Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

Увлеченно читаю книгу о философии дзен…

Гор сказал:

– Я думал о вас. По доброте своей вы можете стать дзен-философом, но вам мешает активность…

Я думаю, активная доброта лучше созерцания. Хотя дзен за созерцание, за поиски в себе Будды.

Гор сказал о Ван-Гоге:

– Он слишком активен. Зря его причислили к дзен-буддизму.

17.1.71. Был у Гора в Комарово. Гор сказал:

– Гоголь неразгадан. Если о Достоевском понятно все, то Г. все еще непонятен. Этот писатель предсказал будущее. Вот что главное.

Сказал:

– Были гениальные статьи Ремизова, Мережковского.

Нужно поглядеть.

14.2.71. Прочел небольшую повесть Гора «Рисунок Дороткана» [235] . Удивительный духовный мир детства. Детства, уже оцененного пожилым человеком, умудренным опытом и философией мира. После этой вещи считаю Гора самым крупным писателем у нас, хотя ясно, что он идет за Набоковым, как и Катаев в «Святом колодце». Но – в отличие от Катаева – это мир большей духовности, большей неожиданности. Это мир живописи, где время и пространство встретились и соединились.

235

Эту повесть отец читал в рукописи.

Ритм прозы его удивительный, хотя, странно, запятых он не признает.

Впечатление, что я побывал на симфоническом концерте. Удивительны, кстати, и характеры людей – мальчика-рассказчика, Алешки, прагматика, его друга, Офицера, тетки-революционерки. И, самое острое, злого-гимназиста-меньшевика, покончившего жизнь самоубийством.

Ах, как бы я хотел иметь эту книгу изданной, в ней Гор с нашими летними разговорами, с его философией жизни, с его детскостью и мудростью одновременно.

25.2.71. Пишу лежа в кровати. Пришел из Дома писателей с обсуждения повести «Анастасия» Аленник Энны Михайловны [236] .

Еще не читал книги, но все оценили ее как крупное событие.

Сама Энна Михайловна – женщина лет 55, с желтоватым, но приятным лицом. Еврейка, но мало похожа на еврейку. Пока молчала, очень нравилась мне, но когда заговорила, обаяние уменьшилось, слишком уж выраженная артикуляция.

Выступали прекрасно.

Гор сказал, что люди не всегда современники. Не физическое и не историческое время тут нужно понимать, а эмоционально-психологическое. (Мы все не соответствуем этому времени – кто отстал, кто опередил. Страшны те, кто соответствует. Это прагматики и демагоги.)

236

Аленник Э. М. (1909–1996) – писатель. Жила в Ленинграде, с 1991 г. – в Тель-Авиве.

Интересно говорила Т. Хмельницкая [237] . Смотрела куда-то вглубь себя, была напряжена. Считает, что роман о религиозности, о свободном веровании.

Гор чуть раньше говорил о двух направлениях в современной литературе. Направление Андрея Платонова – духовное начало, Бабеля и Олеши – материальное.

Рабле, сказал Гор, не мог появиться в России. Бабель и Олеша – не русское явление. В «Анастасии» больше духовное начало. Там же, где бытие, духовность уступают место быту, там снижается ценность книги.

237

Хмельницкая Т. Ю. (1906–1997) – литературовед. Училась (вместе с Л. Гинзбург и И. Медведевой-Томашевской) на Высших курсах искусствоведения при Ленинградском институте истории искусств, где преподавали Ю. Тынянов и Б. Эйхенбаум. Автор работ об А. Белом, М. Пришвине, К. Воннегуте. Все, о чем было нельзя писать в официальных изданиях, она высказывала в письмах, которые стали публиковаться после ее смерти. Жила в Ленинграде-Петербурге.

В заключение Аленник сказала, что она «против всех богов, с которыми нельзя спорить, и против тех, которые на нас давят».

Дар [238] – маленький, косноязычный, шумный еврей – кричал:

– Я был против романа. Это безнравственно – бороться с религией, если у нее, религии, нет права защищаться.

20.6.71. Я в Комарово. Сегодня – день первого купанья, встречи – очень радостные – с Гором, с Бурсовым. Мудрые мои старики. Очерк под влиянием живописи и Г. С. Без него не было бы моего понимания многих вещей.

238

Дар Д. Я. (1910–1980) – писатель. Составлял контраст со своей женой В. Пановой – если та держалась круга «официальных» авторов, то он предпочитал компании «подпольных гениев». Некоторые из них посещали руководимое им ЛИТО при ДК Профтехобразования. Жил в Ленинграде, с 1977 г. – в Иерусалиме.

Сегодня, слушая меня, Г. С. сказал:

– Я бы мечтал съездить на Алтай, в Бурятию. Если бы предложили Париж или Забайкалье, я бы выбрал Забайкалье.

Я подумал: это так. Что может дать чужой Париж, что может дать знакомство с городом за неделю? Да еще из окна туристского автобуса! А вот встреча с местом, где осталось сердце, – это многое дает.

23.6.71. Ходили с Гором к Энне Михайловне Аленник – умной, тонкой писательнице. Иногда Гор меня чуточку раздражает – большой ребенок, не умеющий слушать. Диалога не признает, только монолог. Говорит для себя. Знает – тьму, прочел тьму.

Его мышление только абстрактно, не конкретно. Там, где конкретность, он пасует, старается уйти в кусты. Мнение его очень нетвердое, не убежден он в своем, тут же сдается, лишь бы не спорить.

Из мыслей Гора:

– Перечитал подшивку «Красной нови». Хорошая была проза, но убогая публицистика. Сейчас нет прозы, есть философия, читать интересно. Воронскому, главному редактору «Красной нови», попало от Ленина за статью о Шпенглере [239] , а проза могла быть любая. Теперь следят за прозой, а философия может быть разная. Что это? Недопонимание или какой-то наступивший сдвиг?

239

В «Красной нови» была опубликована статья В. Базарова о Шпенглере. Упрекнув за эту статью главного редактора «Красной нови» А. Воронского, Ленин сказал, что «Шпенглер неинтересен и… заниматься им в Советской России не стоит». Что касается прозы, публикуемой этим журналом, то она, как верно заметил Гор, «могла быть любая» – здесь печатались не только М. Пришвин и А. Толстой, но И. Бабель, М. Зощенко, М. Слонимский.

24.6.71. Гор сказал:

– Реализм XIX века достиг высшей точки, так как он есть проявление благополучия и успокоенности… XX век – век сверхреализма, психологического надлома – тут уже все проявления нового искусства. Наше искусство – не реализм.

Кстати, Гор иногда произносит слова, «говорит красиво», а мысль не очень четка. Сегодня долго говорил о северном искусстве, что у них нет времени, есть пространство, но так ничего не сформулировал.

А я думаю, что привлекательность северян все же в искренности, в чистоте, «детском взгляде», это антипод нынешней казенщине…

Великое ли это искусство, когда есть Рембрандт или Боттичелли с их совершенством, сказать трудно. Если оно и великое, то своей первозданностью, неповторимостью, «самостью». Тут подделки невозможны.

А о времени: импрессионисты для меня – мгновение, Ван Гог вне времени – это чувство, исступленность, эмоции. А Панков? Вечность больше, взгляд из космоса – синие горы, зеленые деревья, фиолетовые реки.

26.8.71. Читаю Гора «Изваяние». Местами кажется, что он гениален. Так не писали. Теперь ясен и его скепсис, и его внутреннее слегка ироничное отношение ко мне (хотя и очень скрытое).

Я как-то сказал ему:

– Вам же не нравится, что я пишу.

Он (с возмущением):

– Я же даже писал на вас рецензию.

– Но все равно – в глубине души.

Он отрицал. Но я-то вижу.

Бурсов с недоверием слушал мои похвалы Гору. Гор с недоверием относится к книге Бурсова. Это результат скепсиса братьев по перу. Свой сосед не может быть талантлив.

28.8.71. Дочитываю Гора – и радуюсь, и смеюсь, и плачу. Ах, как хорошо! Мысль о гениальности не уходит, а ведь это лишь часть, пять листов вынуто.