика подняла с нашего дома некую холодную завесу.

За это время Джоэл влился в нашу семью. Он принимал участие в церемонии мытья посуды, спорил с детьми о ванной и о телефонном времени.

Он не высказывал каких-либо намерений вернуться в свою квартиру. Напротив, он перевез к нам одежду, транзистор и портативную пишущую машинку, а затем вновь устроился работать редактором, и однажды, зайдя к нему в кабинет, я заметила, что он начал переставлять мебель.

— Я вижу — ты передвинул стол, — сказала я.

Стол, к тому же, был завален бумагами. Не могу сказать, что мне это понравилось: я люблю порядок.

Он посмотрел на меня, но, если и уловил иронию в моих словах, то пропустил ее мимо ушей.

— Мне нравится смотреть в окно, когда я работаю.

Он поставил стол возле окна, за которым открывался вид на многочисленные кирпичные викторианские домики, как бы сошедшие с почтовой открытки.

— Именно по этой причине я сижу к нему спиной, — сказала я. — Оно меня отвлекает.

Он поцокал языком, чтобы подчеркнуть слабость моего характера, а затем продолжал изучать разноцветные виды Неаполя. Я подошла к полке со словарями, нашла то слово, за которым пришла, и уже собиралась было вернуться к своей пишущей машинке, как он отложил журнал в сторону.

— Нор, — сказал он, — те провалы в памяти… ведь они были неспроста.

— Правда? — осторожно осведомилась я. Эрика была моим другом, поэтому возникшая ситуация была очень деликатной. Конечно же, если бы она не была высокопрофессиональным психиатром, то никогда бы не взялась лечить Джоэла.

— Это и впрямь какая-то необычная реакция на галлюциногены.

— Но ты же говорил, что не… — начала было я, а затем спохватилась. Спорить по этому вопросу не стоило. В нем уже чувствовалось раздражение, но он отогнал его, чтобы объяснить свою точку зрения.

— Я не говорил, что никогда не принимал ЛСД. Я пробовал его дважды. Причем последний раз за день до… ну ты знаешь… до того как ты нашла меня. Короче, оказывается после этого можно тащиться без всяких наркотиков. Просто так.

— Понимаю, — сказала я, пытаясь выразить чисто дружеский интерес, не отягощенный семейными отношениями.

— Обычно ощущения запоминаются. Но все это настолько не исследовано, что возможны самые непредсказуемые реакции. В моем случае, например, это провалы в памяти.

— Конечно, — сказала я, обескураженная его легковерностью.

Видя его самодовольство, я почувствовала, что могу расспросить его еще кое о чем.

— У тебя было только два провала в памяти?

— Безусловно, — уверенно сказал он, — это не могло случаться чаще. Ведь это были последствия применения наркотиков.

Отсутствие согласованности с Эрикой беспокоило меня. Поколебавшись, я решила сказать Джоэлу, чтобы он сам рассказал ей о ноже с выкидным лезвием. Я сходила в спальню и принесла его.

— Что это? — спросил он, когда я бросила нож на кушетку рядом с ним.

Он явно ничего не помнил о нем, с удивлением посмотрел на нож, нажал на кнопку и вздрогнул, когда выскочило длинное тонкое лезвие.

— Я нашла это на антресоли, когда искала сумку для Вальтера.

— Где, над стенным шкафом? — спросил он.

Я кивнула.

— Я никогда не разбирался там, просто закладывал туда сумки. Эта штука могла остаться от предыдущего жильца…

Это, безусловно, было стоящим объяснением, особенно, если принять во внимание, что Джоэл был неряшлив. Но я так долго беспокоилась по этому поводу, что просто сдаваться не хотела.

— У тебя не было других провалов в памяти? — спросила я.

— Не было… Зачем я положил его на антресоль?

— Может быть, прятал? — предположила я.

— От кого? От себя?

— Может от полиции? На случай обыска?

Обыск в квартире Джоэла? Это было настолько нелепо, что мы оба засмеялись. Зазвонил телефон, и, когда оказалось, что это была Шерри, я с чувством облегчения вышла из комнаты.

Февраль и большая часть марта прошли спокойно. Дети были заняты школой, хоккеем, походами в кино, друзьями. Так как у Джоэла с Эрикой все было в порядке, я опять занялась моей новой книгой. Было здорово заниматься работой, не обращая внимания на пылесос Вероники, и следить лишь за камином и за детьми, когда они возвращались из школы.

Омрачала идиллию только Шерри. Я никогда не могла уличить ее в таком постоянстве. Ежедневно она либо звонила по телефону, либо заходила к нам, чтобы оторвать Джоэла от работы и покатать на маленьком «порше». Выяснилось, что она взяла его у какого-то советника из ООН, который укатил в свой родной Камерун за инструкциями, и так до сих пор и не вернулся. Они могли уехать и вернуться в любое время, и Джоэл об этих поездках ничего не рассказывал. Но, несмотря ни на что, Эрика продолжала наблюдать за ним, и главной нашей заботой было то, чтобы у Джоэла не повторились симптомы его болезни. Шерри-терапия закалила его, он стал холоден и серьезен. Все инициативы шли со стороны Шерри.

Когда я столкнулась с Эрикой на аукционе в Парк-Берне, ее позиция по отношению к Джоэлу была ободряющей.

— У Джоэла все идет нормально, дорогуша. Оставь его мне и не беспокойся.

Даже в общении она не оставляла свой профессиональный жаргон. Я заметила такое у людей науки — что-то типа снобизма наоборот. Ее слова сами по себе не успокаивали, а действовала некая уверенность опытного врача — практика, ощущавшаяся за этими словами. Ее стройная фигура в трикотажном костюме типа «Шанель», шелковый зонт, который она небрежно держала в руке, давали чувство уверенности в ее профессионализме. Выслушав эти приятные новости, я пошла рядом с ней по красным коврам, под хрустальными люстрами, мимо кланяющихся, одетых в униформу служащих.

— Должно быть, вы много покупаете, — сказала я.

— Это не я. — Ее интонация напоминала Сумасшедшего Гарри. — Это мой бедняга Ганс, он здесь истратил целое состояние. Он скоро заложит свою голову на этих аукционах. Слава Богу, мне удалось его уговорить просматривать лоты перед торгами. Мы встречаемся в три.

Мы вошли в зал современной живописи. Мне понравилась одна из картин Пикассо, но мои средства, естественно, не позволяли ее приобрести. Потом мы обошли зал восточных искусств, мимо кубков из слоновой кости и отрезов шитого золотом шелка. И, наконец, вошли в зал примитивного искусства Карибских Островов, где встретили ожидающего нас доктора Рейхмана.