Один день что три осени

– А кто его заставлял ненавидеть шутки? Вот и поплатился.

Гости засмеялись, Ху Сяофэн и Ли Яньшэн засмеялись тоже.

– Впредь нам всем следует быть осмотрительнее, – доносилось в ответ.

В разгар застолья Ли Яньшэн поднялся из-за стола и направился на задний двор справить нужду. Рядом с туалетом находился загон, где жили бараны Большеротого У. Опустив головы, животные жевали траву, словно ничего и не произошло. Увидав этих баранов, Ли Яньшэн, вздохнул: сколько жизней сгубил Большеротый У и не думал, что сам попадется в руки Хуа Эрнян; всегда такой серьезный он и предположить не мог, что помрет из-за шутки. К самому Ли Яньшэну Хуа Эрнян во сне еще не приходила. Как и Большеротый У, Ли Яньшэн не любил разговаривать, так что если бы Хуа Эрнян заявилась к нему, его бы ждала развязка не лучше, чем у Большеротого У; на всякий случай не помешало бы срочно выучить несколько анекдотов; тут ему стало противно от того, что такому серьезному человеку как он, вдруг придется грузить себя подобной чепухой; при таком раскладе он загонит себя в гроб еще прежде, чем это сделает Хуа Эрнян, что уже само по себе станет анекдотом; в Яньцзине, продолжал рассуждать он, проживает больше полумиллиона человек, а Хуа Эрнян – одна, да и выходит она лишь на минутку-другую, вряд ли она до него доберется. Тут и осторожность не поможет, и паника не спасет, а если целыми днями находиться в подвешенном состоянии, то скорее помрешь от страха, чем от визита Хуа Эрнян, что тоже станет анекдотом. Лучше уж уподобиться этим баранам: когда Большеротый У забивал одного, остальные, поблеяв пару раз, продолжали спокойно жевать траву. Иначе говоря, пока тебя не схватили, лучше всего было и дальше спокойно заниматься своими делами; бояться было без толку. В этом состояла вся суть Яньцзиня. Тут же Ли Яньшэн задался вопросом, продолжит ли брат Большеротого У держать эту харчевню. Если даже харчевня сохранится, вкус бараньей похлебки из-за смены хозяина-молчуна на хозяина-балабола наверняка изменится. А вот если харчевня и вовсе закроется, тогда ему придется столоваться не иначе как в ресторанчике «Маршал Тяньпэн».

3

Прошло, наверное, уже дней семь, а на Ли Яньшэна все накатывала и накатывала хандра. В те годы по Яньцзиню ходила песенка «Надо есть, надо пить», в которой были такие слова: «Надо есть, надо пить, ни за что не смей хандрить. От своей судьбы ни ты, ни я не уйду, думать о пустом совсем ни к чему. Ничего не бойся и не беспокойся, будет падать небо, все равно не скроешься. Надо есть, надо пить, что поделать, надо просто жить…». Эту песенку пели все кому не лень, и Ли Яньшэн тоже ее пел. Бывает охватит его беспокойство, он споет куплетик, и беспокойства сразу как не бывало, на сердце становилось веселее; а тут он пытался ее петь уже дней семь, но вместо веселья, на душе становилось лишь тревожнее. Он пытался понять причину, но причины как таковой не было: каждый день он все так же ходил на работу в свою лавку, все так же трижды в день ел у себя дома, ничего нового. С Ху Сяофэн он в последнее время не ссорился, да и с соседями по прилавку был в ладах. Выражаясь словами торговавшего рядом табаком и алкоголем Лао Мэна, это называлось искать проблемы там, где их нет. Однако эти проблемы проявлялись вполне конкретно. Если раньше Ли Яньшэн и так говорил мало, то теперь он стал говорить еще меньше, ограничиваясь тремя фразами в день и проводя все время в каком-то оцепенении. Когда к нему приходили покупатели, он частенько вместо соевого соуса подавал уксус, а вместо сычуаньского перца – бадьян. Дома за столом, теперь он, бывало, ел, ел, а потом вдруг откладывал палочки и замирал, глядя в окно.

– Ли Яньшэн, о чем задумался? – спрашивала его Ху Сяофэн.

Тот вздрагивал и, очнувшись, быстро отвечал:

– Да ни о чем.

Проснувшись ночью, Ху Сяофэн часто обнаруживала, что Ли Яньшэн сидит, свесив ноги, на краешке кровати и смотрит, уставившись в непроглядную тьму. А однажды она вдруг пробудилась от его завываний и увидела, как Ли Яньшэн, уставившись в непроглядную тьму, тихонько напевает себе под нос арию из «Легенды о Белой змейке». «Что поделать? Что поделать? Как быть? Как быть?…», – повторял он, срываясь в рыдания.

– Ли Яньшэн, ты решил в могилу меня свести? – испугалась Ху Сяофэн.

Она отвела Ли Яньшэна на осмотр в больницу, там ему измерили давление, взяли кровь на анализ, сняли электрокардиограмму, сделали компьютерную томографию всех органов, но никаких отклонений не нашли. Тогда она сводила его в психиатрическую клинику, но и с психикой у него оказался полный порядок.

– Ты явно болен, но при этом у тебя ничего не находят, в такой ситуации и помереть недолго, – сказала Ху Сяофэн.

– Я и сам этому не рад, но ничего не могу поделать, – ответил Ли Яншэн и тут же добавил, – Сяофэн, умру я или нет, ты больше обо мне не беспокойся.

Ху Сяофэн заплакала:

– Ты специально пугаешь меня, чтобы прежде, чем умереть, сначала померла я, да?

Вдруг, спохватившись, она спросила:

– А может, ты встретил во сне Хуа Эрнян?

Ли Яньшэн покачал головой:

– Если бы я ее встретил, меня бы постигла участь Большеротого У, поскольку шутить я не мастак, она бы уже давно меня раздавила, и я бы тут с тобой не разговаривал.

Ху Сяофэн встрепенулась:

– Раз так, значит ты весь в мыслях о том, что Хуа Эрнян вот-вот нагрянет к тебе. Не лучше ли тогда просто заготовить анекдот? Если припасешь заготовку, то, может, и тоска вся пройдет.

Ли Яньшэн снова покачал головой:

– Не смеши меня, я тут даже песню «Надо есть, надо пить» сколько раз вспоминал, все без толку.

– Но из-за чего в конце концов вся эта напасть?

– Если б я знал, то уже бы не мучался.

Ху Сяофэн, которую до этого то и дело мучала потливость, из-за постоянного беспокойства за Ли Яньшэна в результате избавилась от своего недуга.

А вот у Ли Яньшэна через какое-то время заметно ухудшился аппетит. Спустя месяц он сильно похудел, глаза его совсем запали, а скулы выступили наружу.

Лао Мэн, что торговал табаком и алкоголем, его увещевал:

– Яньшэн, нельзя так себя изводить.

А Ли Яньшэн ему отвечал:

– Эта тоска лишь усиливается, я теперь уже и жить не хочу.

– Тогда тебе явно надо обратиться к Лао Дуну, – посоветовал Лао Мэн и тут же спросил, – Пойдешь? Если пойдешь, могу составить тебе компанию.

4

Лао Дун был яньцзиньским гадателем. С его собственных слов, он являлся слепцом с открытыми глазами. Будучи незрячим от рождения, он никогда не видел, как выглядит этот мир и как выглядят люди. Во время гадания он восстанавливал человеческий облик, ощупывая лицо и телосложение клиента. Однако кто-то говорил, что Лао Дун слепой-то слепой, но не совсем, пусть кое как, но тех же прохожих он распознать, может: кто-то видел, как Лао Дун какое-то время шел по улице, ощупывая дорогу палкой, но едва начался дождь, как тут же сунул палку под мышку и припустил к дому. Как-то раз, когда Ли Яньшэн работал литейщиком на заводе, он вместе с Чэнь Чжанцзе отправился в «Маршал Тяньпэн» полакомиться свиными лытками. Пока они там ели, в зал, постукивая палкой, вошел Лао Дун и, подсев, к ним, тоже заказал себе свиную лытку. Когда Ли Яньшэн и Чэнь Чжанцзе свои лытки уже обглодали, Лао Дун обглодал свою лишь наполовину. Тогда Чэнь Чжанцзе решил подшутить над Лао Дуном и пока тот, задрав голову, облизывал пальцы, забрал с его тарелки недоеденную лытку и вместо нее подложил обглоданную кость. Лао Дун взял эту кость, и пока ее грыз все ворчал, мол, как я сегодня быстро управился, хотя помню, что мясо еще оставалось. Не даром говорят: «Не верь чужим речам, а верь своим очам», так что лично Ли Яньшэн верил, что Лао Дун полностью слепой.

Независимо от того, был Лао Дун полностью слепым или только наполовину, если зрячие сталкивались в этом мире с чем-то неразрешимым или необъяснимым, они непременно обращались за помощью к Лао Дуну. Потеряется, к примеру, у кого-то свинья, собака, трактор или человек – тотчас идут к Лао Дуну разузнавать о местонахождении пропажи, о том, как ее вернуть; заболеет кто-нибудь в семье раком или надо кому-то поступать в вуз, идут выяснять, выздоровеет ли больной, удастся ли сдать экзамен; доведись коммерсанту или чиновнику вляпаться в серьезную переделку, идут узнавать, удастся ли оживить бизнес или избежать тюрьмы… Одним словом, все, кто шел к Лао Дуну, непременно шел к нему по какому-то делу, без дела к Лао Дуну никто не шел. Прямо как в случае со здоровьем: если ты болен – идешь к врачу, а если нет – то и врач ни к чему. Клиент излагал Лао Дуну суть своей проблемы, а Лао Дун, выяснив подробную дату его рождения, включающую год, месяц, день, час и т. д., составлял свой прогноз; если прогноз не складывался, он прибегал к гаданию по форме костей. Такое гадание подразумевало ощупывание формы двухсот шести костей клиента, что позволяло расписать всю его жизнь и предсказать судьбу. По словам Лао Дуна, за последние десятилетия он ощупал несколько тысяч людей, и этот опыт совершенно разбил ему сердце, потому как из нескольких тысяч людей лишь единицы имели человеческие кости, в то время как подавляющее большинство скрывало в себе сущности свиней, баранов и прочей живности, о чем говорило соответствующее направление их хребтов. Народ его спрашивал, неужели среди такой массы людей, не находится ни одного, кто в прошлой жизни был человеком? На что Лао Дун отвечал: «Находится. К примеру, дворник Го Баочэнь, что подметал в центре города, в прошлой жизни возжигал благовония на могиле предков, в первые годы республики он занимал пост военного губернатора, после чего дослужился до премьер-министра; в прошлой жизни он косил народ как коноплю, поэтому в этой жизни подметает Яньцзинь, а заодно очищается сам».

Помимо гаданий по гороскопу и по форме костей, Лао Дун также мог устраивать сеансы общения, когда кто-то из живущих хотел передать послание кому-нибудь из умерших или наоборот; клиент сообщал Лао Дуну подробные гороскопы живущего и умершего, а также точную дату смерти умершего, после чего Лао Дун, сотворив заклинание, устанавливал между ними сеанс общения. В такие минуты живому передавались послания от духа умершего, а духу умершего – послания от ныне живущего. Помимо передачи сообщений, были возможны и так называемые прямые эфиры, что позволяло живым и умершим встречаться. Сам Лао Дун поклонялся высочайшему наставнику Чжао, поэтому перед прямыми эфирами Лао Дуну требовалось совершить жертвоприношение наставнику. Явившись Лао Дуну, наставник Чжао перемещал дух умершего прямо в его тело, благодаря чему клиент мог лично встретиться с умершим. Такая услуга пользовалась популярностью у тех, кто совсем недавно потерял отца или мать, они хотели встретиться с родителями, чтобы сказать недосказанное при жизни или выяснить, где же те припрятали сберкнижку. «Я уж и не мечтал, что мы встретимся снова», – задыхаясь от волнения, причитал клиент, потрясая руку Лао Дуна, принимая его за родителя; другой, изменившись в лице, вопил что есть мочи: «Отец, куда ты, в конце концов, упрятал сберкнижку?»

Находились и такие, кто просил предсказать последующее перерождение, но Лао Дун лишь отрицательно мотал головой. «Замысел Неба, – говорил он, – разглашать нельзя». И дело тут не только в гадательном этикете, для самого человека так тоже лучше, иначе, если наперед знать все, что тебя ждет в этой и последующей жизнях, какой интерес вообще жить? Все говорят, что так было бы проще, но если б человек и правда знал все наперед, то, скорее всего, расхотел бы жить.

Все понимали, что Лао Дун в общем-то несет бредятину: «Лао Дун, ты и этот-то мир разглядеть не можешь, как же тебе удается видеть то, что и нам не под силу?» «Именно потому, что я не могу разглядеть этот мир, я могу видеть то, что вам не под силу». Все эти слова тоже были бредятиной. Однако, когда человек попадает в тупик, он гораздо охотнее будет слушать всякие бредни. А без этих бредней Лао Дуна, многие яньцзиньцы просто бы умерли от тоски. Да и число страдальцев от депрессии тоже увеличилось бы на треть.

Предсказывая судьбу, Лао Дун никого не заставлял ему верить. Хочешь верь, хочешь – не верь. Закончив гадать, Лао Дун добавлял свою привычную фразочку: «Это все домыслы, так, забавы ради». Гадательный салон Лао Дуна назывался «Мир иллюзий Великой пустоты». При этом он любил повторять: «Пустота, Великая пустота, это просто мир иллюзий, не стоит в это верить». Парные надписи на входе в дом гласили:

По делам, разрешимым на этом свете, не обращаться.Домыслы слепца не стоит принимать на веру.