Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

6.1.81. Умер Гор, самый близкий мне человек, почти отец. Вся моя литературная жизнь – рядом. Сейчас тьма воспоминаний. Он все же был очень расположен ко мне, радовался каждому приходу и разговору. Я вижу его в Комарово у письменного стола, пишущим, прищурив глаз. Лицо очень близко к бумаге, чуть повернутое от листа.

Он жил среди картин, был погружен в искусство, которое для него было реальнее жизни. Его герои уходили в картины, блуждали там и не всегда возвращались. Он сам бы ушел в книги и там бы жил, защищенный обложкой так же крепко, как его защищала Наталья Акимовна, мать для его детей и внуков, но и для него самого.

…Звонил Самохваловой [274] . К ней пришла дочь героини самой знаменитой картины Ал. Ник. «Девушка в футболке». Да, искусство реальнее жизни, Гор прав.

22.4.81. Был у профессора Григорьева [275] , друга Гора. Разговорились о Леониде Добычине. Григорьев был очень близкий Добычину человек. Гор как-то назвал Добычина «пуантилистом в литературе».

О Добычине Григорьев рассказывает с удовольствием.

Григорьев после долгого безденежья получил зарплату. Тут к нему приходит Добычин, которого в это время прорабатывали, называли «джойсистом». Он пришел, чтобы узнать, что такое Джойс (джойсизм)… Особенно ярился Добин [276] , а Берковский Н. Я. говорил, что Добычин «обводит чернилами классиков». Мол, все это уже было.

274

Клещар-Самохвалова М. А. (1915–2000) – художник, модель и вторая жена А. Самохвалова. Жила в Ленинграде-Петербурге.

275

Григорьев А. Л. (1904–1990) – литературовед, доктор филологических наук, заведующий кафедрой зарубежной литературы РГПУ им. Герцена. Жил в Ленинграде.

276

Добин Е. С. (1901–1977) – литературовед. Сын еврейского писателя Ш. Добина. Начинал как автор и редактор печати на идиш. В начале тридцатых отказывается от еврейского языка ради русского. Так появляется советский литературовед и киновед, автор работ о творчестве Ахматовой, Козинцева, А. Прокофьева и др. Жил в Ленинграде.

Добычин был в отчаянии. Григорьев просил его только писать, а денег у него, холостяка, хватит на двоих.

– Живите у меня – и пишите, Леонид, – просил Григорьев.

Григорьев уехал в Новгород, а когда вернулся, на столе обнаружил пачку рукописей – он понял, что с Добычиным что-то случилось.

Эти рукописи – «Город Эн», рассказы и повесть – все теперь хранятся у Григорьева.

До своей «отдельной» жизни Григорьев снимал «угол» (при другом «угловом жильце» – отсюда, я думаю, «Переписка из двух углов» Гершензона и Иванова [277] ) у одной фельдшерицы на В. О. У нее висел очень яркий фотопортрет сестринского выпуска – и Добычин напросился его посмотреть. Раньше в этой квартире жил Гор, но его эта карточка не заинтересовала.

277

Книга «Переписка из двух углов» написана В. Ивановым и М. Гершензоном, как сказано в предисловии «От издательства», «летом 1920 года, когда оба друга жили вдвоем в одной комнате, в здравнице „для работников науки и культуры“ в Москве». Отношения к этой книге Григорьев иметь не мог – название говорит о формах коммунального существования в 1920-е гг.

Особой травмой для Добычина было письмо матери. В Брянске, где она жила, в местной газете опубликовали ругательную статью о Д. с каким-то жутким названием. Мать ее вырезала, написала, что предупреждала его, – зачем он занялся литературой?

Добычин бросился с моста [278] , а Григорьева вскоре вызвали в Большой дом. Он сразу понял – из-за Добычина. Но подписывать бумагу не стал – вместо подписи поставил прочерк.

– Добычин, – говорили ему, – реакционный писатель.

278

Обстоятельства гибели Добычина остаются невыясненными.

– Нет в нем ничего реакционного.

– Клеветник.

– Нет, он сатирик.

Потом Григорьева отпустили.

Еще он говорит о Добычине, что тот любил читать свои рассказы. Комната у него была почти пустой – стол, два стула и ящики из магазина. Все рассаживались на ящики и слушали. Гор и Григорьев смеялись больше всех. Добычин говорил:

– Я хотел, чтобы было смешно.

12.7.81. Пишу рецензию на рукопись Гора для «Сов. писа» [279] . На человека, которому обязан многим.

279

Книга вышла через два года: Гор Г. Пять углов. Л., 1983.

Это все же был удивительно талантливый писатель, хотя кажется, что в последних повестях он только переставлял слова – все повторяется по многу раз.

Помню свое первое ощущение – я был ошеломлен его «Изваянием».

Сейчас читаю первую вещь – повесть «Пять углов».

Поэтичность обволакивает. Ритм прозы удивительный… и любовь к городу. Ленинградский писатель.

Я буду по мере чтения заносить свои ощущения в дневник.

…Все же мне кажется, чудится иногда диалог со мной. Я был ему близок, очень. Но последнее время он таил ко мне некоторую осторожность. Упрекал меня в любви к Чехову, и об этом написал…

«В те годы я недолюбливал Чехова, но до поры до времени молчал об этом, чтобы не вызывать гнев моих друзей. Моя нелюбовь к этому великолепному писателю объясняется чрезмерностью почти возбужденных чувств. Я не понимал обыденности, не умел чувствовать ее и старался играть роль, словно жизнь была не только жизнью, но одновременно и романом, в который я был вписан с тем, чтобы уподобиться героям книг, ночевавших на моем столе».

Это удивительно! И точно! Это он сам. Несколько раз мы спорили о Чехове. Он не мог ответить, а теперь ответил. Он боялся жизни, он боялся всего, а Чехов, даже умирая, ее не боялся.

Он уходил в книгу, в абстрактную философию… Это он делал потому, что окружающая его действительность была очень непростой. Он и любил Наталью Акимовну, и ее боялся… А дети?.. Одну Киру [280] он принял как свою, как духовно близкую…

Я слышу упрек себе, когда он говорит о Пушкине: «Мне казалось, что от деревьев Летнего сада я могу узнать больше о Пушкине, чем от пушкинистов, разменивающих еще неразгаданное бытие поэтического чтения на прозаические мелочи его быта».

280

Гор К. С. (род. 1954) – внучка Г. С., лингвист. Жила в Ленинграде, с 1989 г. – в Тинеке, затем – в Роквилле (США), профессор Мерилэндского университета.

И опять он был непоследователен и, частично, неискренен, посылая мне телеграмму с пятидесятилетием в возвышенных тонах и называя меня выдающимся пушкинистом.

…Он боялся многого, но особенно – метро. О метро пишет часто с упреком, с вызовом… «В прошлое не ездят в такси, в автобусе, тем более – в метро». Он покрывался потом, когда вступал на эскалатор.

…Гор ненавидел быт. Он пишет: «Всю жизнь я ненавидел исследователей, которые топили биографию какого-либо крупного художника или писателя в будничных мелочах, приходя в восторг… от найденного счета за стирку белья». Нельзя сказать, что Гор совсем был чужд быта – он ходил за мясом и даже гордился тем, что умеет его выбирать. Но ходил… только вместе с Н. А.

…«Чилиры» – стихотворение в прозе. В ней меньше философии, даже есть ирония по отношению к философствующим – это другое состояние того же Гора. Он говорит о философе Володе, который работает на скорой санитаром, но читает Кьеркегора, как о нереальном человеке.

…Поэтичность Гора удивительна. Герой знакомится с девушкой на почте. Приходит в Михайловский сад, садится на скамейку и начинает думать – чего ей не хватает. «Окошечка, которое заменило бы раму. Рамы не хватало. И от этого она потеряла часть очарования». Герой страдает, что ее прошлое ему не подвластно. И он уходит в свое прошлое.

«Человек без привычек». «Трудно жить, зная, что ты посредственность. Ничто тебя не ожидает после смерти, кроме полного забвения». Для Гора это было очень важно – что будет после смерти. Однажды ему передали слова Дара: «Останется только Гор». Это был для него праздник, он часто повторял эти слова – пока не забыл.

…«Необычайная популярность жанра, мастером которого был Моруа, объяснялась тем, что наивный читатель смотрел на такую биографию, как на модель жизни, которой нужно подражать… Может, самое важное в этой жизни – это не стать другим, а суметь остаться самим собой со всеми достоинствами и недостатками».