Один и ОК. Как мы учимся быть сами по себе
Шрифт:
Надо было учитывать, что в это время года я редко бываю здоров и куда-то ехать мне будет тяжело. За несколько недель до поездки вернулось чувство, которое регулярно настигает меня к концу года. Оно возникает, когда дни становятся настолько короткими, что приходится вставать из-за рабочего стола не позднее трех часов дня, стремясь успеть получить хоть небольшую порцию света во время прогулки в парке. Когда зима заявляет о себе, приближается мой день рождения незадолго до Рождества, а затем наступают и сам сочельник, и новый год, и нескончаемые месяцы темноты. В это время я особенно остро сознаю, что живу один.
Это чувство начинается со смутного ощущения, некоего беспокойства, желания чего-то, к чему я затрудняюсь подобрать слова. Когда оно наступает, я работаю еще больше, гуляю по городу дольше обычного, чаще хожу на концерты, балет или в кино, принимаюсь за толстый роман, который не дочитываю, ищу идеальные подарки
Иногда эта повышенная активность помогает, а иногда приобретает навязчивый, маниакальный характер и грозит обернуться психическим состоянием, которое само по себе еще не депрессивное, но может инициировать депрессию и, если не быть начеку, подчинить себе всю мою жизнь на недели и даже месяцы. На этом этапе все вдруг кажется зыбким. Самообман, державший меня на плаву целый год, рушится. Сознательное забвение, на котором строится жизнь большинства из нас, дает сбой. Не могу описать это лучше. Похоже на потерю важной фантазии. Перестаешь верить, что жизнь, которую ты проживаешь один, – хорошая жизнь.
Эта фантазия о хорошей жизни – не индивидуальная фантазия. Это коллективный конструкт, разделяемый многими из нас, фикция, которую раз за разом ставят и исполняют в обществе: это делаем и мы сами, и люди, которых мы любим. Даже если сознательно от нее отстраняться, каждый день будешь находить оставленные ею следы в душе. Часть этой фикции – сложный фантазм благосостояния, а именно вера в то, что мы сможем хорошо зарабатывать своим трудом и что, приложив необходимые усилия, каждый из нас достигнет определенного благополучия. Среди других аспектов – отлаженные любовные отношения и создание семьи; зачастую они имеют еще больший вес, не в последнюю очередь потому, что реже подвергаются сомнению, более естественно входя в генетику социальной жизни.
Этот фантазийный конструкт хорошей жизни – обещание, за которое мы цепляемся, несмотря на массу доказательств его невыполнимости для многих. Американская философ Лорен Берлант полагает, что оно лишь ставит преграды на пути большого количества людей, поскольку в современном обществе такая жизнь зачастую просто невозможна. Берлант назвала это явление характерным для нашего времени «жестоким оптимизмом» [23] . Иногда повседневная жизнь напоминает тренинг по выживанию, который уже не позволяет реалистично планировать будущее. Нам остается лишь фантазировать о нем [24] . Это не патология, а адекватная реакция на мир, которая делает сносной жизнь, постоянно сталкивающую нас с противоречиями, трудностями и амбивалентностью [25] .
23
Berlant L. Cruel Optimism. Durham; London, 2011. P. 1—21.
24
Ibid. P. 187.
25
Ibid. P. 14.
Мрачное настроение, типичное для конца года, во многом связано с тем, что мой внутренний жестокий оптимизм рушится по мере того, как общество начинает с упоением предаваться празднованию хорошей жизни. Я чувствую себя неудачником. У меня нет партнера, а писательские будни часто протекают под знаком экономической нестабильности. Всюду я сталкиваюсь с тем, что приходится обходиться без двух основных составляющих фантазии о хорошей жизни: благосостояния и счастья любви. Я понимаю, как жестоко по отношению к себе держаться за веру, что однажды все будет иначе. Мне никогда не бывает так одиноко, как в конце года.
Это одиночество никак не связано с тем, как я провожу праздники. В тот год я тоже общался с друзьями, родителями, братьями и сестрами. Сочельник, как это нередко бывает, я провел с Мари, одной из самых давних подруг, с Олафом, ее партнером, и их сыном Джоном, моим крестником. На Рождество я приехал на мексиканский рождественский обед в дом Эми и Даниеля, где было множество забавных детишек, а затем отправился на ужин к Карстену и Хэрриет. Новый год я встретил на вечеринке у Рабеи и Давида. Мое чувство одиночества не связано с тем, один я по факту или нет. Это сезонное одиночество, симптом периода, когда не удается осознать того, что я обычно понимаю: я, может, и не веду общепринято хорошую жизнь, зато
веду жизнь насыщенную, увлекательную, полную других видов благополучия и любви.Думаю, многие люди, живущие в одиночестве, чувствуют себя именно так. Уже первые рождественские огни на улицах запускают в человеке психическую динамику, от которой трудно избавиться. Инстинктивно возникает ощущение, будто этот мир принадлежит другим: влюбленным, матерям и отцам, бабушкам и дедушкам. Ролан Барт называл это чувство некой формой «философского одиночества», возникающего при выходе за пределы социальных систем и категорий: «просто я не вступаю в диалог… Взамен общество подвергает меня причудливому вытеснению под открытое небо: никакой цензуры, никаких запретов, я только отстранен a humanis, удален от всего человеческого неким молчаливым декретом о незначительности; я не вхожу ни в какой перечень, мне нигде нет приюта» [26] .
26
Барт Р. Фрагменты любовной речи / пер. с фр. В. Лапицкого. М.: Ад Маргинем Пресс, 2015. С. 131.
Несмотря на такое настроение в конце года, я отправился на Люцернское озеро. Потребовались некоторые усилия, чтобы организовать поездку, собрать чемодан и попросить Тима, соседа, забирать мою почту. Но я решил, что время в Люцерне пойдет мне на пользу.
Отель «Бо Сежур» [27] , расположенный прямо на берегу озера, оказался еще очаровательнее, чем я представлял. Два владельца сделали все, чтобы оправдать обещания, заложенные в названии отеля. Я был тронут их великодушием. Они оборудовали для меня небольшой офис и выделили номер с видом на озеро и горы. По утрам я наблюдал восход солнца, не вставая с постели. Когда я сидел на балконе и курил – так и не смог бросить, начав снова четыре года назад, – я видел большие белые пароходы, плывущие по тихой воде, смотрел на залитое солнцем зимнее небо и заснеженные горы (Пилатус, Бюргеншток, Риги) и не мог поверить, как прекрасен мир: исключительно, невообразимо прекрасен. До чего утешительно!
27
«Прекрасный отдых» (фр.). – Прим. пер.
Не знаю, почему именно здесь я начал ходить в горы, но, к моему удивлению, так все и было. Вероятно, ежедневное созерцание чарующего пейзажа пробудило во мне потребность отправиться на свежий воздух, в горы, в лес, в снег. Возможно, это было связано и с новым опасным вирусом, обнаруженным в китайском городе Ухань. Каждый день я читал в новостях, как сначала сотни, а потом тысячи людей умирали от вызываемой им пневмонии. В Люцерне все еще царило чувство безопасности, лишь несколько человек выглядели обеспокоенными, но я не мог отделаться от страха. Мне нужно было что-то, что сдержало бы опасения, успокоило нервы и помогло почувствовать себя по-настоящему живым.
Часть гонорара ушла на покупку прочных туристических ботинок, рубашек из мериносовой шерсти и подходящей куртки. В магазине приветливая продавщица порекомендовала мне помимо заснеженных троп также несколько несложных маршрутов ниже по склону, на которых я бы мог проверить свои возможности и пределы.
Мне кажется, писатели так любят подолгу бродить, потому что это хорошее средство от мрачных состояний, настигающих тебя за одиноким писательским трудом, хочешь ты того или нет. Нередко самые депрессивные представители этого вида искусства, литературы, были и самыми ярыми любителями прогулок на природе. Список писателей, поднимавших себе настроение таким образом, очень длинный: Уильям и Дороти Вордсворты, Генри Дэвид Торо, Роберт Льюис Стивенсон, Гете (конечно же), Руссо, Ницше и многие другие. Мишель де Монтень любил бесцельно бродить по идиллическим пейзажам Перигора, в то время как к людям относился скорее настороженно. Вирджиния Вулф, талантливейшая романистка и странница, а также, к сожалению, жертва депрессии, находила спасение в холмах Сассекса и скалах Корнуолла. «После одиночества в комнате» только пешие прогулки позволяли ей отбросить свое Я [28] . Мне абсолютно понятно, что она имела в виду. Она не стремилась обрести себя. Если идешь в горы, потому что тебе плохо, то не с целью обрести себя – по крайней мере, не в первую очередь. Главным образом, ты хочешь от себя убежать.
28
Woolf V. Stadtbummel. Ein Londoner Abenteuer // Woolf V. Der Tod des Falters. Essays. Frankfurt a. M., 1997. S. 23.
- Telegram
- Viber
- Skype
- ВКонтакте