Одесситы

— На-по-минаю вам, господа, что Церковь в эти дни призывает вас к подвигу поста и покаяния, а не к легкомысленным, а часто и греховным развлечениям. Если гимназия освобождает вас на неделю от занятий, то это для того, чтобы каждый из вас мог должным образом поговеть, а отнюдь не устроить себе дополнительные каникулы. И если вы пропустите хоть од-ну службу в церкви — не надейтесь на продолжение добрых отношений с гимназией, в которую вы столь недавно имели честь быть зачисленными. Особо же хочу вас предупредить о так называемом вербном торге. Хотя гимназистам не запрещается его посещать, но вы должны помнить, что в эти дни мы будем готовиться к великому празднику Входа Господня в Иерусалим, и по церковной традиции именно поэтому народ православный встречает этот праздник с вербой, во замену пальмовых ветвей, которыми Господа нашего встречали в Иерусалиме. Петров, как называются в Писании пальмовые ветви?

— Вайями, батюшка, — встал навытяжку Максим.

— Верно, но в будущем потрудитесь давать полный ответ. Вы можете сесть. Так вот, вербу на торге продают именно за этим. Допустимо также покупать венки, украшения к иконам, пасхальные подарки для друзей и родных. Но не-до-стойно христианина, притом отрока, несущего уже сознательную ответственность за спасение своей души, забавляться в эти дни всякими свистульками, паноптикумами и тем более изображениями нечистого в бутылках. Об этом, зная ваше детское легкомыслие, хочу предупредить вас су-губо: едва исповедовав отцу духовному грехи ваши, воздержитесь от совершения новых — по крайней мере, до светлого Христова Дня, — неожиданно улыбнулся он.

Как обычно, раз улыбнувшись, суровый Медведев растаял и заговорил уже теплее — о том, как Господь премудро все устроил в своем попечении о России: нигде в эту пору цветов нет, не говоря уже о пальмах, а верба цветет себе, православным на утешение. Он даже вдался, правда, с сомнением поглядывая на класс, в рассуждение об особой роли детей в предстоящем празднике, и в конце концов с миром отпустил их, не поставив ни одной плохой оценки.

«Отроки, ответственные за спасение своей души», с облегчением и немалым шумом вырвались из класса, несколько озадаченные ролью вербы. Что в вербную субботу положена верба, а не что другое — они знали отродясь, и так приятно было нести со службы, уже ночью, вербовые веточки, все в нежном пуху, и огоньки свечей были такие же нежные, а запахи вербы и воска сливались в удивительный, праздничный аромат. Причем же тут замена цветов и пальм? В южной Одессе в апреле цветы уже были, да и пальмы стояли в кадках по всем почти домам, а на богатых дачах и в некоторых садах так прямо в земле и росли, их только на зиму укутывали и обшивали досками для тепла. Что же, получалось, Одесса — не Россия?

— А ведь чепуху Медведев говорил? — спросил Антось Максима уже на улице, щурясь от весеннего света.

— Кто его разберет. По Писанию вроде так получается, но цветов — хоть засыпься, а верба — раз в году, как можно сравнивать. Как он говорит, получается, Гриша-конь один только правильно делает, может, и нам пальмы в Аркадии обломать?

Оба расхохотались. Гриша-конь был одним из городских сумасшедших, прозванный так за громкое и всегда неожиданное ржание. Где он жил — никто не знал, но обычно его можно было видеть на паперти собора или уж в самом соборе — на службе. Он в вербную субботу обязательно приволакивал ворох пальмовых веток и норовил раздавать мальчикам, но на то он был и сумасшедший. Таким же безумием казалось друзьям обойтись без любимой вербной игрушки — стеклянного чертика в банке. Чертики были симпатичные, с рожками, толстенькими брюшками и копытцами на кривых лапках. Они весело плавали вверх-вниз и кувыркались в спирту, ничем не напоминали чертей, которых следовало бояться. А ребенок, оставшийся в вербную неделю без такого чертика и расписной свистульки, имел полное право чувствовать себя обделенным. Другое дело, если бы Медведев сказал, что они велики уже для этой забавы — тогда, с высоты своих десяти-одиннадцати лет, господа гимназисты еще бы подумали.

У друзей, впрочем, было о чем подумать и без этого. Пропустить гулянье было немыслимо, тем более, что родители впервые отпускали их туда одних. Трудности были только у Якова: намеки Медведева на возможные неприятности к нему как еврею не относились, зато и Рахиль не понимала, что может понадобиться еврейскому мальчику на гойском торге. Впрочем, Яков легко мог соврать, что приглашен к товарищу в богатый дом, и тут дядя Моисей всегда был на их с Риммой стороне. Он называл это: «дети заводят контакты» и всячески поощрял, что в спорах с матерью давало шанс на выигрыш дела.

Но вот откуда взять деньги? Еще в ноябре тройка друзей решила окончательно свой побег в Америку. Срок был назначен на июнь, июль в крайнем случае, и дана была страшная клятва все, до последнего медяка, деньги откладывать на предприятие: расходы предстояли немалые. Яков честно внес даже ханукальные деньги, щедро отпущенные дядей. Максим с Антосем старались не отставать. Рождество они пережили геройски: было много подарков, и без денег можно было обойтись. Даже коньки свои они продали весной лавочнику Шлеме на Новом базаре: в Америке катаются не на коньках, а на мустангах, как всем известно. А 1911 год они встретят уже в Америке. Интересно, какая там зима? Но остаться на «Вербе»- может быть, последней в их жизни — без гроша. . Это было бы уже слишком. Посовещавшись, решили позволить себе покутить, но не больше, чем по полтиннику на брата, зато уж потом даже и чай не пить в гимназии.

Солнце в день главного гулянья было такое, что даже в голове звенело, и все мерещились крутящиеся перед глазами цветные круги. Там, на Куликовом, уже играл духовой оркестр, верещали свистульки, стоял уже неразличимый в голоса человечий гомон. Всех тише вели себя лошади, но и они порой волновались: стоило заржать одной — и ей отвечали со всех концов площади. Мальчики разделились, условившись встретиться через час у палатки паноптикума. Каждому хотелось насладиться в одиночку так недавно приобретенной свободой.

Яков блаженно шел мимо лотков с ворохами бумажных роз, кадками с вербой, бесчисленных палаток с вафлями, свистульками, игрушками и всякой всячиной. Он сдерживался и уговаривал себя ни на что не тратить деньги, а раньше осмотреть все — как будто это было за час возможно. Для того, чтобы было легче бороться с искушениями, он немедленно купил ломоть лимонного желе, обернутый в кружевом вырезанную бумажку, и мирно предавался созерцанию, для надежности переложив драгоценный кошелек во внутренний карман на груди.

— Дяденька, вы тут пятака не находили? — послышался плачущий голос. — Такой новый совсем, и со щербинкой на краешке. .

Яков увидел мальчишку, черноволосого и худенького, одетого не лучше уличных газетчиков, а ростом примерно с себя. Мальчишка часто моргал, и видно было, что из последних сил старался не реветь. Сердце Якова преисполнилось сочувствия. Ясно было, что пятак этот был у мальчишки единственным, и вот растяпа его уронил, а теперь ищи-свищи, под ногами у такой толпы. Кто уж тут найдет, а и найдет — не будет же искать хозяина. Такое горе Яков видеть не мог, нашарил в кошельке пятак и быстро, боясь передумать, сунул мальчишке.

— Только что нашел. Твой, наверное, — великодушно соврал он, гордясь собой. Но мальчишка, вместо восторгов и благодарностей, руку Якова с сердцем оттолкнул, тихо прошипев:

— Куды суешься? Не мешай работать!

Ошарашенный Яков так и открыл рот, и непонятный мальчишка смягчился. Он положил грязноватую лапу Якову на плечо и уже дружелюбно сказал:

— Ты, парень, не обижайся. Я тебе благодарный, не думай чего. Прятай свой пятак, мне мелочь ни к чему. Жизни ты не знаешь, я погляжу. Счас, хочешь, учить буду, только под ногами не крутись. Это место ты мне попортил, пойдем на другое. Стань вон в сторонке и смотри.

В шагах двадцати повторилась та же история: горестные вопросы насчет пятака со щербинкой. Яков заметил, что мальчишка спрашивал не кого попало, а исключительно хорошо одетых мужчин с дамами. Первый просто посочувствовал и прошел мимо, а на второго дама так выразительно посмотрела, что он немедленно полез в карман за мелкой монетой. Самой мелкой у него оказался двугривенный, и он еще некоторое время уговаривал мальчишку его взять. Мальчишка благодарно просиял, показав не доросшие до полного размера, с детскими зазубринками передние зубы. Тут Яков сообразил, что новый знакомый, пожалуй, помладше его. А шустрый собиратель мелочи уже переходил на другое место, поближе к шарманщику, заработал что- то и там, двинулся дальше. . Яков, как завороженный, следовал за ним. Очень скоро мальчишка снисходительно обернулся: