Один из леса. Часть 2

– до того они лежали, целясь в меня, а теперь выпрямились. Так, Рыба передо мной, Серый с

Шутером слева и справа. Насторожены, пальцы на спусковых крючках. У Рыбы такой вид,

будто собирается прямо сейчас отправить меня на дно болота.

– О, привет! – подал голос я. – Тоже охотитесь?

– А ты, значит, охотишься? – уточнил Шутер.

– Ну да. Во! – я повернулся, чтоб он увидел выдру. – А что еще в этих местах можно

делать?

Рыба оглядел меня тусклыми безжизненными глазами и велел:

– Ствол положи.

Пожав плечами, я бросил выдру на землю, стянул с плеча ремешок «вала», отстегнул от

ремня «махновку». В это время все трое медленно приближались ко мне.

– Слушайте, парни, почва тут – сплошная вода, не хочу в нее свое оружие класть, – я

притопнул ногой, громко хлюпнув жижей. – Смотрите, разряжаю.

Медленно вытащил магазин из «вала», сунул его в карман.

– Вот так, теперь просто мои стволы возьмите, и все путем.

– Берите, – кивнул Рыба.

Шутер забрал «махновку», Серый – «вал». Я спросил:

– А выдру можно подобрать?

– Подыми.

Я снова взвалил добычу на плечо и широко улыбнулся:

– Ну, куда теперь?

– За мной. – Он развернулся и зашагал обратно, остальные двое пошли по сторонам от

меня.

– Слушай, охотник, – заговорил Шутер, – а зачем тебе выдра? Я слышал, они ж твари

бессмысленные совсем. С нее никакого толку.

– Почему же, есть толк, – возразил я, вовсю изображая добродушного малого. – Стал бы

я без толку мутанта промышлять.

– Да какой толк? Я ж видел: шкура у них, если снять, сохнет, становится ломкой, а

потом вообще рвется.

Серый поддержал его:

– Это точно, ее не на что не пустишь. И мясо у выдр ядовитое.

– А жир? – возмутился я. – Не слыхали про жир болотной выдры, а туда же, критикуете!

Жир у нее отменный.

– Ну и зачем он, такой отменный?

– Зачем-зачем… Горючее это.

– В тачку, что ли, заливать? – поразился Шутер.

– Сам ты тачка! Для костра. Жир твердеет на воздухе. Нарезаешь его такими брусками,

пока он вроде желе, а потом в бумагу заворачиваешь и в рюкзак, ну или куда еще. Жир этот,

короче, как сухой спирт, только лучше.

Я покосился на него. Шутер слушал, приоткрыв рот.

– Эх ты, деревня! – снисходительно добавил я. – Вот так-то: век живи – век учись. Два

века живи – два учись. Жизнь живи – всю жизнь учись. Короче, на болоте если ночь застала,

хвороста нету или он совсем уж мокрый и не горит, то выдру валишь, жир нарезаешь, ждешь

пару часов и потом топишь. Горит он долго. Это первое, а второе – когти ее.

– Когти растолочь, – бросил Рыба, не оглядываясь. – В мази добавляют.

– Вот, правильно, – кивнул я. – Напарник ваш, гляжу, больше знает. А куда вы меня

ведете вообще, а?

– А вот сюда, – ответил Шутер и показал вперед. – Уже пришли.

В лагере у подножия вышки меня встретили холодно. Обыскали, забрали все мало-

мальски ценное, заставили снять куртку, расстелили ее у кострища и положили на нее все

мое добро.

Перед тем как идти за выдрой, я обмотал левитирующий «оникс» бинтом и привязал к

правой лодыжке под штаниной. Штаны на мне были широкие, я вообще уважаю только

свободную, мешковатую одежду, чтоб не стесняла движения. В общем, «оникс» было не

видно, и это хорошо, потому что уверен: если бы его нашли – остался бы я без «оникса».

Слишком ценный арт, Зверобой бы его забрал себе. Повязка на лодыжке – не ахти какой

тайник, потому что туда иногда пристегивают нож или кобуру с небольшим пистолетом, и

при серьезном обыске арт бы нашли. Но всерьез меня никто не обыскал, как-то не ожидают

особого хитроумно припрятанного оружия от простодушного болотного охотника. На это я и

рассчитывал.

На моей левой лодыжке была вторая повязка, и под ней – пузырек с тоником. Дневник

Травника спрятать было негде, поэтому его я просто бросил на дно рюкзака. Всякую бумагу

охотники да старатели с собой носят часто: для самокруток, на растопку или для других,

понятных целей. Решив, что дневник особого внимания не привлечет, я просто сунул его на

дно рюкзака… И действительно – шманая рюкзак, никто не обратил внимания на рваную

тетрадку. А вот кулон-ключ Миши мог вызвать нездоровый интерес и поэтому был спрятан

надежнее всего остального, в тайнике гораздо более хитром, чем повязка на ноге. Тайник

этот находился в моем ремне – кармашек с обратной стороны, с прорезью, закрытой

«молнией» и скрытой под узким кожаным клапаном. В общем, если только ремень не

отберут, за кулон можно не опасаться.

Я поймал взгляд пленницы. Она сидела все в той же позе, обхватив себя за колени,

завернувшись в плащ, и недоверчиво смотрела на меня исподлобья.

– Ну? – Зверобой перебрал лежащие на моей куртке вещи. – Кто такой?

– Охотник, – сказал я. – Стасом звать.

Главарь бандитов окинул меня тяжелым, недоверчивым взглядом и, кажется, собрался

задать следующий вопрос, но его перебил Фара:

– Часто в этих местах промышляешь?

– Постоянно. Жир гоню и в поселки окрестные сдаю. То есть меняю – на еду, патроны.

На всякое. Когти еще, ну и на змея вот тоже охочусь…

– А со змеями что делают? – скривился Шутер. – Неужели едят?

– А то! Это ж тебе не выдра, почему б и не есть змея?

– На выдр, значит, охотишься, – повторил Зверобой с неопределенным выражением.

Фара подошел ко мне ближе, пригляделся.

– Нет, я тебя раньше не видел. Давно ты здесь?

– Давно, ага.

– А живешь-то где вообще?

– Нигде конкретно. – Я кивнул на опору. – Иногда вот под ней останавливаюсь, где вы

сейчас. Мою стоянку, можно сказать, заняли. А иногда в болоте ночую. Или в Гниловке той