Один шанс из тысячи... Зеленый свет

— Ну, идемте, — наконец-то сказал диспетчер, направляясь к тяжелой стальной двери здания. — Сейчас корабль опускается, выдавливая из шахты воздух, — объяснял он на ходу, — а над ним остается разреженное пространство. Это уменьшит сопротивление в стволе при запуске. Между прочим, если корабль весил бы в два раза меньше, он бы вниз не пошел — давление атмосферы не пустило бы его.

Мы вошли в небольшую комнату с иллюминатором, выходившим на бетонную площадку. В комнате перед пультом сидел юный оператор, с деланным безразличием глядевший на приборы. Меня все больше волновал вопрос, когда и как нас будут сажать в ракету.

— Корабль опущен и захвачен защелками, — сообщил оператор.

— Отлично, — ответил диспетчер, глянув на часы, — включай пусковой автомат.

Открыв рот от изумления, я смотрел, как на табло одна за другой загорались фразы:

«Давление под поршнем и в камере выравнено».

«Нижняя крышка открыта».

«Защелки готовы».

«Старт!»

Земля дрогнула. Раздался нарастающий гул, распахнулся шатер верхней крышки, и на короткий миг в лучах солнца мелькнуло длинное тело ракеты. С ревом, оглушительным даже за бетонными стенами, шахта выдохнула ей вслед белый столб тумана и снега.

— Воздух охладился при расширении, — объяснил диспетчер.

Чувствуя, как на лбу у меня выступает холодный пот, я протянул ему билет. Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего.

— От нас лететь? Да у нас же ускорение двадцать «же»! Мы же грузовой порт! Пассажирские корабли стартуют со Внукова. Вы что, не знаете?

— Со Внукова?

— Ну да. Ведь это крылатые ракеты, стартующие и садящиеся, как самолеты, и базируются они во Внуковском аэропорту.

— А вы? Вы-то мне что же ничего не сказали? — в отчаянии повернулся я к попутчику.

— Позвольте, — процедил он, — я — корреспондент, пишу репортаж о космодроме. Я полагал, что вы представитель другой газеты…

Я вышел из стальной двери. Пыль постепенно оседала, от ракеты осталась только белая полоса тумана в небе, да еще там светился алый купол парашюта — это закинутый на многокилометровую высоту возвращался на землю поршень.

Сергей Житомирский Новый транспорт города — "цветок" (очерк)

— Значит так, поедем до Кольцевой, потом по кольцу до Курской, а оттуда уже до Щелковской…

— На старом метро с двумя пересадками? С ума сошел! Это же целый час ехать. Сколько лет ты не был в Москве?

— Три года.

— Оно и видно. Едем по «Цветку». От Черемушек до Щелкова шесть минут езды.

— Брось! Не может поезд делать больше трехсот километров в час.

— Может. И притом он едет без единой остановки, хотя имеет станции через каждые три километра.

— То есть?

— Посадка и выход на ходу. Ну пошли. Сейчас сам все увидишь.

Мы спустились на станцию «Цветка». Метро как метро. Перрон, рельсы, пассажиры. Вот из тоннеля дохнуло ветром, оттуда с воем вынесся состав. Меня поразило отсутствие фар и окон на выпуклом обтекателе головного вагона. Состав остановился у платформы. Зашипев, распахнулись бесчисленные двери. Казалось, стенки вагонов состоят из одних дверей.

Пропустив выходящих пассажиров, мы зашли в вагон, перегороженный рядами перил. Здесь не было кресел. Отгороженные перилами рифленые дорожки пола вели поперек вагона к дверям, расположенным прямо напротив входных

«Внимание! Перрон отправляется через пять секунд. Посадка прекращена», — сообщило радио.

Я недоуменно взглянул на друга.

— Эти поезда называют подвижными перронами, — объяснил он.

Состав тронулся. Почему-то он сразу пошел вверх, сперва с небольшим уклоном, потом все круче и круче. Я ухватился за перила, потому что дорожка, на которой мы стояли, качнулась и вместе с перилами установилась горизонтально, в то время как вагон продолжал штурмовать какую-то гору. Пол вагона превратился в своеобразную лестницу, на ступеньках которой стояли пассажиры.

Но вот гора кончилась. Вагон стал выравниваться, и тут за стеклами дверей появился поезд «Цветка». Он шел с бешеной скоростью, но наш перрон догонял его.

Разница скоростей становилась все меньше, наконец поезда как бы остановились рядом, дверь в дверь.

Распахнулись двери там и тут, причем створки наших дверей вошли в чужой вагон и стали ширмами, защищающими пассажиров от ветра, рожденного скоростью. Странно было на ходу ступить в поезд, летящий со скоростью 360 километров в час.

Мы пропустили выходящих, вошли сами. За нами захлопнулись двери, перрон стал отставать и исчез.

В вагоне «Цветка» из дверей состояла только правая стена. Вдоль левой располагались удобные кресла. Движение поезда было неощутимо плавным.

«Проспект Вернадского», объявило радио.

Я и не заметил, когда к нашему поезду успел подойти новый перрон. Они подходили почти непрерывно, один за другим.

Через три минуты мы уже миновали Университет, Лужники, Парк культуры, Арбат, площадь Пушкина и понеслись к Курскому вокзалу.

— Обрати внимание на схему этой дороги, — сказал друг, подводя меня к табло на котором то и дело вспыхивали названия проносящихся мимо станций. — Линия представляет собой пятилепестковый цветок, нарисованный одним росчерком. Поезд не останавливаясь, обходит весь город. На любую станцию можно попасть без единой пересадки. В нашем случае мы проезжаем одну пятую часть дороги, это займет шесть минут. На половину «Цветка» уходит всего пятнадцать минут.

«Щелковская», — объявил рупор.

Распахнулись двери. Мы снова перешли в перрон, и тут начался спуск. Снова вагон превратился в лестницу, только теперь он летел вниз с крутой, немыслимо высокой горы. А потом вышел на горизонтальный участок пути и остановился у платформы обычной станции. Я взглянул на часы: действительно, мы ехали шесть минут.

После головокружительного спуска я невольно ожидал увидеть на станции огромный эскалатор, но он оказался на редкость коротким — станция была совсем неглубокая.

— Послушай, что означают эти фокусы с подъемами и спусками? спросил я.

Друг расхохотался.

— Да ведь мы ехали на одной глубине! Все наши наклоны — это просто обман чувств, вызванный разгоном и торможением. Пол наклоняется строго перпендикулярно силе инерции, сложенной с силой тяжести. Вагон шел ровно, а мы в нем стояли наклонно, как круто поворачивающие мотоциклисты. Посуди сам, расстояние между станциями — три километра, на переход с перрона в поезд «Цветка» тратится пятнадцать секунд. Это полтора километра пути. Значит, разгоняться и тормозить можно только по семьсот пятьдесят метров. Конечно, требуются сравнительно большие ускорения.