Одержимый

Камердинер ничего не ответил, но послушно пересек комнату и выскользнул через другую дверь. Линдсей поднял голову, переместившись так, чтобы лечь на бок, и потянулся к трубке. Разделенные танцующими парами дыма, их взгляды соприкоснулись…

– Что-то ты рановато, – произнес Линдсей, снова откидываясь на спинку дивана. – Обычно мне требуется больше времени, чтобы увидеть тебя так четко.

Неслышно ступая по холодным керамическим плиткам, Анаис направилась к шатровому куполу, под которым расположился Линдсей. Его глаза, отливавшие сейчас другим оттенком зеленого, с глубокой примесью нефрита, ярко горели сквозь пелену дыма. Они, казалось, танцевали, жадно бродя по ее телу.

Анаис не смела произнести ни слова, боясь нарушить окутавшее их мистическое очарование.

– Я часто пытался представить тебя в этих пеньюаре и халате. Знаешь, я купил их в прошлом году. Модистка создала их по моему заказу. Я собирался преподнести эти наряды тебе в качестве свадебного подарка. Возможно, именно поэтому я никак не мог вообразить тебя в этом. Не мог заставить себя думать о том, что у нас с тобой никогда не будет первой брачной ночи.

У Анаис перехватило дыхание, стоило ей в полной мере осознать смысл слов Линдсея. Он нарисовал эскиз для нее и заказал эти наряды – специально для нее.

– Вижу, ты захватила с собой и эту книгу. Тебе это понравилось. Я рад.

Линдсей потянулся к трубке и поднес ее к губам. Закрыв глаза, он вдохнул пары. Анаис медленно направилась к нему, не осознавая, что делает, будто во сне. Тело Линдсея звало ее тело. Чувственность, густой пеленой висевшая в комнате, окутала Анаис страстным желанием, которое она так силилась забыть.

Опустив трубку, Линдсей вздрогнул и сжал свои пальцы. Анаис заметила, какими красными были их кончики – покрывшиеся волдырями, наполненными водой.

– Ты обжегся. – Остановившись перед Линдсеем, она потянулась к его руке и приподняла ее, рассматривая на тусклом свете. Висевшие под потолком фонари не горели. Комнату освещала лишь одна свеча – та самая свеча, на которой Линдсей обычно нагревал свой опиум.

– Это не от трубки, тебе не стоит беспокоиться об этом, – сказал Линдсей, и Анаис почувствовала, как его рука зарылась в ее волосы. Он медленно освободил золотистые локоны от ленты, с помощью которой Анаис зачесывала их назад. Густая грива рассыпалась по плечам, и Линдсей потянулся к завиткам, пробежав по ним пальцами. – Я обжегся сегодня, когда копался в обугленных завалах дома твоего отца. Я пытался спасти томик стихов Китса, но тот оказался безнадежно испорчен. Когда увидел книгу валявшейся среди обломков, даже не подумал, какой горячей она может быть.

Сердце Анаис перевернулось в груди от его доброты. Линдсей всегда был по отношению к ней таким чутким, таким заботливым… Именно эта тонкая, впечатлительная натура и привлекла ее прежде всех остальных его достоинств. Усевшись рядом с ним, Анаис нежно взяла его руку в свою ладонь.

– Тебе нужно позаботиться об этом, Линдсей. Если не обработать ожог, в рану может попасть инфекция.

– Мне ничего этого не нужно. – Он сжал в ладонях ее лицо. – Только знать, что ты здесь, в тишине, со мной.

Анаис видела, каким сонным был Линдсей. Сколько же он выкурил? – спрашивала она себя.

– Ангел, – промолвил Линдсей, и его рука потянулась к завязке ее халата, – иди ко мне.

Она хотела этого. О, видит Бог, как же сильно она этого хотела!

Линдсей сел прямо и немного склонился к ней, проведя рукой по изгибу груди, выступавшей через шелк.

– Поднимись с этой постели и прогуляйся по мне среди этого дыма. Проползи по мне, совсем как этот дым, Анаис.

Она не двигалась, лишь закрыла глаза, наслаждаясь восхитительным ощущением его нежного прикосновения.

– Ты пришла в реальности, мой ангел, или ты – лишь видение, плод моего воображения? Я едва ли в состоянии это понять. И все же ты кажешься такой реальной, такой настоящей… Такой теплой и живой. Я могу чувствовать, как бьется твое сердце под моей ладонью. Я могу слышать твое дыхание. И все же я понимаю, что это, должно быть, сон, видеть тебя вот так…

И она поддалась, чувствуя, как тело невольно движется навстречу Линдсею. Что же она была за создание? Какая-то незнакомка в ее собственной коже, распутница, которая не могла сладить с собой, отвести пристальный взгляд, смело блуждающий по его мускулистой, искусной лепки груди и точеному животу? Дерзкая, развратная девчонка, втайне мечтающая, что он вырвет шелк из ее дрожащих пальцев и закончит начатое? Обманщица, хотевшая лишь одного – чтобы Линдсей овладел ею, несмотря на все эти слабые, напрасные протесты? И срывались-то они с губ лишь потому, что она никогда не смогла бы открыто признать, как хотела предаться страсти – с ним…

Было бы намного легче отмахнуться от своего чувственного желания избавиться от собственного навязчивого стремления к порочным утехам. Анаис нашла бы в себе силы сделать это прямо сейчас, если бы Линдсей оказался чудовищем, которым она так рьяно пыталась его представить. Она отвергла бы Линдсея, если бы он толкнул ее на диван, накрыл своим телом, прижался к ее протестующему рту.

Но это Линдсей отвергал Анаис. Он не прижимался к ней, жадно пожирая ртом, не вторгался беспощадным языком между ее губами. Вместо этого он лишь нежно поглаживал дрожащим пальцем раскрасневшуюся щеку Анаис, его глаза смягчились в отблеске свечи, когда он коснулся ее лица.

Линдсей прижался к ней, вдыхая аромат ее кожи, благоухание ее волос. Анаис чувствовала, как он легонько касается ее растрепавшихся локонов губами, как вытягивает пряди и берет пригоршню волос, как позволяет завиткам проскальзывать между пальцами, любуясь оттенками копны, сияющей в мерцании огня…

Анаис быстро, прерывисто задышала, ее рот приоткрылся, когда Линдсей прижался губами к ее лицу. Пощипывая кожу, его уста пробежали по ее лбу, чтобы скользнуть ниже, к ее щеке, потом вспорхнуть над переносицей и, наконец, скатиться к ее губам. Линдсей не говорил ни слова, не издавал ни звука. Анаис ощущала лишь тихое прикосновение его дыхания к своим трепещущим губам, чувствовала жар его взгляда, который жадно метался по ее лицу. Анаис замерла на месте, борясь с желанием поднять свой взор и встретиться с горящими глазами Линдсея. Но она твердо удержалась от этого, притворяясь, словно не была тронута, не попала под действие его чар, не оказалась в его власти.

Прикосновения Линдсея становились все более настойчивыми, и все же Анаис по-прежнему отказывалась смотреть ему в глаза. Напротив, она даже отвернулась, рассчитывая продемонстрировать свое отвращение. Но Линдсея это не убедило настолько, чтобы поверить, будто Анаис действительно питает к нему лишь презрение. О нет, он положил ладонь на горло Анаис и провел большим пальцем вдоль отчаянно пульсирующей поверхности кожи, умело разгадав ее обман.

– Как сладко ты порабощаешь меня, Анаис, – промолвил Линдсей. Ее губы задрожали, когда он провел по ним подушечкой большого пальца. – Достаточно одного лишь взгляда твоих прекрасных глаз, одной робкой улыбки твоего порочного, манящего рта – и я твой раб. Я всегда буду твоим рабом.

Линдсей запрокинул голову Анаис, чтобы она наконец-то взглянула в его глаза – глаза, замутненные опиумом и страстью, этой безрассудной, пьянящей, притягательной смесью, взывавшей к самым глубинам ее души. Анаис и подумать не могла, что когда-нибудь захочет Линдсея вот так! И все же она не могла бороться с вожделением, тяжело пульсирующим и бурлящим в ее крови. Она хотела его, прямо здесь, в его логове удовольствий. Она хотела этого Линдсея, его тайную сторону, о существовании которой доселе и не подозревала. И не было ничего, что могло бы защитить Анаис, уберечь от его чувств к ней, не существовало никакой страховки от падения в бездну наслаждения, никаких спасительных понятий о приличии. Опиум освободил Линдсея, сделал его раскованным, и Анаис желала этого – связи тел и блаженства… И никаких преград между ними.