Одиночество героя

— Подведем итог, — мирно сказал Шалва. — Гиви мертв. Щука мертв. Убийца гуляет на воле, а вы толкуете про какой-то женский пальчик и про любовь. Скажи, Михась, как бы ты поступил на моем месте?

Адвокат понуро молчал. Что тут скажешь? Жабин попросил:

— Дай ему шанс, Тромбон. Он исправится.

— Конечно, я дам тебе шанс, Михась, — Шалва ласково погладил адвоката по стриженому, как у молодого, затылку. — Но ведь Гиви уже не вернешь, верно?

— Я приведу этого негодяя на аркане. Клянусь всеми святыми!

— Приведи, хорошо, приведи, — в голосе Шалвы уже не было и намека на раздражение. Оба, и Жабин и Михась, понимали, что это значит.

— Кстати, Жаба, не связан ли этот Ванек с чумаками? Уж больно увертлив, если вам верить?

— Не думаю, — сказал Жабин. — Но проверю.

— Проверь, голубчик, проверь… Теперь — полковник, родич убийцы. Ты сказал, Михась, его кокнули не досмерти?

— Он в Первой градской, в хирургии. Под нашим контролем.

— Хорошо, с ним после. Девка где?

— На Балаклавской, у Звонаря.

— Хочу на нее глянуть.

— Доставить сюда?

Шалва повернулся к Жабину.

— Поедешь со мной?

— Уволь, босс. Дел по горло. Не хватало беспалых девок щупать.

— Тебе бы мальчика, да? — пошутил Шалва…

Звонарь — обыкновенный содержатель притона. Только теперь это называлось иначе. Заведение зарегистрировано как частная лечебно-оздоровительная фирма с манящим названием «Грезы». Так она именовалась в рекламных объявлениях: все виды услуг, доступные цены только у нас! На доме никакой вывески, лишь у входа подвешены два целующихся купидона из папье-маше. Клиент предварительно звонил по телефону и знал, куда идти. На первом этаже девятиэтажного дома — офис, бильярдная и несколько массажных кабинетов. Гостей обслуживали в основном девочки по вызову: школьницы, студентки, замужние дамы, ищущие либо денег, либо острых ощущений. Из постоянного персонала Звонарю помогали управляться двое: бухгалтерша Кармен, тучная молдаванка с признаками проказы на лице, которые она объясняла какой-то якобы несмываемой косметикой, да баба Зинаида, уборщица-многоборец. Обе женщины прекрасно подходили для модного оздоровительного учреждения и при необходимости справлялись с такими обязанностями, от которых иного мужика хватил бы кондратий.

В подвале фирмы «Грезы» были оборудованы три тюремные камеры с бронированными дверями, а также имелось помещение с десятком лежаков — для отдыха продвинутых, забалдевших наркоманов.

Сам директор фирмы Звонарев Николай Павлович — личность примечательная. Небольшого росточка, щуплый, с культяшкой вместо левой руки, с унылым выражением лица, он производил впечатление человека, с которым вряд ли кому-то захочется встречаться два раза подряд. Но это лишь по первому взгляду. Стоило ему заговорить, как вся хмарь с него слетала, на лице выступала приятная улыбка, голос звучал доверительно, левая культяшка оборачивалась куклой в рукаве — то есть преображался совершенно. Очарованный гость немедленно проникался убеждением, что за этим человеком, сперва его напугавшим, досуг пройдет в полной безопасности, как за каменной стеной. Звонарь появился в Москве четыре года назад, по-видимому, из каких-то заповедных мест, где выращивают особую породу людей со специальными свойствами, позволяющими им заниматься распорядительными функциями в рыночном раю. Столица ждала Звонарева, и он не замедлил явиться. Шалва, доверивший ему фирму, был им вполне доволен. Здесь не случалось чрезвычайных происшествий, даже таинственные исчезновения некоторых чересчур заполошных клиентов происходили без всяких последствий.

В то утро, запершись с бухгалтершей Кармен в кабинете, они подводили баланс за минувшую рабочую неделю. Расчеты сложные: нал, безнал, девочки в одну сторону, наркота в другую, игровая выручка в третью — и все надо раскидать по трем ведомостям: для себя, для начальства и для возможной ревизии. Три разных финансовых документа, причем ни один не должен вызывать сомнений в своей первородности. Кармен была мастерица выше всяких похвал, ни к одной запятой не придерешься. Даром, что давно ли ее предки умыкали коней по днестровским угодьям. Но вот демократическая власть открыла перед обыкновенной уличной гадалкой необозримые горизонты. Всякий документ у нее подобен песне, сложенной у высокого ночного костра.

Звонарь восхищался, но, как обычно, предупредил:

— Помни, Кара, коли босс пронюхает про наши маленькие шалости, знаешь, чего нам будет?

Кармен обмахнула разгоряченное лицо широким рукавом, взглянула снисходительно:

— Брось, Коля. А то он не знает. В бизнесе все про всех известно. Тем более такой человек, как Хасимович.

— Ты думаешь?

— Главное, меру знать. Мы с тобой вроде не нагличаем.

— Даже недобираем чуток, — согласился Звонарь.

Они расположились на зеленом диване с плюшевыми спинками, бедро к бедру. Бумаги на низком журнальном столике, тут же бутылка анисовой водки, рюмки, ваза с фруктами. Звонарь раньше ночи не пил, зато Кармен не брезговала пропустить чарку в любое время суток. Пылкая, темпераментная, она предпочитала все крепкое, с хорошим градусом — мужчин, валюту, спиртное. Годы не произвели в ней перемен: и сейчас, когда ей было около пятидесяти, она оставалась той же томной, диковатой, необъезженной кобылкой, как и в призрачную пору юности. В ее обществе Звонарь отмякал, слабел, поддавался влекущему зову ароматной, тучной молдаванской плоти. Увы, Кармен видела в нем наперсника, но не пахана, поэтому редко баловала женской лаской. Да и в самом деле, какой он пахан, если оба сидят на одном поводке, который держит в крепкой руке Шалва.

— Не надейся, милый, — угадала его мысли Кармен. — Все равно не успеем. Хозяин едет.

— Как? — всполошился Звонарь. — С чего взяла? Он же в Стамбуле.

— Нет, к нам едет…

По глазам Звонарь увидел, что Кармен не шутит. А коли не шутит, значит, правда. Дьяволице ведомы земные пути людей, не всех, конечно, но тех, на чью волну настраивалась. Про хозяина, к примеру, всегда знала, где он находится. Сбоев не бывало.

— А зачем едет? Среди дня?

— На малышку хочет поглядеть, которая в третьей камере.

Верно, подумал Звонарь. Коли едет, то за ней. У него с самого начала было предчувствие, что с этой девочкой подобру не кончится. Слишком много вокруг нее суеты. Когда ее привезли и сдали под расписку, девочка сразу ему не понравилась. Отчужденная, с норовом, и в глазах непонятный туман. Такие девочки бывают с двойным дном. Снаружи — сдобный пирожок, а внутри — гниль и дурь. Она и жрать наотрез отказалась, то ли голодовку объявила, то ли чокнулась со страху. Потом примчался припадочный Владик-хирург из «Алеко», позвал бабу Зинаиду, и вдвоем они прямо в камере оттяпали у девахи мизинец. И все как-то мимоходом, не по-серьезному. Если выкупная, то, спрашивается, зачем калечить? Если ссученная, к чему столько шухеру? У Владика, разумеется, ничего не узнаешь, он полоумный, пришлось к девке идти. Она в уголке под батареей баюкала руку, замотанную то ли бинтом, то ли вафельным полотенцем.

— Ну что, допрыгалась? — спросил по-хорошему, по-житейски. — Докрутилась хвостом? За что потянули, открой дяде Коле?

Девушка будто не слышала. Может, сломалась. Тогда ей хоть пальцы режь, хоть огнем жги — толку не будет. Звонарь нагляделся обреченных — и парней и девиц. Заметил такую особенность: парни ломались скорее, девки более живучие, у них психика бронированная. Поревут, повопят от боли, а через час опять как новенькие. У парней по-другому. Если парниша сломался, его уже не починишь.

— Пальчик заживет, — постарался ее разговорить. — Поболит денек-другой — и перестанет. Когда руку оттяпают — это хужее. У меня ее в агрегат засосало. Чуть концы не отдал… Да, всяко бывает… Тебе скоко лет-то? Двадцать, двадцать два? Уже немолодая, товарец лежалый, но ничего. Если цену дают, значит, зря губить не станут. Из-за тебя, слыхал, целая битва произошла?

Опять не ответила, но глазом покосилась — выходит, в разуме. Он больше допытываться не стал и пугать не стал — не его забота. Но встретясь с ее блеснувшим глазом, определил с неудовольствием: от этой пигалицы могут пойти неприятности. Вечером послал фельдшера сделать перевязку, чтобы заражения не было…

Хозяина вместе с Кармен вышли встречать на улицу. Шалва прикатил на черной «Максиме» всего лишь с одной машиной сопровождения. Звонарь подскочил, распахнул дверцу. На рожу напустил гримасу счастья:

— Ах, Гарий Хасимович, радетель наш! Как так, без уведомления…

Шалва пожал ему руку и как-то при этом ловко отодвинул в сторону, зашагав к подъезду. Охрана из второй машины высыпала на двор, мгновенно заняла оборону. Слаженно действовали. На всех четверых тельняшки и омоновские куртачи, оттопыренные автоматами.