Один из призраков

Любанский чуть отстранился, а Анна, улучив момент, протянула ему смущенного щенка.

– Душа моя, Аннет! Где Вы его взяли? – удивился Любанский,– Какой молодец! Крра-са-вец!!!

Граф взял на руки совершенно обалдевшего Сфинкса.

– А какие умные глазки! Какая осанка! Настоящий граф!

Он поставил пса на превосходный паркетный пол, который был тут же обновлен небольшой лужей. Сфинкс виновато отошел от мокрого места и преданно уставился на Аннет.

– Дашенька! У нас тут небольшие проблемы! – улыбнулась графиня.

Запыхавшаяся русоволосая горничная вбежала в кабинет и, поняв в чем дело, мгновенно исчезла. Через минуту Даша старательно вытирала глянцевую поверхность пола, а Сфинкс сражался с сахарной косточкой на новом паркете.

Графиня, по-детски присев на корточки перед своим питомцем, с улыбкой произнесла:

– Сегодня Даша все приберет, а завтра, дорогой, ты будешь обедать на кухне…

Я открыл глаза, не совсем понимая, где я и что со мной. Плюшевые портьеры наполовину прикрывали окно. Солнечный луч слепил глаза. Пытаясь скрыться от назойливого луча, я откинул потрепанный плед и принял вертикальное положение под гнусный скрежет растянутых пружин. Голова раскалывалась… Увидев на соседней раскладушке спящего Маклая, я вспомнил вчерашний вечер, но никак не мог распределить события между сном и реальностью. Нащупав в кармане рубашки пачку «Примы», я чиркнул зажигалкой. Руки дрожали, как у заправского алкаша. С четвертой попытки мне все же удалось прикурить. Я подошел к окну, с усилием отворил его.

Свежий воздух теплого осеннего утра ворвался в пропитавшуюся водочными парами каморку. Небо было синее-синее… Кроны парковых деревьев ослепительно желтели в лучах солнца. Звонко чирикали какие-то неперелетные птицы. Покалеченный тополь красовался на той стороне лужайки. На лбу я нащупал солидную шишку – печальный результат вчерашнего знакомства с древесным монстром.

– Ванька! Ты живой? – послышался за спиной голос моего товарища.

– Живой-живой…, как видишь.

– А я живой труп. Кофе пить будем? – печально произнес Маклай.

– Я думал, ты пивка попросишь.

– За кого ты меня принимаешь? Пить надо после 15:00 и до 24:00 – так сказал господин Похлебкин, известный повар-кулинар. Вчера утром по телеку передавали.

– А у тебя и телек имеется?

– «Витязь» – последняя модель. Справа от тебя.

– Может, врубим? Хоть узнаем, что в мире делается.

– Можно. Только сначала дай анальгинчику… Там на подоконнике должен быть.

Я протянул «умирающему» Маклаю спасительную таблетку:

– Можно, я у тебя тут недельку поживу?

– Без проблем. Опять же, будет кому лекарство подать.

– А что… Ты здесь совсем один?

– Абсолютно один до десятого сентября. Потом директор зея прибудет. Ох… Кажется, отпустило. Включи там чайник.

Мы выпили с Маклаем по чашечке кофе со вчерашними, слегка подсохшими бутербродами. Привели в порядок себя и каморку и отправились на экскурсию в спальню графини.

Это была просторная квадратная комната с высокими потолками и шелковой обивкой на стенах. Набивной шелк с растительным рисунком заметно пообтрепался, а дубовые панели были почти как новенькие. На полу, как осенние листья, беспорядочно валялись обрывки газет и каких-то бумаг.

У входа действительно стоял изящный консольный столик с трюмо из отличного красного дерева, о котором вчера рассказывал Маклай. Я заглянул в помутневшее зеркало, подсознательно надеясь увидеть нечто необычное, но оно скрупулезно копировало почти пустую комнату графини. На столике стоял маленький портрет в овальной рамке. «Огромные зеленые глаза на бледном лице… Восхитительные черные локоны на висках… Где же я видел эту женщину?»

– Это Аннет, – Маклай заглянул мне через плечо.

– Графиня? Где-то я видел это лицо…

Я пытался вспомнить, но не мог. В голове неожиданно всплыла фраза: «Сегодня Даша все приберет, а завтра, дорогой, ты будешь обедать на кухне…»

– Маклай! Только ты не пугайся… Мне самому жутко… Я сегодня видел ее во сне…

В ответ мой друг лишь пожал плечами.

Потом мы обошли все комнаты усадьбы. Маклай был прав, когда говорил, что здесь практически ничего не осталось. Дом-музей готовился к реставрации. Мебель, картины, домашняя утварь… – практически все было вывезено и хранилось в запасниках областного музея. Единственным местом в доме, полностью забитом старой кухонной посудой и садовым инвентарем, был темный чулан, расположенный между прихожей и кухней.

– Ну, вот и все…, – подытожил Маклай, – Из этой прихожей, господа, удачливый бизнесмен, но неудачливый муж, любимец женщин, нелюбимый собственной женой, его Светлость граф Любанский отчалил в Сибирь, дабы доживать свой век в глуши,– распинался Маклай перед воображаемой аудиторией.

– Прошу всех в сад! – добавил мой друг и распахнул парадную дверь. Итак, господа! – продолжал мой «экскурсовод»,– перед Вами открывается чудесный вид на парк – типичный образец садово-парковой архитектуры середины ХIХ века. Обратите внимание на этот великолепный экземпляр расчлененного реликтового дерева! В тот самый вечер, господа, разбушевавшаяся стихия долбанула в этот роскошный тополь…! – Маклай указал на дерево, – Но дерево продолжает жить. Жизнь продолжается, господа! – на этой оптимистической ноте он закончил свою речь.

– Хорош паясничать, Маклай! Не глумись над разбитой любовью, – пожурил его я.

Мы прошлись по мягкому ковру лужайки. Минуя старый тополь, спустились по рыжей кленовой аллее к тем самым воротам, с которых и начались все мои злоключения. Потом повернули обратно, непринужденно о чем-то болтая. Вернулись на лужайку, с которой открывался прекрасный вид на фасад графской усадьбы. Сегодня дом уже не казался таким мрачным, как вчера. Он прекрасно смотрелся на фоне пурпурно-золотистых крон и ярко-синего неба. Шесть белых колонн парадного подъезда придавали ему помпезно-торжественный вид. Особняк стоял в гордом безмолвии, стараясь сохранить единственное, что осталось от прежнего лоска – дворянскую честь и достоинство.

Маклай отправился в сарай, чтобы набрать дров и затопить камин – в доме к вечеру становилось довольно прохладно. А я решил прогуляться еще, взглянуть на старый пруд. Я обошел здание. Окинул глядом флигель, где, по словам Маклая, размещался управляющий Любанских. Осмотрел деревянную конюшню с пристройкой – жилищем графского кучера.

Метрах в пятидесяти от усадьбы простиралась зеркальная гладь небольшого озерка в обрамлении зарослей камыша и густого кустарника. Ближе к дому живое кольцо обрывалось, открывая что-то вроде миниатюрного пляжа. Я приблизился к озеру. Расположившись на старой иве, прильнувшей к земле, я стал бессмысленно и беззаботно наслаждаться осенним пейзажем. Вдали белела березовая рощица. На мгновение мне показалось, что ствол одного из деревьев колыхнулся. «Наверное, оптический эффект – движение воздуха», – подумал я.