Один из семидесяти

Все же немного поколебавшись, хозяин налил себе вина в ту же чашу, из которой пил Давид, и торопливо поднес к губам. Давид бросил взгляд на детей Ашана и увидел, что в их глазах застыл настоящий ужас.

– Прости мою настойчивость, – Давид поспешил сменить тему, – но как же ты все-таки оказался среди римлян?

– Я бежал из плена, – угрюмо ответил Ашан, ставя пустую чашу на стол, – но успел побывать в шкуре раба.

– Сочувствую, – покачал головой Давид. – А что, в твоей стране не держат рабов?

– Здесь нет такого понятия, какой вкладывают в это слово римляне. У нас в некоторых семьях живут некогда плененные воины и женщины. Но с ними не обращаются так жестоко – их не заставляют работать до изнеможения, подгоняя плетью. У нас таких работников принято кормить и давать им отдых. Да, они бывшие враги, но они все же люди! Истинный верующий не станет обращаться с человеком как со скотом. Римляне – настоящие безбожники!

Давид вздохнул и углубился в работу, а Ашан – в свои тягостные воспоминания.

– Я тогда был чуть постарше Шенера, – указал через плечо мастер на старшего сына спустя какое-то время.

Затем Ашан тоже вернулся к своему занятию. Но то ли от хмеля, ударившего в голову, то ли при воспоминании о тягостном периоде своей жизни, выражение его лица стало злым, и он вдруг зашвырнул недошитую пару за гору шкур.

– Меня спас отважный муж, кстати, тоже иноверец. Он годился мне в отцы и помог бежать из плена. Как я добрался до дома, до сих пор не могу понять… – в его голосе зазвучала тоска. – Наверняка тот человек поплатился своей жизнью за мой побег… Слава ему! Слава всем, кто этого достоин!

Ашан вышел из-за стола и присел на пороге мастерской. Сыновья заметили перемену в настроении отца и ниже склонили головы над работой, стараясь ничем не привлекать внимания строгого родителя.

Все есть для счастья

Кто, покинув Отчизну, сможет убежать от себя?

Гораций

Егише сидел у дверей постоялого двора. Осеннее солнце входило в зенит. На узких прожаренных улочках оставалось достаточно тенистых уголков, где можно было спрятаться от его по-южному любвеобильных, палящих лучей. Из дверей вышел хозяин постоялого двора Арид. Он подошел к ограде, где понуро склонив головы, стояли лошади и ослы постояльцев.

– Загадили весь двор, – заметив Егише, недовольно проворчал Арид. – Надо с их хозяев брать дополнительную плату. А то из-за этой вони скоро мой двор будут обходить стороной.

– Плата за проживание и так не мала, – заметил Егише.

– Я беру не больше чем другие, – отрезал Арид. – Просто во всем должен быть порядок. Это же не яйлаг [36] какой-нибудь, а город!

– В римских городах тоже не всегда встретишь чистоту.

– Прости, чужестранец, но мне нет дела до того, что творится в чужих землях, – не очень зло отозвался Арид.

36

высокогорное летнее пастбище

– Много ли городов в Атропатене? – не обращая внимания на его недовольство, все с той же дружеской улыбкой задал вопрос Егише.

– Немало. Фрааспа, Агназана, Шиз, Нуксуана [37] … не считая мелких селений. Но Газака – самое большое и важное, ведь здесь почти постоянно живут правитель, самые именитые его приближенные и главный священнослужитель Атропатены. На удивление быстро разрастается наша Газака, – с готовностью и заметной гордостью заключил Арид.

– Давно ли здесь город?

37

город Нахчыван, Азербайджан

Арид с повышенным интересом осмотрел фигуру незнакомца.

– А ты, часом, не лазутчик?

Этот вопрос развеселил Егише:

– А в чем, по-твоему, моя корысть? Я как чужестранец интересуюсь, а тем, кому надо, давно все про вас знают. В Риме у цезаря есть подробный отчет о вашей стране и вашем житие-бытие.

Арид постоял еще немного в отдалении, затем поразмыслив, подошел и присел на каменную скамью рядом с Егише.

– Еще недавно здесь не было ни садов, ни постоялых дворов, ни каменных, ни даже глиняных построек, ни тем более оград, – начал с заметным удовольствием рассказывать Арид. – Один большой яйлаг. Мой отец был скотоводом и жил в крошечном глиняном доме без окон и дверей, вросшем по самую крышу в землю. Окно, а точнее, дыра была проделана вверху, в середине строения, чтобы дым и копоть выходили наружу. На глиняном полу – шкуры, вместо дверей – шкуры, вместо постели – шкуры. Мы, его сыновья, выгоняли скот на дальние пастбища и месяцами жили в дальних камышовых шалашах и землянках. А теперь даже бедняки не хотят жить иначе как в жилище из самана [38] , кто побогаче – в доме из белого известняка. Даже шкуры уже не постилают, а ткут шерстяные паласы. Что ж, человек всегда стремится к сытости, теплу… и красоте. Слава всем богам, есть на что равняться – красота везде!

38

кирпич из глины и соломы

Арид выглянул из тени на солнце и зажмурился. Егише слушал, не перебивая.

– Скоро опять скот начнут перегонять на зимние пастбища, – Арид глубоко вздохнул, положив руку на грудь. – Давно я не был на дальних лугах, на вольном воздухе. В городе трудно дышать, и чувствуешь себя настоящим стариком. А в горах!.. Несешься, бывало, на лихом скакуне по краю пропасти, аж дух захватывает, счастлив словно мальчишка! – он задумчиво улыбнулся при этих словах. – Бесконечный простор кругом, коршуны парят над головой, а под ногами – густые облака…

Егише внутренне порадовался такому искреннему проявлению у взрослого мужчины любви к родной земле.

Важная птица

Врата выбирают входящего. Не человек.

Х. Л. Борхес

В конце улицы появился зашторенный паланкин [39] . Его несли шестеро рослых мужчин, одетых в белые одежды, с кривыми кинжалами на поясах. Занавески из синего шелка, расшитые причудливыми птицами, были задернуты. Поравнявшись с беседующими Егише и Аридом, носилки внезапно остановились.

39

носилки

Из-за занавесок выглянул мужчина в светлой войлочной шапочке, с рыжей аккуратно остриженной бородкой. Арид встал и склонился в почтительном поклоне.

– Ты пришелец из Иерусалима? – не обращая на него внимания, без обычных приветственных слов обратился незнакомец к Егише.

– Приветствую тебя, – поднялся вслед за Аридом с места Егише.

В белом шелковом одеянии, подпоясанный зеленым кушаком, опираясь на руку слуги, мужчина важно поднялся с подушек и сошел на землю. На пальцах его было множество колец, запястья охватывали широкие и узкие золотые и бронзовые браслеты. На шее, на длинной золотой нити висел красивый белый полупрозрачный камень, удерживаемый спиралью из золотой проволоки. Это был Демрел, начальник охраны царя царей Кеоксара.

– Ты прибыл из Рима? – строго обратился он к Егише, выставив мизинец с массивным перстнем.

– Я израильтянин [40] , если тебе будет угодно, и прибыл из земли иудейской, – спокойно ответствовал на его высокомерный тон Егише. Как истинный израильтянин Егише не признавал римской власти над своей родиной.

– Понятно! – не смог сдержать раздражения в голосе незнакомец. – Наш досточтимый правитель, царь царей Киаксар приказывает тебе прибыть к нему.

Егише склонил голову в легком поклоне.

40

еврей