Один шанс из тысячи... Зеленый свет

Перед моими глазами его фотография… Я знаю — он член корпорации торговцев смертью, на страницах зарубежных газет в свое время мелькала его слава. Его называли «атомным охотником». Он летал штурманом на боевом самолете и с успехом выполнил «особое задание». Какое? Об этом газеты предпочитали не распространяться. Но шила в мешке не утаишь. Сопоставляя даты, можно утверждать, что он принимал участие в атомной операции, которую история никогда не оправдает. О нем умолчали, спрятали в тень, чтобы сделать его «бесшумным» героем новой операции, требующей верности корпорации сердцем и нервами.

Да — сердцем и нервами! Вы помните американского министра Форрестола? Вы помните его судьбу? Форрестол был предан корпорации сердцем, но нервы его не выдержали. Рассказывают трогательную историю об авиационном полковнике, сбросившим атомную бомбу на Хиросиму. Говорят, и его нервы не выдержали. Полковник облачился в монашескую рясу и по сие время вымаливает прощение у господа-бога.

Корпорация богата талантами — и ханжа тоже может пригодиться, но особенно ценят там людей с крепкими нервами — дипломатов, ученых-атомников и тех исполнителей, кто запускает автоматику, чтобы два безобидных куска урана соединились в одну «критическую» массу…

…Я всматриваюсь в фотографию человека с брезгливо опущенными уголками губ, перелистываю страницы его записной книжки-дневника, отмечаю факты, впечатления, мысли, и в моем воображении возникают картины…

ЦЕЛЬ ЯРКО ОСВЕЩЕНА

Это было во время второй мировой войны. Шла борьба между хорошо вооруженными противниками. Однажды ночью, когда сирены «воздушной тревоги» властно привлекли к себе внимание большого города, когда все потонуло в подземных жизнехранилищах и наступила такая тишина, какая бывает в природе перед порывом бури, — тогда пришло время волновых сил.

Они наполнили все пространство от опустевшей земли до ионосферы, везде и всюду были они, даже в самой тьме, которую искусственно сгустили люди.

Где-то далеко обозначился след трассирующего снаряда, и столб прожектора пал в небесных сферах — в мире волн, существовавших до этого момента по воле природы, прибавились новые силы — электромагнитные волны, посланные человеком. Миновала еще одна частица времени, и вот «уши» звукоулавливателя зарегистрировали моторный рокот, и вслед за этим будто бы эхом отозвался далекий удар разорвавшегося фугаса, наполняя волновое царство новыми силами — звуковыми колебаниями и взрывной волной.

Так начиналась борьба с воздушным врагом. И когда машина, в которой были двое пассажиров, резко затормозила возле зенитного агрегата, волновой мир стал еще более тесным и напряженным. В бой вступил «радар», и его импульсы с чудовищной скоростью устремились в мировое пространство.

Командира батареи не оказалось на месте. Сказали, что он находится среди расчета одного из орудий. Двоим не хотелось ожидать его в землянке и они присели на деревянном срубе, неподалеку от силовой станции, размещенной в грузовом автомобиле.

Лучи прожекторов стремительно разбегались в небесах и снова сходились в одной точке. В этот момент они напоминали гигантские световые мечи, вложенные в руки невидимых фехтовальщиков.

Один из двоих был в гражданском костюме. Он первый нарушил молчание. Он указал на световые лучи и сказал:

— Дорогой Коллен, что вы можете сказать о прожекторах… Я думаю, что эта механика доживает свой век.

Тот, к кому обращались эти слова, был летчиком американской военной авиации. Он молча наклонил голову.

— Как далеко шагнуло человечество, — с пафосом продолжал первый, — давно ли с прожекторами связывались лучшие надежды. Помните, как английский историк Ашмор красочно нарисовал картину поражения немецких дирижаблей над Лондоном в 1915 году?

— Вы читали Ашмора? — спросил Коллен, и уголки его губ брезгливо опустились.

— Зачитывался. Факты он собрал интересные. Представляю себе восхищение лондонцев, их чувства признательности к этому электрическому глазу в эпоху первой мировой войны. Должно быть, было очень эффектно, когда дирижабль неуловимого Мати разваливался в лучах прожекторов, пылая и искрясь, как причудливый фейерверк.

Они помолчали.

— Теперь немцы берут реванш — проговорил летчик — и вы знаете, господин Маккафри, я уверен, что они просчитаются… И благодаря вам…

Тот, кого назвали Маккафри, недовольно поморщился.

— Вы опять льстите…

— Нет, нет, что вы, — летчик порывисто сжал руку своему собеседнику, — я ведь тоже пишу историю, как Ашмор…

Маккафри откровенно засмеялся.

— В таком случае запишите: я и члены моей семьи вложили средства в радар только потому, что немцы его недооценили.

— Понимаю…

— Не вполне. Вы можете записать далее, что ваша карьера будет обеспечена, если вы сумеете покончить с Эрихом фон Фальгагеном…

Коллен не успел ответить. Невдалеке блеснула вспышка, сопровождаемая продолжительным громовым ударом.

Маккафри схватил своего спутника за рукав и оба бросились бежать по направлению к землянке командира батареи. Орудия вели частый огонь в ночную мглу.

* * *

При всей своей самонадеянности командир соединения бомбардировщиков Эрих фон Фальгаген даже не подозревал, что его имя хорошо известно американцам, и что семейство Маккафри именно с ним связывает свои коммерческие планы.

Слов нет, город В. представился германскому командованию твердым орешком. Но недаром туда были стянуты воздушные армады империи и лично Геринг строго напутствовал авиационных начальников.

Эрих фон Фальгаген испытывал приятное волнение, ощущая дружеское рукопожатие рейхсмаршала. В его ушах долго звучали пощекотавшие нервы слова:

— Фюрер уверен в исходе операции, он полагается на ваше искусство, которое хорошо ему известно.

Черт возьми! А ведь похвала фюрера не была пустой фразой. Эрих действительно был мастером своего дела. В то время, немногие из немецких летчиков кроме него и его питомцев могли ходить в облаках, в тумане, ночью и при этом чувствовать себя так, словно перед их глазами были голубые просторы, а не циферблаты приборов, которые заменяют естественный горизонт.

Весь мир помнит, как осуществлялись планы германского командования. Солнце над городом В. померкло, заслоненное немецкими самолетами. Но странное дело, в первые же дни воздушного наступления германская авиация начала нести огромные потери. И самое удивительное — ночью они были не меньшими, чем днем.

За долгие годы работы в воздухе у полковника фон Фальгагена выработалось чувство презрительного пренебрежения ко всем средствам зенитной обороны. Серьезного противника он видел лишь в истребительной авиации. Но последняя была не очень эффективна в той области, в какой особенно крепко чувствовал себя Эрих. Ночью истребители противника нередко бродили, как слепые щенки, и полковник, управляя штурвалом, не раз беззвучно смеялся, будучи свидетелем их бесплодной работы.